Борис Слуцкий - Том 3. Стихотворения, 11972–1977

ЦАРЕВИЧ

Все царевичи в сказках укрылись,ускакали на резвых конях,унеслись у Жар-птицы на крыльях,жрут в Париже прозрачный коньяк.

Все царевичи признаны школой,переизданы в красках давно.Ты был самый неловкий и квелый,а таким ускользнуть не дано.

С малолетства тяжко болея,ты династии рушил дела.Революцию гемофилияприближала, как только могла.

Хоть за это должна была льготахоть какая тебя найти,когда шли к тебе с черного хода,сапогами гремя по пути.

Все царевичи пополуночипо Парижу, все по полямЕлисейским — гордые юноши.Кровь! Притом с молоком пополам.

Кровь с одной лишь кровью мешая,жарким, шумным дыханьем дыша,Революция — ты Большая.Ты для маленьких — нехороша.

Хоть за это, хоть за это,если не перемена в судьбе,от какого-нибудь поэтаполагался стишок тебе.

ВСЕ ТЕОРИИ СУДЬБЫ

Бережет ли бог береженого?Погляжу-ка я на пораженного,словно громом, нежданной бедой.Он берегся — не уберегся.Он стерегся — не устерегся,а еще такой молодой.

Ежедневно нас учит история,что не так уж верна теорияосторожности. Нет, не верна.Потому что порою бывает:выживают, уцелеваютдаже прущие против рожна.

А теория случая — та,что не хочет считать ни чертаи компьютер считает хламом,вдруг прокрадываетсяи оправдываетсяв чем-то самом важном и главном.

А в теории маятника,утверждающей, что покасверху ты, завтра я буду сверху,тоже есть живая душа,и она не спеша,но успешно проходит проверку.

Нет, судьба не Дом быта. Даватьвам гарантии жизни фартовойне желает. Не хочет фантомыи иллюзии вам создавать.

Нет, судьба вам не автомат,что дает за монетку — газетку.А предчувствия, если томят,могут сбыться. Бывает нередко.

ЗАДУМЫВАЯСЬ О ВЕЧНОСТИ

Задумываются о вечности,точнее сказать, о том,что же будет потом?Какую квартиру в вечности,какую площадь получати как получить получше?

Но эти еще не худшие,оглядывающиеся впереди думающие, чья берет,и зло побеждает,добро ли,и выбрать какие роли.

Ведь есть такие, что думаюто чем-то вроде угла,где духота и мгла.Их вечность не проветрена,и даже антисанитарна,и до того бездарна,

что обаятельней дажелозунг: «Хоть день, да мой!»И спьяну бредя домой,они счастливо думают,что хоть денек урвали:потом поминай как звали!

РАЗГОВОРЫ О БОГЕ

Стесняясь и путаясь:может быть, нет,а может быть, есть, —они говорили о боге,подразумевая то совесть, то честь,они говорили о боге.А те, кому в жизни не повезло,решили, что бог — равнодушное зло,инстанция выше последнейи санкция всех преступлений.Но бог на кресте, истомленный, нагой,совсем не всесильный, скорей — всеблагой,сама воплощенная милость,дойти до которой всем было легко,был яблочком, что откатилосьот яблони — далеко, далеко.И Ветхий завет, где владычил отец,не радовал больше усталых сердец.Его прочитав, устремилиськ тому, кто не правил и кто не карал,а нищих на папертях собирал —не сила, не право, а милость.

«Пока на участке молекулы…»

Пока на участке молекулыокапывалось людьё,пока возилось с калеками,познавшими силу ее,

на линии хромосомыпрорвался новейший враги, не признавая резона,грозит превратить нас в прах.

Пока макромир обследовали,по правилам странной игрынас мучили и преследовали,нас гнали микромиры.

Мгновенья блаженной косностиприрода нам не дает:во всех закоулках космосавоенную песню поет.

Не уступает и шагубез арьергардных атаки, проявляя отвагу,тоже делает шаг.

И вот мы лицом к лицув батальном переплетеньи.Она с моего цветеньялегко сшибает пыльцу.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Я вернулся из странствия, дальнего столь,что протерся на кровлях отечества толь.Что там толь?И железо истлело,и солому корова изъела.

Я вернулся на родину и не звоню,как вы жили, Содом и Гоморра?А бывало, набатец стабильный на дню —разговоры да переговоры.

А бывало, по сто номеров набирал,чтоб услышать одну полуфразу,и газеты раскладывал по номерами читал за два месяца сразу.

Как понятие новости сузилось! Ритмкак замедлился жизни и быта!Как немного теперь телефон говорит!Как надежно газета забыта!

Пушкин с Гоголем остаются одни,и читаю по школьной программе.В зимней, новеньким инеем тронутой раме —не фонарные, звездные                                       блещут огни.

«Время кружит меня по кругу…»

Время кружит меня по кругу —кругу года и кругу дня.Я физически чувствую рукувремени,                  движущую меня.

Так пружина решает за стрелку,колесо решает за белку,и по кругу, по колесуциферблата                     себя я несу.

Оборачиваясь то другом,то гораздо чаще врагом,время гонит меня по кругуи тихонько смеется вдогон.

Оборачиваясь то страхом,то любовью, гонит меня,и лечу я летучим прахомпо кружной территории дня.

Оборачивается то богом,то наукой, то чем-то еще…Я бы мог об очень многомкрикнуть времени                                    через плечо.

ГДЕ ЛУЧШЕ ВСЕГО МЫСЛИТЬ

Мыслить лучше всего в тупике.В переулке уже немного погромче,площадь же, гомоня, и пророча,и фиксируя на пустяке,и навязывая устремления,заглушает ваше мышление.

Мыслить лучше в темном углу.Если в нем хоть свечу поставить,мыслить сразу труднее станет:отвлекаешься на игруколебания светотении на пламени переплетенье.

Мыслить лучше всего на летув бездну, без надежд на спасенье.Пролетаешь сквозь темноту,но отчаянье и убыстреньеобостряет твои мозгив этой мгле, где не видно ни зги.

В УГЛУ

Мозги надежно пропахали,потом примяли тяжело,и от безбожной пропагандыв душе и пусто и светло.

А бог, любивший цвет, и пенье,и музыку, и аромат,в углу, набравшийся терпенья,глядит, как храм его громят.

«Человечеству любо храбриться…»

Человечеству любо храбриться.Людям любо греметь и бряцать,и за это нельзя порицать,потому что пожалуйте бриться —и уныло бредет фанфарон,говорун торопливо смолкает:часовые с обеих сторон,судьи перья в чернила макают.

Так неужто приврать нам нельзямежду пьяных друзей и веселых,если жизненная стезя —ординарный разбитый проселок?Биографию отлакируешь,на анкету блеск наведешь —сердце, стало быть, очаруешь,душу, стало быть, отведешь.

СЛОВО НА КАМНЕ