Стихи. 1964–1984 - Виктор Борисович Кривулин
времена изменяются друг мой любезный
обезьянья облезла культурная шкурка
островами обрушивается штукатурка
островной Ленинград – лошадиный скелет Петербурга
тонет в луже уездной
а тебя не берет никакая холера
две персидских луны под накидкой амурной
лучевидные ножки в ночи миньятюрной
наслажденьем чудовищного размера
лоно вечности взрытое бурно –
эти штучки не старятся – наоборот, за столетье
с каждым разом все пущая крепость во членах
мужики облеклись гомерической медью
вместо кожи, их женщин военных
чадоносные чресла – воистину, эпос
эротическое наследье
откровений твоих откровенных
весна по старому и новому стилю
в портфеле портвейн золотистый
черно погромыхивал – так
Весна подымалась под самый чердак
и влажные пальцы небесного Листа
всю ночь барабанили по жестяному
карнизу – но Музыка все же не в них
ее механический ветхий дневник
листаешь сочувствуя первому грому
среди фортепьянных вакхических лестниц
пускай не хватало девичьего «ах!»
огромного неба в укромных ветвях
помещичьей грезы высокой болезни
зато остальное, оно в преизбытке:
взыскующий вакуум жажда разряд
грозовый – когда световые дрожат
мгновенные ветки – и в едком напитке
живет электричество древнего хмеля
и юные девы, любившие нас
активно светились пока не погас
зудящий искусственный газ
в архангельских трубах апреля
почерк девичий
почерк девичий округлый семиклассный
адреса на стенке предложенья разновидности любви
дескать я на все на все уже согласна
вся как мертвая – но плоть мою порви –
оживу и легче снега лягу
рядом с голубями на карниз…
превращается душа в томительную влагу
тяжелеет сердце тянет сердце вниз
на площадке лестничной белея каплют встречи
в перекурах у модерного у мутного окна –
лучшая пора цветенье обнаженность речи
и пружина жизни вдруг обнажена
выперла торчит царапает известку
эротическим но ломким коготком –
как магическая куколка из воску
по какой гадают заполночь тайком
как подобие призывное мужчины
этот мужикоподобный беззащитный мат
на стену ложится, на спину, и в спину
очи вожделенные глядят
лучшая пора цветенье праздник райский
вид на внутренний замусоренный сумрачный эдем
где сойдешь с ума от невозможной ласки
не шепнув ни разу: Господи, зачем?
Териоки
крейсерский бор канонерский подлесок
дюны в разрывах десантных осок
отдых свистит, неестественно резок
поднят на воздух высок
реет залив над землей отчужденной
на горизонте кронштадтский нарыв
купол собора бугор воспаленный
дальше – пространства раскрыв –
артиллерийские светлые стереодали
стелются – дальше: крестовый прицел
в круге подзорном куда попадали
когда надрывался фальшивил хрипел
горн ослепительный медный помятый –
строились – и над линейкой плыла
юная Смерть, и легка и крылата,
дева с лицом пионерской вожатой
белым сожженным дотла
время женское – время мужское
довоенное закрыли казино
превратили в бункер винный ледник
спорото линялое сукно
со столов игорных летних
сколько из него пошито гимнастерок
сколько воинских штанов – не сосчитать
на курортный мусор наползает морок
полдевицы смотрит с пляжного щита
было женское – теперь мужское время!
пусть надеются томятся ждут:
заскрипят ремни запахнет кожей, семя
брызжет – и солдаты новые взойдут
первое что помню – патефон из тира
однорукий тирщик под эмблемой ДОСААФ
духовая пневматическая сила
переполнила пустой его рукав
и со щелканьем счастливым исходила
кто из них, фанерных, Тито или Даллес
кверх тормашками летит?
кто из нас живых прицелился – притих
с каждым залпом заново рождаясь?
близорукие дали
близорукие дали – но что же очей не туманит
линза жестокой слезы
и секретные железы в остросюжетном романе
встроенные как часы
что же спасительной влаги не источают?
разве что сухо журчит
вечность ручная – закрытую книгу читают
вместо рыданий навзрыд
жили всухую, притерто, цвели в неоплаканной жести
в ясности предгробовой –
сдержано столько порывов не принято столько известий
будущее как тюремный конвой
прогрохотало прошло за воротами стихло –
что же не плачешь? теперь
только теперь ты свободен когда несвобода настигла
аки ревущий естественный зверь
махаон вдали и рядом
они достанут – запоешь
на политическом жаргоне
что он по-своему хорош
час поражения в законе
где б ни лежала эта ложь
я думаю о махаоне
чей двойственный полет похож
на оживающий чертеж
не странно ли – когда на фоне
окаменелых наших рож
мелькнет обрывок симметричный
ты большего чего-то ждешь
а мне довольно – и отлично
и лишь не шевелись не трожь
есть новое
есть новое и новое страшней
любого пережитого кошмара
самой незавершенностью своей
когда из довещественного пара
из толкотни мятущихся теней
засветится ядро невидимого шара
когда вокруг событья сгущены
до состоянья плазмы до ползучей
ничем не заглушимой тишины –
дай совершиться им не слушай нас не мучай!
есть ожиданье – и оно покруче
реальной гибели тюрьмы или войны
что б ни случилось – это наилучший
исход! но если
