Стихи. 1964–1984 - Виктор Борисович Кривулин
ни отдалить и ни приблизить вечность –
вот подлинный духовный плен
когда глядишь на свет, расчеловечась,
как пыльное окно с неосвещенных стен –
глядишь не ты но смотрят сквозь тебя
и плавится стекло и движется, слепя,
лотосовидный очерк по стеклу
и ты глядишь на солнце как во мглу
был один
был один,
только тем и держался
что все говорили: болеет
помрет не сегодня так завтра
двадцать лет говорили
покуда и вправду не помер
нынче другой,
разговоры же прежние:
дескать, болеет, чего там
скоро свое откомандует!
новое время
в каждую дверь стучится
стуком условленным тайным
Адам и Ева
Тетраптих
I. Гражданская война. Адам
Мелким бесом завилась дорога.
Не летит – петляет символическая тройка:
пыль белым-бела и даль полога.
– Слушай, дядя, придержи, постой-ка!
Седока мутит. Возница в богатырке
подмигнул, поворотясь, ощерился, присвистнул.
На глазастых, на живых колесах, как бы в цирке,
Наш ли Цезарь переходит Вислу?
Или ихний островерхий Кайзер
Катит гаубицы вопреки движенью солнца,
вперекор истории? не все ль едино – кайся.
Кайся, паныч! ничего не остается.
Видишь пыль последней лошадиной битвы.
Перед гибелью лихой не легче ль пыли
барские твои грехи? И детский пар молитвы,
пар идет к Престолу – чтобы нас простили.
Здесь мешаются орудья, люди, кони.
Там – начальство крепкое, тройное.
Голубь, генерал святой Духонин,
среди свиты, в окружении конвоя,
сабля наголо, привстав на стременах
жертвенного первенца встречает.
Сердце Мира – сердце вырвано в сердцах,
но краснознаменный орден полыхает
и улыбка белозубая в усах.
II. На параде. Ева
С тех пор как техникой сменился дробный грохот,
не цоканье копыт, но ровный гул
царит над площадью, где вечный караул
и где не взвизгнет, не завьется в хохот,
слезу не пустит кружевную
девица светская – домашнее растенье.
Не вырвется она, прорвавши оцепленье,
обвить в экстазе дулю броневую.
Теперь толпа напрасно ждет своей
красивой радости – в буденновке, в плюмаже
не прогарцует моложавый царь зверей,
и новые кентавры наши
не въедут в сердце женское рысцой.
Идут моторизованные силы,
осьмиколесные консервные могилы.
– Что медлишь, Ева? Яблочко с гнильцой?
III. Когда-то в Голландии. Ева-Мария
Бог милостив. Меня коснулась милость.
Какие солнечные дни!
Вошла служанка: что-нибудь случилось?
вы звали? На, голубушка, взгляни –
письмо из Индии, ах да, читаешь по складам,
так вот – письмо из Индии, он пишет:
вернусь в июле, деньги льнут к деньгам.
Я – памятью к тебе и черепичной крыше.
Патент купил. Теперь он лейтенант.
В его распоряженьи восемь пушек.
Представь: мундир, и перевязь, и бант,
и офицерский шарф! и тьма других игрушек.
Я счастлива, ты знаешь, я ревную
его – к его одежде, к наглой ткани,
что ластится к нему и, кожу неземную
бесстыже гладя, у меня ворует
легчайшее тепло моих касаний.
Вернется офицером! нет, подумай:
сюда войдет как ливнем золотым
осыпанный! смешаюсь. Дура дурой.
Его не вижу – океан за ним.
Какие запахи – моската, парусины,
тропических цветов и темных потных тел.
Благословен Господь, во образе мужчины
являющийся нам! ты слушаешь? задел
меня крылом не голубок почтовый,
но целый мир – необъяснимый, новый,
не ведающий, где его предел.
IV. Война в горах. Новый Адам
Не ходят письма. И война в горах
(он говорил, когда пустили в отпуск) –
занятие пустое, так, рутина.
Безвылазно в казарме. Вечный страх –
а вдруг дизентерия? все опрыскать!
Повсюду хлорка. Видишь ли, мужчины
народ неаккуратный. Так дичаешь
за первую неделю, а вторая
и сотая уже неразличимы.
Я до того дошел, что дней не различаю –
где пятница? где воскресенье – Рота,
построиться! Какие развлеченья?
Случается, придет приказ
об усиленьи воспитательной работы.
Читаешь, радуясь: пока что не про нас.
В соседней части были два таджика,
бежать пытались – их потом нашли
с глазами выколотыми, орущих безъязыко,
валяющихся, как мешки в пыли.
Там – самострел, здесь лейтенант подстрелен –
есть подозренье, кем-то из своих…
Туземцев не видал. От всей природы
одна жара. Жара уже в апреле,
и прелая вода – в любое время года.
И прорва прочих радостей простых.
Последнее лето империи
Золотая эпоха
вещи вокруг меня забывают
какого цвета они
красного? синего?
или сразу
и того и другого?
бедная Франция
не расслышу твоих петухов
на рассвете под бой барабанный
под короткую флейту команд
золотого Рампаля
пробуждение позднеславянское. полдень
вещи вокруг меня
сонные в полном забвеньи
места и смысла
помню: снился райком
я – проситель у розовых стекол
шелк безвольной ладони
шаги съеденные ковром
золотая беседа
– что бы вы предпочли?
пруста или музиля?
– обеих,
и в переводе на польский…
скоро, думаю, пригов приедет
наступит весна
по утрам – непременный париж
на закате – какой-нибудь лондон
между спаньем и службой –
золотая эпоха!
Боже, пафоса в нас не хватает,
воображенья,
