Стихи. 1964–1984 - Виктор Борисович Кривулин
где завязывается жизнь
Январь 1982
«он моего я…»
он моего я
она моего мы
где они все – милые шумные гости
невесть куда испарились
пустыня великий сирт
и весь я дышу песком
сухие слезы дерут
кожу на щеках
режущие кристаллы слез
острогранные призмы кубы
чурбаны прозрачные близ автострады
Город Будущего – таким он открылся
пятикрылому Хлебникову когда-то
на сороковое утро пекла и жажды
Январь 1982
«ни страха ни особенного морозца…»
ни страха ни особенного морозца
а душа дрожит как беженка в год голодный
внутренний холод ее сжигает
утро застигло врасплох
неузнаваемые после ночлега
чужие тела и тяжкие шутки
волчий платок навалился кусает ей шею
размыкаются веки в стене
и такие глаза на нее отворились
что она как беженка в год голодный
дрожит – не холодно ей не страшно
иначе совсем другое не то
Январь 1982
Март (10 стихотворений марта 1982 года)
«я их любил – ну и что? – я люблю их…»
я их любил – ну и что? – я люблю их
каждый вечер когда узнаю
в мешковатых неизменяемых людях
преображенную спину твою
или прозрачный как раковина морская
краешек уха в речных волосах
вижу, в закате пересекая
семиглавую реку о семистах мостах
настигла значит пора и мне вцепляться
в плечо гражданина или в рукав гражданки
ах, простите! я думал: стеклянная стенка
сквозь ваше пальто и платье
сквозь ваше белье и тело
свет ослепительно-белый ударил
словно бы лампочка перегорела
«как читаешь толпу, а потом нараспев наизусть…»
как читаешь толпу, а потом нараспев наизусть
повторяешь поулично и поплощадно
эту бледную светопись льющуюся беспощадно
в лица в их ненасытную грусть
где других осветило бы – нас обличает свеченье
даже первое слабое солнце – как суд
возвращается в зал, запускается публика – чтенье
приговора – и щурятся и не узнают
сослуживца любовницу лучшего друга по классу,
собеседников тайной души –
и в тоске, в бесконечной тоске выдыхаешь: пиши! –
и в толпу окунаешься в люминофорную массу
толчея у метро толчея в магазине у входа
в рай вещей и продуктов – не вырваться из толчеи –
как бы чудная сила играет смещая слои,
светоносные толщи народа
«и лишь только первые прольются…»
и лишь только первые прольются
солнечные дни – как будто на века
лишнее уходит, остаются
груды мусора, исчирканный асфальт
льда не стало, но тишайшая река
все еще не в силах шелохнуться
да и для меня пока еще тяжка
потаенная свобода от желаний
полуголод, очереди, облака.
ранняя весна – и невозможно ранний
слишком ранний ранящий сквозной
ненасытный полувоздух
словно бы сама свобода надо мной
сеть развесила, как на гвоздях, на звездах
на полуденных невидимых гвоздях
сеть раскинула – и ловит ловит ловит
«Ты посещаешь нас как родственники с воли…»
Ты посещаешь нас как родственники с воли
во внутреннем саду больницы –
поверх бесцветного халата
накинув телогрейку, мы гуляем
притихшая полуживая сволочь
Тебя не видя, лужи обходя
на сломанные ящики садимся
их ненадолго солнце посетило
вот-вот исчезнет за травой котельной
откуда радио кого-то побеждает –
никак не победит, остаток марша
далеким транспортом, как назло, перебит
Ты среди нас – и никакая паперть
не собирала столько нищих. свет –
вот чем бедны. Ты расстилаешь скатерть
разламываешь теплый пышный хлеб
и призракам голодным раздаешь
«чем ни слушай – не уловишь…»
чем ни слушай – не уловишь
из пещерной тесноты
кроме писка и урчанья
ничего живого – стоит
ящик зрительный включить –
там совсем иное дело
музыка розовоперая
люди сытые прекрасные
даже безо всякой пищи
нам с тобою не чета
перед нами ходют ангелы
в чистоте как полагается
нам же тесно все да некогда –
место наше с нашим временем
как печальные любовники
обняли друг друга стиснули
ноги страстные сплели
«Слезная правда – иной не бывает…»
Слезная правда – иной не бывает
то от нее не добьешься ни звука
то как разойдется – и перебивает
машет руками, бранится, орет
не отмахнешься, не утихомиришь –
хлопнувши дверью в сердцах
не выбежишь без пальто
шляться по улицам влажным
шапку зачем-то под мышкой зажав
утопая домашние туфли
в лужах чьи очертанья
напоминают моря мировые
лужи где плавают облака
где провода зазвенят нитяные
«правда, нечем гордиться: пережиты вожди и студенты…»
правда, нечем гордиться: пережиты вожди и студенты
до всеобщей вражды меньше года быть может
смерть созрела и в нас – и расправится и уничтожит
я зачем-то пишу, я к тому же рифмую зачем-то
вещь не тянется к вещи, двоим не ужиться под крышей
но зачем-то одною любовью крепки
связи между словами – когда в окончаньи строки
отзвук новой, покуда не явленной, слышен
«радовались – чему бы?..»
