Евфимий Зигабен - Толковая Псалтирь

Толковая Псалтирь

Предисловие

на изъяснение Псалтири почтеннейшего из философов Г. Евфимия Зигабена, монаха, и похвала пророку Давиду, разделенные на главы для пособия памяти и разумения читателей.

Глава 1. Кто дал бытие Псалтыри, или книге Псалмов?

Бытие настоящей книге псалмов, говоря вообще, дал пророк Давид, отрок Божий, как именует его сам Бог: и защищу город сей ради меня и Давида отрока моего (4Цар. 20, 6), отец Сына Божия по плоти, как сказано: книга родства Иucyca Xpиcma Сына Давидова (Матф.1, 1). А чтобы в кратких словах заключить другие частные его названия, скажем так: отец книги сей есть Давид, который один после Авраама был отцем народов,— наш собственный Орфей—певец; первый краснописец добродетелей;—Давид, первый провозестник трех лиц в едином Божестве, пастырь и отличный воин, пророк и вместе царь,—Давид, сделавшийся сердцем, языком и пером первого Царя— Царя неба, снискавший все добродетели, которые делают человека Богом и относятся к человеку *).

*) Смотри и в начале толкования 50 Псалма удивительные похвалы соплетаемые Богоотцу и царю-пророку Давиду благоглаголивым и витийственнейшим языком божествствен. Златоуста. Заметим здесь, что имя— Давид, по изъяснению Евсевия, значит уничиженный и помилованный, а по божественному Максиму, имеющий способную руку, а по другим: единственный, вожделенный и возлюбленный.

Сей по истине великий Давид был сын Иессея,—младший прочих братьев своих, не видный собою, но прекрасный по душе и божественными дарами богаче и разнообразнее всех военачальников, пророков и законодателей; кротчайший по духу и добрейший по природе, мужественнейший душею и крепчайший телом; сам в себе начальнейший, а для других общительнейший, самого высокого и вместе самого скромного и простого образа мыслей и в то же время самого многообразного, приятный нравом, быстрый в слове, великий умом, восторженный в созерцании существ и особенно в созерцании Бога, самонаученный и Богонаученный, всецело весь орудие Духа. Но минуя прочие совершенства его, скажу в похвалу его только о двух— мудрости и мужестве его.

О мудрости своей глубокомысленнее и яснее всякого говорит сам Давид: «руки мои сделали орган, и персты мои устроили псалтирь» (в псалме: Я был меньший между братьями моими). Так мудрость есть не что иное, как гармония слов и дел. Да и между словесными науками наука стройности есть самый лучший и высший предмет философии; потому что она соглашает и себя и все части красоты философии как с собою, так и одну с другою, есть согласие, или сходство во всем. И так, кто чувствует в себе знание стройности, тот, говоря другими словами, чувствует в себе созерцание всего сущего. Давид руки и силу своего делания употребил на орган, а персты и знание стройности—на псалтирь; потому что орган проще и грубее, а псалтирь искустнее и тоньше и следовательно требует тончайшего знания. В высшем смысле под руками мы должны разуметь деятельную добродетель, которая составляет, как бы орган, добродетельную, стройную и согласную сама с собою жизнь, а под перстами—умозрительнейшие начала и причины, как составляющие в виде псалтири, умственный суд разума, который получает свыше от божественной благодати вдохновение и (как бы) бряцание, и при помощи высшего начала, т.е. Св. Духа, составляет песни.

И в другой части псалмов он же говорит: «то, что было неизвестно и сокрыто в мудрости твоей, Ты открыл мне» (Пс.50, 6). Удивительная похвала! Царь-пророк показывал сими словами, что он имел не только знание видимых тварей, но и разумение неизреченных таин, какова та, что Бог есть Троица и единица, что Сын Божий имел быть человеком. Опять в другом месте говорит: «более всех Ты умудрил меня твоею заповедью» (Псал.118, 98); а это он говорит о деятельной своей добродетели, по которой он имел первенство пред другими. Но этого довольно о мудрости Давида.

О мужестве он также свидетельствует сам: изыдох в сретение иноплеменнику (филистимлянину) и проклят мя идолы своими: аз же исторгнув меч от него, обезглавих его, и отях поношение от сынов израилевых (Псал.151. Ср. 1Цар. 17, 43). Заметь, читатель, не только мужество Давида, но и гораздо больше, кротость и смирение. Вместо того, чтобы сказать здесь о многом и о великом, что могло бы составить похвалу ему, т.е. о множестве иноплеменных врагов, о дерзости их, вооружении, военном искусстве и приготовлении, о наглости оного великана, или лучше слона, об опытности, мужестве, величине тела его, робости иудеев, беспокойстве народа, недоумении самого царя, Саула; вместо того, чтобы сказать, что страшились филистимлянина Голиафа все, и вожди и воины, и молодые и старые, и что он хотя был моложе всех по возрасту, малого роста, без всякого оружия и неопытен в бранях, вышел однако против врага смело, почитая его не более, как мертвым, высоким столбом, столь великого зверя победил самым легким образом и его собственным мечем отнял голову от тела, и таким образом рассеял всякий страх иудеев, прекратил вопль и спас как войско, так и царя, гробы предков, законы отеческие, храмы родителей и всякий род и возраст, хотя, говорю, столь многое и великое мог сказать в похвалу свою, Давид, не смотря на сие, по своей скромности, не произнес ничего великого, но самым кротким и смиренным образом рассказывает о мужественном единоборстве своем с Голиафом.

Таких однако ж совершенств и столь великий Давид (не стану распространять слова подробным повествованием о каждом из великих его дел) уничижается самим отцом своим в начале—Иессеем (ибо он смотрел на одну только видимую телесную малость Давида), низводится в должность пастыря овец и пастыря не совершенного, но весьма несовершенного,—ходившего в след дойных и рождавших овец, что составляет занятие несовершенных и весьма малых пастырей. Столько-то отец Давида унизил его! Но Бог усыновляет его свыше, и как царского сына поставил прежде в таком состоянии, в котором он мог над бессловесными животными изучиться пастырству или науке царя, которую после он имел употребить в действие над людьми. Он наперед упражнял его в бодрствовании, в сражении, в терпении опасностей за стадо, в противоборствовании львам, медведицам, хищникам, голоду, холоду, зною, предшествовать стаду, выводить на пастбища, под тень, к источникам, к рекам, равным образом сзывать и сгонять в одно место посредством жезла, голоса, пения, рожка; развлекать и устрашать; назначать образ жизни, предохранять от опасностей и лечить; и целью всего этого было, чтоб овцы оказались откормленным, здоровыми и бодрыми. Но зачем долго откладывать? По прошествии малого времени приходит пророк Самуил в дом Иессея для помазания Давида в цари. Требуется на лице имевший быть помазанником. Входит лик других детей Иессея, многочисленный, красивый, блистательный. Поднимается на них рог с елеем, но Бог его поднимает выше, и их не одобряет, соответственно тому, как Иессей не одобрял Давида, уничижая уничижавшегося. За сим представляется и он, и тотчас помазывается в царя и пророка, елеем из рога и елеем Духа. А это было образом Христа Спасителя, который после помазан Богом в царя по человечеству. Что ж после этого? Наступает война с филистимлянами, война страшная, тяжелая; расстроились дела, как у царя, так и у народа. Но является сам освободитель, пророк вместе и царь. Снова на него не обращают внимания, снова отвергают его и снова он превосходит своим терпением братьев своих, ответом—Саула, мужеством—Голиафа и всех вместе, тех, которые были прежде его и тех, которые были после него,— этим безмерным исполинским сражением. И один спасает, явившись для всех и за всех, и больше всех. Что же потом? Давид советуется с Саулом, вместе сражается и вместе с ним побеждает врагов, или лучше сказать сам восполняет недостатки Саула, и чувственных врагов побеждает оружием, а мысленного врага, т.е. демона, угнетавшего Саула, стройною песнею духа, венчается, прославляется всеми и более всех девается предметом песни и похвалы в устах жен; превозносится и прославляется от всех и над всеми; женщины поют ему песни: поразил Саул тысячами своими, а Давид десятью тысячами (1Цар. 18, 7). За cиe снова подвергается зависти, снова преследуется, скрывается, окружается и сам окружающего окружает; не пользуется случаем отмстить Саулу; не заботится об окончании войны; не мстит врагу, но даже помогает ему, убегая и боясь не того, чтобы самому не потерпеть чего-нибудь дурного, но того, чтобы не сделать Саулу чего-нибудь такого, от чего сам боялся пострадать от него. И так соединил эти противоположности вместе, т. е. кротость и храбрость, что мужество его было больше, чем у всех других, а кротость больше самого мужества. Что ж еще осталось? Давид царствует, пророчествуете, свидетельствуете о Боге и свидетельствуется Богом,—получает свидетельство от Бога, что престол его будет вечен и что он получит в наследство мир, превзойдет звезды множеством и славою чад своих. Потом, о несчастье! какая перемена! Избранный внезапно становится любодеем, пророк падает в безумие, богоносец неистовствует от плотской любви, истинный делается коварным, пастырь—похитителем, спаситель—человекоубийцею. Отсюда проистекают перемена в мыслях его и преступление; с сего времени происходит прекращение музыкальных тонов; здесь перемена жизни и море зол, здесь получавший вдохновение от Бога, не только лишается вдохновения свыше, но и отец лишается детей, и дети становятся одни нечестивцами и сестрорастлителями, а другие—еще нечестивее, братоубийцами и отцеубийцами; царь становится скитальцем, неустрашимый воин—беглецом, пастырь—горным бродягою, наконец весь знаменитый дом оный и престол становится поверженным на землю. Здесь голод, изнурение и страшное раскаяние в соделаном; здесь новая, троякая и ежедневная жертва; слезные ночные излияния, сокрушения и вздохи сердечные, постоянная молитва и исповедь устами; то раны, а это лекарства, или прижигания, или даже совершенные отнятия поврежденных частей.