Анна Присманова - Туманное Звено. Стихотворения
СПЛАВ
Лишь во сне горжусь я силой воли,красотою — в совершенной мгле.Я — смешеньем сахара и соли,странной смесью гордости и болиотмечаю путь свой на земле.
Вера мне ничем не отвечала:все в ней из другого вещества.Более чужой я не встречала.Но нашла и общее началоя у чуждого мне существа.
Рассказала я немало в общем,о герое (разницу кляня).Пусть теперь об этом — нашем общем —мой герой расскажет за меня.
Да, я казалась твердою как лед.Я не ждала спасенья ниоткуда,живя как в келье годы напролетс душой воительницы одногрудой.
Сердца холодных женщин не легков горячее приходят состоянье,но мысли их, кипя как молоко,любое заполняют расстоянье.
Сильна во мне холодная струя,мой взгляд на мир, поверьте, не умильный.Так отчего же восторгалась якогда попала на завод плавильный?
Описывать его я не берусь.Но обогнув грохочущее что-то,увидела я вдруг железный брус,который пламенем был обработан.
Скользил металл на приводном ремне.Еще пыланье в глыбе не угасло —и что ж? ее разрезали при мне,как режут плитку сливочного масла.
Вот мысли каждой амазонки (вслух):чтоб можно было наше сердце резать,старайтесь прежде привести наш духк составу размягченного железа…
Тут героиня замолчала вдруг,и снова автор повесть продолжает.Но не пора ль ее закончить, друг?кровь стынет, а бумага дорожает.
ЭДЕЛЬВЕЙС
От героизма тянет холодком:не влажной стужей низменных кувшинок,а благородным воздухом вершины,украшенной единственным цветком.
Изысканный по форме и по цвету,теплом не избалованный цветок!Неправы те, кто привлечет к ответутебя — за твой высокий холодок.
ЗАКАТ
Не помню — в Нарве или в Риге,зимою (между школьных лет)в одной народовольной книгея видела ее портрет.
Она была на нем подростком,в косынке, вязанной перстом,с губою нежною и жесткой,с уже намеченным крестом.
Деревья крепостного сквераи длинный двор того жилья,где столько лет томилась Вера,осматривала в детстве я.
Мне снился сон: решетки окон,граниты стен, свинец Невы,и тумбы пред чугунным блоком,и муть рассветной синевы.
Крылатый конь парит при этомнедвижно за плечом моим…Так, на рассвете став поэтом,осталась до заката им.
ЧЕТВЕРТЬ ВЕКА
Живу я на чужбине четверть векаи научилась в этой сторонеискать в герое просто человека,геройское оставив в стороне.
Когда весною свод большой и синийгорит над сводом тюрем гробовых,слабеет сердце даже героиникак сердце женщин самых рядовых.
О героине, двадцать лет прожившейв застенке, омываемом Невой,но все же о любви весной тужившей,ломавшей кисти рук над головой,
о той кто проявляя силу внешне,внутри почти неслышно голосил,кто жил не принимая жизни здешней —старалась я сказать по мере сил.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Перо, прости меня: хотеласказать я о судьбе других,гореть для чуждого удела,героям посвятить свой стих,понять былого голос вещий,и к прошлому подняв глазапро исторические вещис настойчивостью рассказать…
Но я одну себя посредствомдругих ищу. Как ни пиши —герой мой для меня лишь средствоко вскрытию моей души.
СТИХИ, НЕ НАШЕДШИЕ СЕБЕ МЕСТА В КНИГАХ
ОБЛАКО
Вода, вставая утром из русла,питает облако своим туманом.Туман, что через жизнь я пронесла,и не был и не может быть обманом.
Туман, слезою капая из глаз,быть может продолжает то движенье,тот начатый за облаком рассказ,которого конец есть возвращенье.
Пусть дождь идет, туманное звеното снизу вверх, то сверху вниз сдвигая…Конечно, эта жизнь идет на дно,но, кажется, за ней встает другая.
1956«Нет весной на свете лишних: радость всякому!..»
Нет весной на свете лишних: радость всякому!Всех дурманит сладость вишни одинаково.Вишня скидывает звезды, ветви двигая…И у нас в глазничных гнездах две звезды горят.Пусть решетками ресницы прикрывают их, –сердцу, страннику, не спится в стуках маятных.К небу, где в ночи скитальцы – звезды маются,смертный пятилистник пальцев поднимается.
1923«Что ни вечер, лунный плуг…»
Что ни вечер, лунный плугроет неба лоно черное,и ложатся в тихий лугзвезд развеянные зерна.
Но взойти им не дано:ранним утром клюв петушийза зерном клюет зерно, –зреющие зерна рушит.
Но зато в гумне сухомвыскочат зерна червонцы…и голодным петухомкинется в солому солнце! –
1923«Вдруг Октябрь спрыгнул с брички…»
Вдруг Октябрь спрыгнул с бричкиу глухой голубой горы,и в веселой перекличкезаработали топоры.
Молоком деревянное мясоокропляло каждый стук,но казалась пьяным плясомсудорога зеленых рук.
Долго ухала трясина.Все, что веком бор копил,распласталось древесинойпод щербатым пеньем пил.
Поднялись горбом стропила,костью выстругали порог.На дебелый бок опилокраспаленный плотник лег.
Удесятеряйтесь силыхлопотливого аиста,и личинки в пнях осиныне посмеют сна искать.
1926«Только ночью скорби в Сене…»
Только ночью скорби в Сенесон постели постилает.Днем Париж в воде осеннейкак Сан-Жен сады стирает.
Где же тот Наполеон,коего хоронит ельник?В чисто вышел поле онветром править сабли мельниц.
Лавка в грядах солнце выкравозадачила прилавок,и светило – желтой тыквой –звеньем сдач стяжает славу.
Утром дождь в отрезы оконбьется как в стеклянный зонтик,рыжей белошвейки локонразмотав как флаг на фронте.
А в обед фронтоны дворцоввеликолепный пьют озон:вроде палочных леденцовгиацинт сластит газон.
1926«На канте мира муза Кантемира…»
На канте мира муза Кантемирапетровский желчью защищала бот.И желтый сыр, вися над Чудью сирой,рябил черновики его работ.
Ни Кант, неотразимый головастик,ни даже голенастый Галилей,не в силах были желтый контур заститьизвилинами мозговых лилей.
Ордой к баллону на поклон, герои!Он, путешествуя в кругу небес,дрожит на заступе. И роют роисырье, и пнями истекает лес.
Ему лишь ветр препонит, забияка.Но он, отменно цепеня эфир,без смены мерит знаки зодиака,и в знак того – звенит внизу цифирь.
1928«Нудно. Туча точит лист…»
