Редьярд Киплинг - Стихотворения

Если

О, если разум сохранить сумеешь,Когда вокруг безумие и ложь,Поверить в правоту свою — посмеешь,И мужество признать вину — найдешь,И если будешь жить, не отвечаяНа клевету друзей обидой злой,Горящий взор врага гасить, встречая,Улыбкой глаз и речи прямотой,И если сможешь избежать сомненья,В тумане дум воздвигнув цель-маяк…

ГОМЕР ВСЕ НА СВЕТЕ ЛЕГЕНДЫ ЗНАЛ...

Перевод А. Щербакова

Гомер все на свете легенды знал,И все подходящее из старьяОн, не церемонясь, перенимал,Но с блеском, — и так же делаю я.

А девки с базара да люд простойИ все знатоки из морской братвыСмекали: новинки-то с бородой, —Но слушали тихо — так же, как вы.

Гомер был уверен: не попрекнутЗа это при встрече возле корчмы,А разве что дружески подмигнут,И он подмигнет — ну так же, как мы.

ОБЩИЙ ИТОГ

Перевод К. Симонова

Далеко ушли едва лиМы от тех, что попиралиПяткой ледниковые холмы.

Тот, кто лучший лук носил, —Всех других поработил,Точно так же, как сегодня мы.

Тот, кто первый в их родуМамонта убил на льду,Стал хозяином звериных троп.

Он украл чужой челнок,Он сожрал чужой чеснок,Умер — и зацапал лучший гроб.

А когда какой-то гостьИзукрасил резьбой кость —Эту кость у гостя выкрал он,

Отдал вице-королю,И король сказал: «Хвалю!»Был уже тогда такой закон.

Как у нас — все шито-крыто,Жулики и фаворитыЕли из казенного корыта.

И секрет, что был закрытУ подножья пирамид,Только в том и состоит,

Что подрядчик, хотя онУважал весьма закон,Облегчил Хеопса на мильон.

А Иосиф тоже былЖуликом по мере сил.Зря, что ль, провиантом ведал он?

Так что все, что я споюВам про Индию мою,Тыщу лет не удивляет никого —

Так уж сделан человек.Ныне, присно и вовекЦарствует над миром воровство.

Серые глаза — рассвет…

Перевод К. Симонова

Серые глаза — рассвет,Пароходная сирена,Дождь, разлука, серый следЗа винтом бегущей пены.

Черные глаза — жара,В море сонных звезд скольженье,И у борта до утраПоцелуев отраженье.

Синие глаза — луна,Вальса белое молчанье,Ежедневная стенаНеизбежного прощанья.

Карие глаза — песок,Осень, волчья степь, охота,Скачка, вся на волосокОт паденья и полета.

Нет, я не судья для них,Просто без суждений вздорныхЯ четырежды должникСиних, серых, карих, черных.

Как четыре стороныОдного того же света,Я люблю — в том нет вины —Все четыре этих цвета.

LA NUIT BLANCHE*

Перевод М. Фромана

* Бессонная ночь (фр.)

Словно в зареве пожараЯ увидел на заре,Как прошла богиня Тара,Вся сияя, по горе.Изменяясь, как виденья,Отступали горы прочь.Было ль то землетрясенье,Страшный суд, хмельная ночь?

В утра свежем дуновеньеВидел я — верблюд ко мнеВне законов тяготеньяПодымался по стене,И каминная задвижкаПела с пьявками, дрожа,Распаленная мартышкаСквернословила, визжа.

С криком несся в дикой скачкеВесь багровый, голый гном,Говорили о горячкеИ давали в ложке бром,А потом загнали в нишуС мышкой, красной как луна,Я просил: «Снимите крышу,Давит голову она!»

Я молил, ломая руки, —Врач сидел как истукан, —Что меня спасти от мукиМожет только океан.Он плескался подо мною,Пену на берег гоня,И понадобились трое,Чтобы сбросить вниз меня.

И шампанским зашипели,Закружились надо мнойСемь небес, как карусели,И опять возник покой;Но осталась, чуть мигая,Вкось прибитая звезда,Я просил сестру, рыдая,Выпрямить ее тогда.

Но молчанье раскололось,И в мой угол донесло,Как диктует дикий голосБесконечное числоИ рассказ: «Она сказала,Он сказал, и я сказал…»А луну, что мне сияла,В голове я отыскал.

И слепец какой-то, плача,Слез не в силах удержать,Укорял меня, что прячуГде-то я луну опять.Стало жаль его немного,Но он свистнул у стены.И пресек мою дорогуЧерный Город Сатаны.

И на месте, спотыкаясь,Я бежал, бежал года,Занавеска, раздуваясь,Не пускала никуда.Рев возник и рос до стонаПогибающих миров —И упал, почти до звонаТелеграфных проводов.

Лишь одна звезда светилаВ напряженной тишинеИ, хихикая, язвилаИ подмигивала мне.Звезды с высоты надменнойЖдали, кто бы мне помог.От презренья всей вселеннойЯ ничем спастись не мог.

Но живительным дыханьемДень вошел и засиял,Понял я — конец страданьям,И я к Господу воззвал.Но, забыв, о чем молиться,Я заплакал, как дитя,И смежил мне сном ресницыВетер утренний, шутя.

ДУРАК

Перевод К. Симонова

Жил-был дурак. Он молился всерьез(Впрочем, как Вы и Я)Тряпкам, костям и пучку волос —Все это пустою бабой звалось,Но дурак ее звал Королевой Роз(Впрочем, как Вы и Я).

О, года, что ушли в никуда, что ушли,Головы и рук наших труд —Все съела она, не хотевшая знать(А теперь-то мы знаем — не умевшая знать),Ни черта не понявшая тут.

Что дурак растранжирил, всего и не счесть(Впрочем, как Вы и Я) —Будущность, веру, деньги и честь.Но леди вдвое могла бы съесть,А дурак —на то он дурак и есть(Впрочем, как Вы и Я).

О, труды, что ушли, их плоды, что ушли,И мечты, что вновь не придут, —Все съела она, не хотевшая знать(А теперь-то мы знаем — не умевшая знать),Ни черта не понявшая тут.

Когда леди ему отставку дала(Впрочем, как Вам и Мне),Видит Бог! Она сделала все, что могла!Но дурак не приставил к виску ствола.Он жив. Хотя жизнь ему не мила.(Впрочем, как Вам и Мне.)

В этот раз не стыд его спас, не стыд,Не упреки, которые жгут, —Он просто узнал, что не знает она,Что не знала она и что знать онаНи черта не могла тут.

БАЛЛАДА О ЦАРСКОЙ ШУТКЕ

Перевод А. Оношкович-Яцына

Когда в пустыне весна цветет,Караваны идут сквозь Хайберский проход.Верблюды худы, но корзины тучны,Вьюки переполнены, пусты мошны,Засыпаны снегом, долгие дниСпускаются с Севера в город они.

Была бирюзовой и хрупкой тьма,Караван отдыхал у подножья холмаНад кухней стоял синеватый дымок,И о гвозди палатки стучал молоток,И косматые кони кое-гдеТянули веревки свои к еде,И верблюды, глухой издавая звук,Растянулись на четверть мили на Юг,И персидские кошки сквозь сизый мракФыркали злобно с тюков на собак,Торопили обед то там, то тут,И мерцали огни у форта Джемруд.И несся на крыльях ночных ветровЗапах верблюдов, курений, ковров,Дым, голоса и звук копыт,Говоря, что Хайберский торг не спит.Громко кипел мясной котел.Отточили ножи — и я пришелК погонщику мулов Магбуб-Али,Который уздечки чинил вдалиИ полон был сплетен со всей земли.Добрый Магбуб-Али говорит:«Лучше беседа, когда ты сыт».Опустили мы руки, как мудрецы,В коричневый соус из жирной овцы,И тот, кто не ел из того котла,Не умеет добра отличить от зла.

Мы сняли с бород бараний жир,Легли на ковры, и наполнил нас мир,На Север скользил разговор и на Юг,И дым ему вслед посылал чубук.

Великие вещи, все, как одна:Женщины, Лошади, Власть и Война.О войне мы сказали немало слов,Я слышал вести с русских постов:Наточенный меч, а речи что мед,Часовой в шинели средь тихих болот.И Магбуб-Али глаза опустил,Как тот, кто намерен басни плести,И молвил: «О русских что скажешь, друг?Когда ночь идет, все серо вокруг.Но мы ждем, чтобы сумрак ночи исчезВ утреннем зареве алых небес.Прилично ли, мудро ли, так повторю,О врагах Царя говорить Царю?Мы знаем, что скрыли Небо и Ад,Но в душу Царя не проникнет взгляд.Незваного друга проклял бог,Вали Дад подтвердить бы это мог».

Был отец его щедр на слова и дела,Кудахчущей курицей мать была,И младенец рос среди стариковИ наследовал горе несчетных словИ с ним безумье, — и вот дерзнулЖдать, что его почтит Кабул.Побывал далеко честолюбец тот,На границе, где серых шинелей взвод.

Я тоже там был, но я счастлив,Ничего не видал, молчал — и жив.Как дыханье, ловил он молвы полет,Что «этот знает», что «молвил тот»,Басни, что мчались из уст к устам,О серых шинелях, идущих к нам,Я слышал тоже, но эта молваИсчезает весной, как сухая трава.

Богом забыт, нетерпеньем объят,Обратно в столицу скакал Вали Дад,В полный Дурбар, где был весь двор,И с Вождем Войны Царь вел разговор.Густую толпу растолкал он плечомИ, о чем слыхал, рассказал о том.Красный Вождь улыбнулс я — ни дать ни взятьТак на лепет сына смеется мать,Но тот, кто б смеялся, смеялся зряПеред темным, как смерть, лицом Царя.Нехорошо, придя в Дурбар,Голосить о войне, как будто пожар.К цветущей айве на старый валЕго он отвел и там сказал«Будут хвалить тебя вновь и вновь,Доколе за сталью следует кровьРусский идет с войной впереди.Ты осторожен. Так ты и жди!Смотри, чтоб на дереве ты не заснул,Будет недолгим твой караул.Русский идет, говоришь ты, на нас.Будет, наверно, он здесь через час.Жди, карауль! А завидишь гостей,Громче зови моих людей».

Прилично ли, мудро ли, так повторю,О его врагах говорить Царю?Стража, чтоб он не сбежал, стерегла,Двадцать штыков — вокруг ствола.И сыпался цвет, как снежинки, бел,Когда, содрогаясь, он вниз глядел.И волею бога — велик он один! —Семь дней над судьбою он был господин.Потом обезумел; со слов людей,Он прыгал медведем среди ветвей,И ленивцем потом, и сорвался вниз,И, стеная, летучей мышью повис.Развязалась веревка вокруг руки,Он упал, и поймали его штыки.Прилично ли, мудро ли, так повторю,О врагах Царя говорить Царю?Мы знаем, что скрыли Небо и Ад,Но в душу Царя не проникнет взгляд.Кто слышал о серых шинелях, друг?Когда ночь идет, все серо вокруг.Великие вещи, две, как одна:Во-первых — Любовь, во-вторых — Война,Но конец Войны затерялся в крови —Мое сердце, давай говорить о Любви!

СТИХИ О ТРЕХ КОТИКОЛОВАХ