Вячеслав Ладогин - Спички

В гости

Забери меня в ладонь,Подними над головой,Мой бессонный часовой,Строгий ангел молодой,

Дай вдохнуть мне воздух тот,О каком я так томлюсь.Как войду, пусть дверь высотЗатворяется на ключ.

Ночь пройдёт, велят – назад,Дашь мне лесенку, друг мой,И из дома ТвоегоСнова попаду я в свой.

Псалом 151 Давида неканонический

Я был самый младший из братьев. И, чтоб честным быть до конца, —Я самым был маленьким в доме отца Иессея.Сказать о себе что могу? – что пас я овец у отца.Я сделал свирель. Я настроил псалтирь сам, рукою своею.Кто нашему Богу сказал обо мне? Не говорили. Он сам всё решил:Меня взял рукой, и кудри мои умастил, и вознёс,От овец меня ангел, забрав, предсказал мне, и слово сбылось:«Ты – помазанник».                 Братьев, высоких красавцев, к себе Господин не пустил.Я же вышел к иноплеменнику, проклят идолом их, но позорС Йисраэйля я смыл, обезглавил гиганта – вот весь про меня разговор.

Благодарность за судьбу

Судьба моя ясна. Пол вылощен. Оркестр обучен.Танцоры выучили па.Вот-вот, и будет пригласительный получен.Войду, лакей взгласит: «К вам Ладогин, мадам Судьба».

И я, как Гавриил, всех мимо по паркетуПромчусь, как нежный зе́фир, в жажде тет-а-тету,Чтоб дар свой получить, чтоб тайну знать свою.Но допрежь я тебя, дрожа, благодарю.

Дворник

Дворник снег сгребает,Гладит сонный двор,Небеса сияютСнегом, взвыл мотор,«Жигулёнок» Витькин,

И побасовитейЗвук – прошла «Газель»,Свист… летит в обительАнгел мой – метель —В небосвод безвидный.

Снежные куски.Хрусткие скребки:В дворницких ручищахЧище, чище, чище.Сталью голубоюКак шипенье вётел —Либо над рекою…Либо над прудомСлышен шорох мётелВ рифму под окном.

Батут

Г.Х.

Батут видал – изысканных скачки кривляк,Пытающихся в воздух превратиться,И частью неба стать, и облачком светиться,Лучиться, розоветь, пусть жизнь их – на соплях.Летучей рыбе кажется, что птица

Она. Какая разница с ныряльнойПустышкой-вышкой – дивный мой батут:Что в кувырканье тел, раз под воду уйдутПод заунывный плеск и с брызгою прощальной?А тут…

Как солнечная ткань, что над землёй дрожит,Батут прекрасен, только пуст. Где акробаты?Всем нравится нырять, а воздух не манит:Возможно, лезть высоковато,Возможно, время виновато,И больно рыбам ввысь, хоть солнце вас пьянит.

Анекдот Хармса

Я жил, как в зеркало гляделся.…Я так устал от глаз стекла,И Пушкиным переоделся,К спине приклеил два крыла,И полетел… Вот удивлю-то,Когда войду без парашютаК приятелю, и как хочуРассядусь, и захохочу.Потом, покашляв, грозным тономНачну стихи его корить,Начну по-галльски говоритьНадменно, и с полупоклоном.…А вот приятеля балкон.Он спит? Пусть видит вещий сон!

Вдруг мой приятель пробудилсяИ посмотрел во все глаза.– «Твой разум, друг, не прохудился», —Вещаю, – «Против ты, иль за,Я, Пушкин (я же ангел, кстати),Тебя примчался вразумляти.Совсем отбился ты от рук,Размеры врёшь, не держишь звук.И я тому нашёл истоки,Причину… расскажу о ней.Мой друг! Поверь, нет слов честней,Хотя не скрою, что жестокиПростые, ясные моиСлова. Я – Пушкин, бог любви!

Всё зло в пластинках (нешутейно)!Диск чёрный с красной посредиНаклейкой, – начиная с Рейна(Мой ученик… читал, поди) —Вот настоящий символ века,Вот настоящий бич! Глуп Эко,Пуст Аристотеля оскал,Не там Умберто ваш искал.Простой и гибкий диск винилаПод металлической иглойЗвук ваших душ стирал порой,Навязывал, что сердцу мило,Судьбу по-своему кривлял,Любовь и смерть определял.

Вы пишете о том, как млелиС пластинкой – каждый – со своей:Пел Козин. Армстронг вторил Элле…Маккартни слаще, Джон – грубей…Вы проповедовали звукиОтцам и бабкам, что, со скуки?Ну нет! – от лютой веры в них —В трубу, и саксофон, и крик,В немало-сольные гитары,Ударник, барабан, и медь.Тот с детства сакс мечтал иметь,Тот бас купил… «Орфей»… Болгары.Тот – Пёрпл, Слэйдов – тот орал,Тот рок-н-ролл, тот джаз играл…

Не веришь? Рейна строк коснёмся(Вкус детства в них, как в эскимо):«Утомлённое солнцеНежносмо… нежносмо… нежносмо…Суди, напрягши разум малость:Так в этом ритме Рейн и жил,Кровь, плоть и напряженье жил —Всё на пластинку записалось.Какое низкое коварство —Как пыль смахнуть десятки лет,Всю жизнь… чтоб обнажился следИглы на диске! Мир сорвалсяС крючка. И входит в стих самоНежносмо… нежносмо… нежносмо…

Мой мальчик, знай, канон – не фюрер,Врёт раз, второй, и вдругорядь,Но… Отчего всё ж просит ДюрерНас лишь природе доверять?«Что русским», – ты ответишь, – «немцы?Что понимали возрожденцы»?Нет, не скажи… Он что-то знал,Что завораживало зал,Иначе как – из грязи в князи,Как в Лувр из Нюрнберга попасть,Как плюнуть, отрок, бездне в пасть?…Легко! – Отречься от фантазий,Писать природу, ей однойДоверить жизнь, свой дух парной».

Мой слушатель за униженьеПочёл сей «пушкинский» совет,На карандаш сел, и в сраженьеПришпорил карандаш поэт,Чтоб Людам ясно и Светланам,Кто тут является Русланом,А бородатый ЧерноморВообще не лез за музу в спор.Услышав сказку о пластинке,Фальшивых не желая благ,Решил гордец: «Разденусь наг,Пусть птица-вечность в поединкеРасправу с немощным и голымВершит когтями на лету,Даю добро на наготу,На стыд, на смерть, чтоб стать глаголом,Озябший, обнажённый мужБерёт бумагу, чертит душ.

«Оставь», – кричу, – «Твой проклят век,Вы с детства слушали пластинку…Ответь мне честно, человек,Поэт, что нет, не под сурдинкуВсю жизнь ты прожил, что стихамиТвоими правят лёд и пламя,Что есть в них осень, что виднаЗима в них, лето и весна,Что в них звезда тебя касалась,А не являлася во сне,В звезде, в звезде признайся мне,Что жизнь была, а не казалась,Признайся мне… что не винилТебя сыграл и сочинил!

Молчит он. Чертит душ. Чудесно!Так рисовать не снилось мне(Я не кокетничаю, честно)!…Что россыпь капель на стене,Где матовый приклеен кафель,Узор которого от капельКак будто виден сквозь туман,Что длинный никелевый кран,Что серебристая воронкаВоды, вертлявая, как джаз —Не оторвёшь от ванной глаз!А звук! – где глухо, где-то звонкоВода встречается с водой,С эмалью, плёнкой и стеной.

Кричу ему: «С печатью краснойДиск вижу! – с золотой фольгой…Кто сможет сбросить голос страстныйПластинки? Не предстать нагой?Никто. Взгляд зеркала весёлыйСвидетель, что король-то голый,Что нет порядка звучных словБез эха записи Битлов,Всё – эхо. Эхо! Звук без чувства,Как неприятно быть в рабахВинила, вязкого в зубах!Пластмасса, разве ж ты – искусство?Ты – демон, лермонтовский враг.Иглою смерч ползёт в овраг.

А он своё: «Как бронза в нишуАнтичная, я встану в душ,Пройдут века, я не услышу,Застывший, обнажённый муж,Я стану торс в ином разрезе,Чем все фонтаны на Боргезе,Я – жалкий старец, душ – мой храм,Я в страхе закрываю срамРуками, ибо вечность-птицаСпешит похитить плоть мою.Я, полумёртвый галл, стою,А время незаметно длится».Так мысля, «полумёртвый галл»Халат долой, и в ванну встал.

А сам любуется собою,Своим наброском душевой,Скульптурной позой, пусть смешною,Фавн должен быть почти смешной…Зато: «В империи ты, друже», —Он прошептал зеркальной луже,Висевшей в ванной на стене,Застыв, как мрамор, в тишине.Настал забвенья час приятный,И он продлится навсегда:«Будь вечной, ванная вода,И гель для душа ароматный!Живи, чертёж прекрасный мой!Журчи, вода! Мочало, мой»!

А я ему кричу: «КружитсяДиск чёрный!.. песенки поёт,И под иглой бороздка мчится,И свет из-под пластинки бьёт.Свеченьем из-под щели пьяны,Туда ныряют тараканы,Чтоб не вернуться никогда.То входят души в никуда,Чтоб никогда не возвратиться.Пока ещё не доползлаДо круга с золотом игла,То голос длится, голос длится,Но золочёный красный кругК нам приближается, мил друг!

Когда щелчок звучит холодный —Пусть гол как мрамор ты, поэт,Меняют руки голос модный,И Хлестаковым ты одет.Ты фраку фалды расправляешь,Зал блеском туфель умиляешь,Присел, вот-вот живой глагол…Щелчок иглы… пророк наш гол.Не сахар – стать слугой пластинки,Под звук, как в сказках петь-плясать,Свой, что ли, шлягер записать —Спасёт он брюки и ботинки!В грудь – спрятать диск ритмичный свой,Сквозь сердце – выскочить иглой…

А он мне: «Врёшь ты, как обычно!Смотри – в моих стихах объём!Вода шумит, старик отлично(Движение возникло в нём)Прикрылся в страхе… нынче ж в бронзуОтлить! Отдать дождям и солнцу»…– «Глянь, кафель треснул посредиТвоей бумаги». – «Не нуди»!…Раздалось странное шуршанье,Диск чёрный вылез из стены,Крошащий плитку белизныНевест… диск застил изваянье.Пластинка. Красный круг златой.Маккартни нежный. Леннон злой.

А с двух боков разверстой щелиВ чертёж вошёл незваный свет.Диск завертелся. Там запели.Отпрянул от листа поэт.«Хей Джуд», – в лицо ему звучало.Пустое зеркало торчалоБлестящей льдиной на стене.«Хей Джуд», – гремело в тишине.Вода журчит… но нет скульптуры.Диск запотел, но мчит игла,Как в сердце красная стрела.Гитара. Гром клавиатуры.Щелчок. Концовка. Тишина.«Не вышло бронзы, старина», —

Изрек я, – «Шлягер. ПовтореньяСплошные в пении твоём.Смерть щёлкнет. Смолкнешь. Все каменьяОкажутся цветным стекломИз детскосадовского клада.И ни одна твоя руладаНе станет песней, переживТвой личный диск, твой личный миф.Миф о себе, таком особом,Спеши, ничтожество, создать!Крути свой шлягер! ВспоминатьФанаты станут диск за гробом,Сквозь миф, сквозь скуку мёртвый ротРоманс надтреснутый споёт.

Как много вас, не слыша ветра,Шоссейных шин, случайных слов,Живёт под звук пластинки беднойИз повторяющихся снов!За речью тщательной и дошлойСтоит простейший шлягер пошлый.И глупый звук не победить:Не без одежды же ходить?!Звучи же! Слушатели рады:Ведь как поэзия проста,Раз вылетает изо ртаВсё та же пошлость сквозь рулады,Сонаты… Чем точней оне,Тем шум иглы страшней на дне».

И вдруг посереди тирадыВ одежде Пушкина – моей,Шлёп, отвалились бакенбарды,Боюсь, то был непрочный клей.Краснею голыми щеками…Ай! Зацепил парик с кудрями,И он туда же! Стыд какой,Что я не Пушкин никакой!Так смотрит на меня приятель,Что кажется, сейчас бы съел.Спеша уйти, покуда цел,От крика: «Как ты мне нагадил», —Я хлопнул по плечу: «Ты… взглядСпрячь… это шутка. Юмор, брат».

Растянувшийся сонет