Стихи. 1964–1984 - Виктор Борисович Кривулин
неразлучны, как жопа с трусами,
розовое и голубое
Я и я
хоть бы щель между ними
полоска песчаного тела
шум прибоя…
выйдем голые – словно бы в рай,
пусть родимый, районный –
а все-таки златоволосый!
Одна минута в полдень
Амальрику
в городе в старом центре
как перед войною когда-то
в душный заоблачный день
в самый полдень
именно там. Здесь.
теперь это я выхожу из подъезда –
не кто-то иной
начинается возраст когда обращаешь вниманье
совсем на другое:
сколько старых людей стало на улицах наших
теперь очень много старух
стариков почему-то все меньше
есть возраст когда от признаков пола
уцелевает только различье в одежде…
вслушиваются во что-то
цельности, думаю, –
вот чего не хватает
течение жизни подобно дробленью числа
низ растет, а верх остается всегда неизменным…
все больше вещей ненужных, плохо сработанных, бедных
мир бесконечно малых
тяжелая капля на школьном стекле микроскопа:
их изучают. Нас.
учительно из-под очков невысокое небо
возле статуправления замерла черная «волга»
огромные буквы идут иностранные буквы
терзая тела молодые
Монтана горит на груди, на ягодицах – Техас
орлами пластаются майки
рычат вавилонские львы на задние лапы вставая
больше мужества и героизма!
больше мундиров на улицах
пехотный полковник
пристроился в очередь за лейтенантом ракетным
долго и молча стоят за молодой картошкой
из овощного подвала
подымается дух разложенья плодов и кореньев
только живое гниет
эти фрукты на пенсию вышли
ходят по школам теперь, воспитуя зеленую молодь
сорокалетняя блядь на остановке трамвая,
мусоля мундштук беломорины, влажной, потухшей,
пытается петь
народную песню пытается петь
песню святую:
юный гермес родился безволосым босым
бог тишины промтоварной начальник локтей и спины
вот проносит он танец
танец сандалий крылатых – артек подошвы асфальт
на плечах его – звезды
грохнула пушка. открылся обеденный праздник
теперь уже точно что полдень
слетают орлы федеральные с легких одежд
и кружатся над проводами на душных высотах…
жареной печенью пахнет
два оживленных воздушных курсанта прошли
будущие офицеры
соколы – как их там звали когда-то?
соколы или орлы?
их беседа неслышна секретна полна ультразвука
нет, не хотел бы я паузой быть в их мужском разговоре
мышцы лица онемели
судорога ожиданья:
немец появится в небе – и надо ответить
молча ответить но точно
два солдата-узбека прошли
обращая черно-песчаные лица на белые женские груди
на сладкие ямы
их лица обстреляны оспою глаз вожделенных слепых
идут вертя головами, снявши фуражки
нет, не хотел бы я быть в их молчании редким словцом
тюркоязычной отрыжкой смысла
багряной изнанкой галош
туго надетых на смуглые ступни босые
хлопковых гурий
над их головами – чужое не ихнее небо
в небе идет шевеленье
слипшихся тел исполинских узел туманный
голени локти и бедра и плечи
и головы даже – невычленимы
все это сразу и вместе
все это – единство и мощь
тучное – в тучах – тело народа большого
райская пушка с отверстием темным, откуда
льется имперская сперма
и клейкая, крепче цемента связала
части жестокой любви
напрасно он
мытый лавандовым мылом
опрысканный кельнской водой
напрасно стоит иностранец
нацелив лиловую дырку на очередь за огурцами
не выйдет! никто не допустит
вижу расправу над сладкоязыким орфеем
в ситцевом вихре вакханок он тонет
и, оглушенный буханкой, затих
наша победа
с неба валятся стулья
слетает планируя скатерть
с которой срастился ораторский пыльный графин
с неба рушится пьяный кулак микрофона
обломки фанерных речей
все теперь настоящее
в полдень рабочего дня вопиет остановленный транспорт
обретается красная тьма
тьма пожарных машин во дворе Инженерного замка
пожар, говорите? горим…
появляются люди в асбестовых робах
как будто не люди –
ритуальный огонь пожирают и движутся неторопливо
словно в огненном сне они руки вздымают
и машут: «Прощайте!..»
я слово нашел
наконец-то поднял с панели
обгорелую ветвь звуковую, хворостинину мира
и все, что я видел сегодня,
порывалось, хотело сказать об одном
теперь из телесных полуденных букв
на мгновенье одна получается фраза
прочтешь – и от ясного смысла ослепнешь:
как тайно прощаемся мы
друг с другом и сами с собою!
да и кто признается что всего лишь
он поток воздушный между губами
струя дыханья бьющая в десны
язык поднявшийся к нёбу
слово «прощайте»
27 июня 1984
«с утра беспрерывно играют по радио…»
с утра беспрерывно играют по радио
одну серьезную классику
шостакович шуберт шопен чайковский
даже брукнер
смерть начальства зачем соразмерна
с филармоническим залом?
лучшие музыканты европы
меломаны ручные
и ведь правда, редкая удача –
пройти по дырявой улице
чувствуя над собою и надо всеми
собор звучащий
благословен фундамент его – жизни умерших
ибо стены дрожат и раскачиваются башни
и от Духа веющего где хочет
расходится духовое эхо
траурными кругами
Кошка и Голубь
медленно голубка слишком низко
над помойкою летит
по-кошачьи замирает переписка
