Георгий Шенгели - Собрание стихотворений

Пустынник

Полуднем пламенным, средь каменных долин,Где тонко вьется нить безводного Кедрона,Сбивая посохом горячий щебень склона,Он тихо шествует, безвыходно один.

Присев в пустой тени иссушенных маслин,Томительно глядит в просторы небосклона,И в пепел древних глаз, в бездонное их лоноРоняет яблоки незримый райский крин.

И в глину твердую втыкая грузный посох,Он вновь идет путем, хрустящим на откосах,Пустыню вечную отпечатлев в глазах.

И рыжим золотом под этим бледным небомПлывет верблюжья шерсть на согнутых плечах,Там, где Фавор прилег окаменелым хлебом.

Моисей

Ты родился в раскатах громаПод Фараоновым бичом.В обмазанном смолой СодомаКорыте над глухим прудомЛежал, качаемый волною,Тая косноязычный крик,И в зной, налитый тишиною,Его послать не мог язык,Стесненный Б-жией рукою.Возрос. И при дворе царя,Колышим гневом неуемнымИ волей сдавленной горя,Ты встал проклятием огромным.Клокоча и кипя как горн,Ребенок на путях витийства,Ногами попирая терн,Ты первое свершил убийство.Бежал. Обжег песком пустыньПодошвы с натруженной кожейИ видел в зное облик Б-жийНеизглаголемых святынь.Ведя верблюда к водопою,Минуя каменистый склон,Неопалимой купиноюТы был навеки опален.

Багряное железо сердца,Как воск, оттиснуло печать.И казней громовую ратьОбрушил ты на иноверца.Как скалы непреодолим,Звал тьму и воды полнил кровью,Проказу сеял, веял дым,Твоим веленьем СерафимПрошел по каждому становьюС мечом губительным своим.И темной смертью потрясая,Ты одолел неравный торг,И плен трехвековой расторг,И вывел свой народ из края,Где каждый глиняный кирпичЗамешен был на детской крови,Где истекал в бессильном зовеНепрекращающийся клич.И сорок лет в песках пустыниТвой вился, твой метался след,И ропоты, и крик гордыни, –Ты сокрушал их сорок лет.Ты медного воздвигнул змия,Ты золотого сжег тельца,И пеплом воды ключевыеЗаквасил ты, и до концаИх пили павшие в пороках.В теснинах, на горах высокихВ борьбе с напором вражьих силТы встал в молении трехдневномИ, к небесам в упорстве гневномВздев руки, их окостенил.И говоря в синайских громахС железногласым Б-жеством,Ты выбил в каменных отломахЗаконы вековым резцом.И яро раздробив скрижалиУ ног отпадших сыновей,Вновь шел ты в громовые далиСредь вулканических зыбей.И Б-гу рек: — Не смей карать их!А если нет — то и меняИзвергни в огненных проклятьяхИз вечной книги бытия! –И к утру, помертвев в печали,Ты головы поднять не мог.А над тобой покорный Б-гЧеканил новые скрижали.

Ависага

Подобно углю, что, истекши жаром,Холодной опыляется золой, –Певец Давид скрывает пеленойПлеча, не опаленные загаром.

На ноги тянет теплые меха,Велит жаровни разожечь у ложа,Но старческая леденеет кожа,И сердца жизнь — неслышимо тиха.

Но в жаркий полумрак опочивальни,В дыхание сандаловых углейВдруг вбрызгивается простор полей,Полынный, пряный дух долины дальней:

Безропотна, испуганна, проста,Суннамитянка входит Ависага.Плывет очей сапфировая влага,И рдеет смуглой кожи теплота.

И душное откинув покрывало,Скрываючи томленье и испуг,Она сплетением горячих рукЦаря больную грудь опеленала.

И к ней прильнувши грудью золотой,Над мглой царевых глаз клоня ресницы,Сияла теплым взглядом кобылицыИ дрожью мышц передавала зной.

И греющее было сладко бремя,И оживленный призывает царьНачальника певцов и хор, как встарь,Ладонью прикрывает лоб и темя.

И — огненосный пенится псалом,Как смоквы зрелые, спадают звуки.В них клокотание последней муки,Последней радости свежащий гром.

А Ависага простирает взоры,Не слушает великого певца:Пред нею солнце, солнце без концаИ знойные ее родные горы.

Экклезиаст

Закат отбагровел над серой грудой гор,Но темным пурпуром еще пылают ткани,И цепенеет кедр, тоскуя о Ливане,В заемном пламени свой вычертя узор.

И черноугольный вперяя в стену взор,Великолепный царь, к вискам прижавши                                    длани,Вновь вержет на весы движенья, споры,                                     браниИ сдавленно хулит свой с Б-гом договор.

Раздавлен мудростью, всеведеньем                           проклятым,Он, в жертву отданный плодам                            и ароматам,Где тление и смерть свой взбороздили след, –

Свой дух сжигает он и горькой дышит гарью— Тростник! Светильники! — и нежной                                киноварьюЧертит на хартии: Все суета сует.

Разрушение

Кровь стала сгустками от жажды                        воспаленной.Иссохшая гортань не пропускала хлеб.И город царственный весь превратился                                    в склеп.И в знойных улицах клубился пар зловонный.

И вот — задавлены. Искромсаны колонны,И покоренный царь под иглами ослеп,И победители, как по пшенице цеп,Прошли по всей стране грозою                          исступленной.

Из чаши жертвенной поили лошадей,Издрали мантии для седел и вожжей,И Летопись Царей навек запечатлели.

Минувшим, небылым святая стала быль.Но в Раме выжженной восплакала Рахиль,И те рыдания сквозь время пролетели.

Кровь Захарии

Захария убит. И кровь его семь летСтояла лужею, клубясь горячим паром,О преступлении вещая в гневе яромИ Г-спода моля о ниспосланье бед.

И кровью теплою свой окропляя след,Навуходоносор железным пал ударом;Иерусалим овит клокочущим пожаром,— Но кровь Захарии — как неизбывный бред.

Откуда эта кровь? — царь вопросил евреев,И сжегши сто быков и пеплом кровь усеяв,Вновь лужу свежую узрел на месте том.

Сто юношей он сжег, и так же кровь пылала.— Тогда я весь народ здесь поражу мечом! –И семилетнюю тоску земля впитала.

Спиноза

Они рассеяны. И тихий АмстердамДоброжелательно отвел им два квартала,И желтая вода отточного каналаВ себе удвоила их небогатый храм.

Растя презрение к неверным племенамИ в сердце бередя невынутое жало,Их боль извечная им руки спеленалаИ быть едиными им повелела там.

А нежный их мудрец не почитает Тору,С эпикурейцами он предается споруИ в час, когда горят светильники суббот,

Он, наклонясь к столу, шлифует чечевицыИль мыслит о судьбе и далее ведетТрактата грешного безумные страницы.

Храм

Победоносного Израиля оплотИ Б-га Вышнего приют неистребимый!Где слава гордая? Исчезла, точно дымы,И в трещинах стены убогий мох растет,

Да юркая пчела, сбирая дикий мед,Жужжит и вьется там, где пели серафимы,И вековечною стальной тоской томимый,У врат святилища рыданья льет народ.

Но храм разрушенный все был на страже Б-га:Когда Отступника влекла его дорога,И Я-гве алтари он дал богам земным, –

Вкруг идолов огонь заполыхал багряно.Израиль, радуйся развалинам твоим:В них гроб язычества и плаха Юлиана.

Иудеи