Георгий Шенгели - Собрание стихотворений
30. IX.1953 — 10.V.1955
КОРРОЗИЯ
Время цедя сквозь тысячи книг,Что прочитал ты и вновь читаешь,Так странно думать, что ты — старикИ ничего уже не ожидаешь.И не всё ли равно, что сказал ПлатонИ какие глубины в интегралах Эйнштейна?Вот на креслах — видишь? — протерся кретон,И к обеду тебе не достали портвейна!Да! Большим негодяем был этот король!..Да! В прелестной каретке ездила фея!..Как хорошо, что зубную больМожно лечить отваром шалфея.Нет, не волнуйся, никуда не спеши;За окнами — дождик; тучи нависли…О, это выветривание души,О, эти каверны воли и мысли!
28. IX.1955
«Я не был там… Швейцария, Люцерн…»
Я не был там… Швейцария, Люцерн;И крупный дождь по улицам горбатым,И в снятой мной полупустой квартиреПрохлада, полутьма и тишина.И я один. И я довольно молод.И я еще не думаю о смерти,И здесь я на коротком перепутье:Потом поеду в Рим или в Париж,Или еще куда-нибудь, — неважно.Мне хорошо, что будущего нет,И прошлое забыто на вокзале…Себе гербом избрал бы якорь яС обломанными навсегда клыками!..
1955
СОН
Я в лодчонке плыву по холодной хрустальной реке.Это, верно, Иртыш. А направо ступенчатый городНизбегает к воде. И баркасы лежат на песке,И на барке подплывшей скрипуче работает ворот.А поодаль шумит аккуратно подстриженный сад,И воздушное здание — замок Английского клуба –Раздвигает листву; на веранде бильярды стоятИ зеленым сукном отражаются в зеркале дуба.Там бывал я и знаю: там ряд ослепительных зал;В синем бархате штор голубеют просторные окна;Там звенит серебро; там пластронов сверкает крахмалИ сигарного дыма клубятся и тают волокна…Там, наверно, отец… Бородой вороною струясь,К «золотому столу» он садится, громадный и властный,И мелок по сукну заплетает небрежную вязь,И большая рука управляет колодой атласной…Ах, туда бы, к отцу! Он придвинет мне теплый лафит,Он расспросит меня; он мне денег без счета отвалит.Все расписки мои он движеньем бровей устранит;Мне он жизни вдохнет, — неисчерпною силою налит.Всё он может!.. Одно лишь, одно недоступно ему:Он не видит меня, уносимого светлой стремниной,Равнодушной рекою, — куда-то, — в полярную тьму,Из которой назад не вернулся еще ни единый.
26. VII. — 31.X.1955
«Он знал их всех и видел всех почти…»
Он знал их всех и видел всех почти:Валерия, Андрея, Константина,Максимильяна, Осипа, Бориса,Ивана, Игоря, Сергея, Анну,Владимира, Марину, ВячеславаИ Александра — небывалый хор,Четырнадцатизвездное созвездье!Что за чудесный фейерверк имен!Какую им победу отмечалаИстория? Не торжество ль Петра?Не Третьего ли Рима становленье?Не пир ли брачный Запада и русскойОгромной, всеобъемлющей души?Он знал их всех. Он говорил о нихСвоим ученикам неблагодарным,А те, ему почтительно внимая,Прикидывали: есть ли нынче спросНа звездный блеск? И не вернее ль тусклостьАкафистов и гимнов заказных?И он умолк. Оставил для себяВоспоминанье о созвездьи чудном,Вовек неповторимом…Был он старИ грустен, как последний залп салюта.
8. XI.1955
«Четыре года мне. Я наряжен в черкеску…»
Четыре года мне. Я наряжен в черкескуИ в шелковый бешмет. А ну-ка, посмотри,Какие на груди сверкают газыри,Как на кинжале чернь рисует арабеску!Пусть братья дразнятся! Я мигом, им в отместку,Кинжал вонзаю в стул — и раз, и два, и три, –И — пополам клинок!.. И как тут ни ори,А тащит бабушка меня за занавеску.Не драть — переодеть: «Ну что за маскарад?»Но я реву. И тут ко мне подходит братИ, сжалившись, меня на подоконник ставит:«Гляди!» — И вижу там, где солнце дали плавит, –Каких-то взгорий зыбь. И слышу в первый разНазванье, ковкое и звонкое: «Кавказ».
12. XII.1955
ПЕДАГОГИКА
Раз — топором! И стала рдяной плаха.В опилки тупо ткнулась голова.Казненный встал, дыша едва-едва,И мяла спину судорога страха.Лепечущие липкие словаЕму швырнули голову с размаха,И, вяло шевелясь, как черепаха,Вновь на плечах она торчит, жива.И с той поры, взбодрен таким уроком,Он ходит и косит пугливым оком,И шепчет всем: «Теперь-то я поэт! –Не ошибусь!» И педагогов стаяСледит за ним. И ей он шлет привет,С плеч голову рукой приподымая.
1955
Дополнение
Из сборника «Еврейские поэмы» 1919 года
Семиты
Разомкнут горизонт, и на простор из пленаПрибоем яростным летят сыны земли.В излогах берегов воздвигнулись кремли,Сидона гавани и молы Карфагена.
А на глухой восток, где каменная пенаЛиванских гор горит, вся в щебенной пыли,В горящий зноем горн упорно залегли, –В двенадцать областей, — ревнивые колена.
Их черные глаза во глубь обращены,Считают вихри сил в провалах глубины,Где в темном зеркале мерцает лик Йе-говы.
Где наковальнею и молотом душаСама в себе плотнит навечные оковы,Вдали от вольных вод безвыходно греша…
Пустынник
Полуднем пламенным, средь каменных долин,Где тонко вьется нить безводного Кедрона,Сбивая посохом горячий щебень склона,Он тихо шествует, безвыходно один.
Присев в пустой тени иссушенных маслин,Томительно глядит в просторы небосклона,И в пепел древних глаз, в бездонное их лоноРоняет яблоки незримый райский крин.
И в глину твердую втыкая грузный посох,Он вновь идет путем, хрустящим на откосах,Пустыню вечную отпечатлев в глазах.
И рыжим золотом под этим бледным небомПлывет верблюжья шерсть на согнутых плечах,Там, где Фавор прилег окаменелым хлебом.
Моисей
Ты родился в раскатах громаПод Фараоновым бичом.В обмазанном смолой СодомаКорыте над глухим прудомЛежал, качаемый волною,Тая косноязычный крик,И в зной, налитый тишиною,Его послать не мог язык,Стесненный Б-жией рукою.Возрос. И при дворе царя,Колышим гневом неуемнымИ волей сдавленной горя,Ты встал проклятием огромным.Клокоча и кипя как горн,Ребенок на путях витийства,Ногами попирая терн,Ты первое свершил убийство.Бежал. Обжег песком пустыньПодошвы с натруженной кожейИ видел в зное облик Б-жийНеизглаголемых святынь.Ведя верблюда к водопою,Минуя каменистый склон,Неопалимой купиноюТы был навеки опален.
Багряное железо сердца,Как воск, оттиснуло печать.И казней громовую ратьОбрушил ты на иноверца.Как скалы непреодолим,Звал тьму и воды полнил кровью,Проказу сеял, веял дым,Твоим веленьем СерафимПрошел по каждому становьюС мечом губительным своим.И темной смертью потрясая,Ты одолел неравный торг,И плен трехвековой расторг,И вывел свой народ из края,Где каждый глиняный кирпичЗамешен был на детской крови,Где истекал в бессильном зовеНепрекращающийся клич.И сорок лет в песках пустыниТвой вился, твой метался след,И ропоты, и крик гордыни, –Ты сокрушал их сорок лет.Ты медного воздвигнул змия,Ты золотого сжег тельца,И пеплом воды ключевыеЗаквасил ты, и до концаИх пили павшие в пороках.В теснинах, на горах высокихВ борьбе с напором вражьих силТы встал в молении трехдневномИ, к небесам в упорстве гневномВздев руки, их окостенил.И говоря в синайских громахС железногласым Б-жеством,Ты выбил в каменных отломахЗаконы вековым резцом.И яро раздробив скрижалиУ ног отпадших сыновей,Вновь шел ты в громовые далиСредь вулканических зыбей.И Б-гу рек: — Не смей карать их!А если нет — то и меняИзвергни в огненных проклятьяхИз вечной книги бытия! –И к утру, помертвев в печали,Ты головы поднять не мог.А над тобой покорный Б-гЧеканил новые скрижали.
Ависага
