Вячеслав Ладогин - Спички

Вячеслав Ладогин

Спички

Предисловие к следующей книге

Библия с давних пор именуется «Книгой книг». А в первой ее части, в Ветхом завете существует нечто совершенно особенное, некое духовное сокровище – Псалтирь, собрание псалмов. В этих высочайших поэтических шедеврах содержатся и благодарения Создателю, и хвала Ему, тут и сердечное покаяние, и слезные мольбы, тут и пророчества, и назидания…

И в древние, и в христианские времена псалмы занимали в богослужении едва ли не первенствующее место. По свидетельству летописца, на славянский язык Псалтирь была переведена еще Святыми Кириллом и Мефодием и в последующие столетия стала любимейшей книгой русских людей. По ней учились читать, с ней не расставались в течение всей жизни… В монастырях псалмы пелись не только в богослужебные часы, но и во все прочее время, так как многие иноки знали Псалтирь наизусть.

Начиная с века восемнадцатого русские поэты стали перелагать псалмы на современный поэтический язык. Это продолжилось и в девятнадцатом, среди тех кто отдал дань Псалтири – Алексей Хомяков, Федор Глинка, Николай Языков…

Из поэтов XX века, когда интерес к переложениям Псалтири резко упал, можно отдать должное в полной мере, пожалуй, лишь Борису Садовскому да еще Сергею Аверинцеву, хотя перевод Аверинцева, строго говоря, поэтическим переложением не назовешь.

Отрадно сознавать, что в наше печальное и бездуховное время нашелся стихотворец, который решил последовать примеру старых русских поэтов и обратиться к псалмам. И при том Вячеслав Ладогин совершил своеобразный подвиг – он охватил все псалмы – числом 151!

Если представить себе русскую поэзию, как некое изящное здание, труд Ладогина можно сравнить с прекрасным архитектурным элементом, служащим украшением великолепному сооружению.

Я уже упомянул о том, что в течение долгих веков псалмы были неотъемлемой частью богослужения, т. е. большинство людей воспринимало их, что называется, с голоса. По этой причине решение Ладогина положить свои стихи на музыку и донести их не только до читателя, но и до слушателя – не только правомерно, но и необходимо. Я уверен, что талантливый стихотворец найдет путь к сердцам не чуждых религии и культуре людей.

Чашка

Разбил однажды я фарфоровую чашкуСвою любимую, на мелкие куски,Как собственную душу. Было тяжко,Хоть чаю впредь не пей, не сочиняй стихи.

Вошла Марина, говорит: «Бедняжка,Возьми мой клей, для чашек и для ссорС самим собой он годен в равной мере».

Макаю кисть, советчице не веря,…Целёхонек опять, фарфор стоит,Фиалка, как живая, и узорПо краю – только сеточкой покрыт.

Спаси меня, Боже, ибо воды дошли до души моей

                                    …И не на чем стать.

Спички, и марки, и мятые фантики —Я от души подарил бы их Катеньке.Ей ни к чему? Ну, и мне всё равно,Все по одной подожгу – и в окно.

Предисловие

Коробок Чудовской фабрики

– Дай покоя, Всеблагая!– Спи, мой свет, покой не про тебя.Дай же снов мне золотых, судьба,Дай, прожгу мечты, играя!

– Спи, азарт не для тебя.– ЯПлох?– Нет, Славка, ты не плох… другой.– Я мечтал бы быть твоим слугой!…Ночь, ответь, от звёзд рябая!

– Не печалься нищим детством,На, возьми вот, вместо кошелькаСерных спичекПол-здесь-коробка«Чудовских». Ступай. Не бедствуй.

Ныл я? Нет.Я жил «по средствам».Что тут ныть, хоть спичками богат.Чиркнешь – чудно так они трещат,Звёзды. Ночь. Горжусь наследством.

Настя и ангел

От одиночества немой, что ни творишь… но мир твой тёмен.И спичкой чиркнешь, словно с кем заговоришь в вечернем доме,И зажигается свеча, и разломился луч о мебель,И – пробуждённый от внезапного луча – цветочный стебель.Свеча придумывает свет – живое слово, без жеманства,Луч – ярче пишет, чем поэт, стихи, без прозы, без шаманства.

Пускай зовётся он Матвей, она… пускай зовётся Настя.Он – муж, отчасти муравей, она дрожит на крыльях счастьяНад жизнью точно над прудом, и ах! – отказывает разум.Язык не ведает о том, что сетчатым поймала глазомСтрекозка Настя… Как-то раз она взяла – и в Крым умчалась,А он лелеял день и час, жизнь студена́ ему казалась.

Она звонит подружке – ждёт в субботу… пошучу с Матюшей,Представь, я в пятницу вернусь, вот удивится-то, послушай!Идея вызвала восторг, вернулась утром ранним Настя,И стол был к вечеру готов… на улице октябрь, ненастье,На кухне свечи… муж идёт, стрекозка прячется за дверку,Вот ключ в замке, скрип двери, вот явились свечи человеку.

Выходит Настя, как на бал, смеясь, становится с ним рядом…Оторопев, Матвей стоял минуту-две с недвижным взглядом.Вдруг – поясной поклон творит он, не здоровается с нею, —Как ты прекрасен, – говорит, – мой ангел, глядя, пламенею!Прошло мгновение, два, три, Матвей подругу обнимая, —Настюша, здравствуй, – говорит, – к нам ангел в гости был, родная.

Коробок I

Жар-Птица

Саркастичному приятелю

Всё шутите… мой дорогой,Что «у меня в душе жар-птица»…Вольно ж – от Славки отшутитьсяТак зло… коль ест не вас – огонь!

…С жар-птицей той, и в остальномЯ прост, как пареная репа.Стругацкие… орёл дон Рэба —Читаю повесть перед сном,

Там, в буквах – в решете – блеснёт:Прощай, жандармы… голубыя…Прощайте, дятлы нефтяныя,Ты, клюкнутый в драже народ…

Хоть… если бы не птичий жар,Меня бы вырвало без урныНа отдыхающих культурно,И я бы чистый стал клошар,

И (ясно дело бы) – утёк,Где там утечь… «в душе жар-птица»,Крыло сквозь рану шевелится,Ал на бумаге – уголёк.

А не крыло б, так отчего жПрохладным благородным донам,Не сесть нам с вами по гондолам?(Точнее рифму не найдёшь).

Мне б плыть, куда зовёт тоска,Запретной ясности отведав —В канал, что ждёт, как Грибоедов,Балетной тапочки мыска,И кьянти б пить за микеллин,Да графов потчевать по фене…Скорлупки! Крошечные феи!Гондолы!Гоцци! Апельсин!

Всё так, всё это там и так…Но у меня в душе жар-птица.Щелкунчик, скворушка, дурак —

Мой аватар (в ЖЖ страница) —…У лукоморья дуб зелёный.

Незваный друг

Приветствую. Полно уж, брось с моим образом говорить.Я уж лучше свалюсь, как снег на голову… Тут я, здравствуй.Освободи своё креслище и дай у тебя погостить.Кипящим чайником – дружески встречу празднуй!

Я, скажешь ты, ненадолго? Врёшь, навсегда.Вода вскипела. А ты, погляжу, не веришь.Да, очень уж, кстати, ранние холода.Мне, знаешь ли, некуда. Ты вот как раз и – поселишь.

Лист

Как, надо ж… в кайф                    сентябрьским дышится – леском:Не замечаешь боли сердца. КрасенЛист сохлый. С кем молчать, коль не с листком?Язык изгоя Славе Ладогину… ясен.

Я поднял руку, лист поплыл над головой,Лучи насквозь, как точно в бездну вдавлен —В прожилках… и почти ещё живой,Он вьётся, вьюсь… кайфова ерунда мне —

Сравнить с листом себя… И понарошку статьИм, мёртвым, им, сухим… им, выше рощ взлетая,То вниз посматривать, где ветвь моя пустая,То в даль кудлатую… завившуюся в прядь.

В чём наваждение – не быть собой, чтоб – быть?В чём радость нежная – ушедшее любить?Быть может – в зеркале? Какое там… во тьме!Дай неба!.. Воздуха любви прошу, дай мне,

Дай ветрогранник… грани ветра не для глаз,Но вот – кружу, лечу, лист, лист пяти-я-палый,Луч грани чертит – то линейка, то лекало,Мир… ты в моей душе, стань мой – алмазный глаз!

«Сайт. Ссылки. Слушаешь муру…»

Сайт. Ссылки. Слушаешь муру,Щёлк! – Джиованни Перголези…Октябрь. Море поутруЛежит щекой на волнорезе.

Январь. Ребёнком по двору —Решётка… кожа на железе.Октябрь. Море поутруЛежит щекой на волнорезе.

Мать помню, Летний Сад, игруС детьми, дубовую кору,Луч в зелени – слезой в шартрезе.Кто я? скворец, и не совру.«Я кто? я Слава… – не умру»…Октябрь. Море поутруЛежит щекой на волнорезе.

Мне целых семь, когда в жаруТруба сгорала на ветру,Мне целых десять… клочья труб,Труп, парус, джаз и торс… БоргезеА он, мятежный, просит… тпрр-ру!Над мышью, канувшей в мируОктябрь. Море поутруЩекой лежит на волнорезе.

«Я мышь. Я юркнула в нору»,– Я, Мышь! – твой мрамор не беру,Туда, где мох в паху, не лезу,

Над Карадагом, и под нимМеня устраивает Крым,Октябрь. Море поутруЩекой сползло – по волнорезу.

Ноябрь