Вадим Андреев - Стихотворения и поэмы в 2-х т. Т. I
КОЛОДЕЦ В СТЕПИ (1–3)[85]
1. «Овраг и деревянный сруб колодца…»
Овраг и деревянный сруб колодца,В квадратной мгле шевелится вода.Уходит день, — он больше не вернется,Он больше не вернется никогда.
Вдали пылит усталая телега, —Клубится пыль, как розовый цветок,И облака на поиски ночлегаПо небу гонит теплый ветерок.
Уходит день за гребень косогора,Туда, где черные торчат кусты.Постой, не торопись, — теперь уж скороТы все поймешь, и все забудешь ты.
Вода в степном колодце пахнет мятой.Высоко в небе плачут журавли.Нам в дальний путь пора — о без возврата —Уйти по черным рытвинам земли.
2. «Над выжженной дотла, белесой степью…»
Над выжженной дотла, белесой степью,Сквозь беспощадно пыльный зной, вдали,Струится дымное великолепье,Мучительное марево земли.
Плывут во мгле летучие озера,Качаются и тают тростники,И жарким ветром зыблемые горыВстают над дымной заводью реки.
А здесь — трещат кузнечики до боли,И мертвая земля дождей уже не ждет,И пыльный саван покрывает поле,И ночь не спать, а мучиться идет.
Вдали, над степью, над пустым колодцем,Недвижен журавля упрямый шест —Он не наклонится, он не согнется,Он тоже мертв — грозящий небу перст.
3. «Крутясь, взлетит бадья, и плеском плоским…»
Крутясь, взлетит бадья, и плеском плоскимНаполнится слепая тишина,И каждый звук легчайшим отголоскомПовторит черная и влажная стена.
В лицо пахнет разбуженная свежесть,И солнечные зайчики вразлет,Как стая бабочек, резвясь и нежась,Вспорхнут над бархатом зеленых вод.
Но вот умолкнет шум, опять настанетВ разбуженном колодце тишина.С последней, запоздавшей каплей канетВ небытие — короткая волна.
А там, вверху, где ивовые лозыСтоят у края черной борозды,Как лепестки осыпавшейся розы,Сверкают пятна пролитой воды.
[1939]Перед грозой («Стоят стога на рыже-сером поле…»)[86]
Стоят стога на рыже-сером поле.Чуть тронут золотом далекий лес.Большое солнце в дымном ореолеУходит в ночь с измученных небес.
Над мутным краем выжженной равниныПолзет тяжелая лавина туч.Огнем одеты дымные вершиныИ белым бархатом — отроги круч.
Вдали гроза внезапно всколыхнулаНеповоротливую тишину,И звуки круглые глухого гулаВ незримую скатились глубину.
Чем мглистей и душнее воздух дольний,Чем глубже в мрак уходит свет дневной,Тем ярче блеск розовооких молнийНад дымной, потрясенною землей.
[1939]«Здесь пахнет сыростью, грибами…»[87]
Анне Присмановой
Здесь пахнет сыростью, грибамиИ застывающей смолой,И, точно коврик кружевной,Лежит меж черными корнямиМох — серебристо-голубой.
Как высоки большие ели!Как недоступны небеса,Как осторожны голоса —Здесь даже краски не посмелиОбжечь осенние леса.
И только в глубине ложбины,Одна, в безмолвии лесном,Сквозь темно-серый буреломУзорчатая ветвь рябиныПурпурным светится огнем.
[1947]«Уже сошел с лица полдневный жар…»[88]
Уже сошел с лица полдневный жар,Уже открылся вечер предо мною,Уже струится серебристый парПо волосам — кудрявой сединою.
От сердца, как от тополя, леглаНа землю тень с таким очарованьем,Что от ее прохладного крылаПовеяло — уже ночным дыханьем.
Все стало призрачным и голубым —Поля и серая в полях дорога,И медленно встающий нежный дымНад темною излучиною лога.
Я в этом мире странном отражен,Пленен его прозрачной немотою,И я уже не я, я новый, — он —Стою, один, пред правдою ночною.
[1939,1940]«С таким печальным восклицаньем…»[89]
С таким печальным восклицаньемУсталый поезд отошел,Что стал вокзал — воспоминаньем,Пронзительным очарованьемТого, что я на миг обрел.
Стучат колеса так тревожно,Так жизнь покоится в тени,С такою лаской осторожной,Неповторимой, невозможнойГорят вокзальные огни,
Что я стою обезоружен,Смотрю, как будто сам не свой,На нежную дугу жемчужинНа персях ночи голубой.
[1947]«Пурпурное зарево медленно гаснет…»[90]
Пурпурное зарево медленно гаснет.Над самой землею горит золотистая нить.В сереющем поле кузнечики звонко и страстноСтараются шелест ночной заглушить.
Но с каждым мгновеньем все шире, все глушеТомительный шорох и шепот встревоженных снов,И скоро до самого сердца он будет разрушенНаш видимый мир — о, до самых основ.
И только вверху, над печальной землею,Над душами тех, кто тоскует и плачет в тени,Огромные звезды лазурные очи откроют,Но нашей земли не увидят они.
[1947]«Когда весна хрустальными перстами…»[91]
Когда весна хрустальными перстамиЛаскает посеревшие снегаИ с крыш капель — все звонче и упрямейТяжелые роняет жемчуга,
И запахом, и одурью навозаВесь воздух пьян, и вновь земляИз-под темно-лиловых лап морозаОсвобождает влажные поля,
И в серый покосившийся скворечникОпять жильцы вернулись на постой,И лес звенит такою тягой вешней,Таким сиянием, такой весной,
Что только бы дышать — не надышаться,Что только б слушать, как лучится свет,Как вместе с светом начинает излучатьсяВсе то, чему названья даже нет.
[1947,1948]«Утомительный зной не остыл…»[92]
Утомительный зной не остыл,И еще не пахнуло прохладой.Полумесяц, качаясь, поплылПоплавком над оградою сада.
Точно окунь, блеснула звезда,Призрак мыши летучей метнулсяИ мгновенно исчез без следа,Только воздух едва колыхнулся.
За высокой садовой стенойПробежали, толкаясь, солдаты,И запахло во мгле голубойСапогами и розовой мятой.
И внезапно вздохнула гармонь,И с такою тоскою бескрайнейЭтой песни зажегся огонь,Ослепительный, нежный и тайный,
Будто небо расплавилось вдруг,Будто тенью зарницы бегучейОзарил этот огненный звукНашу землю и дымные тучи.
[1947,1948]ПОЭМА О РЕВЕККЕ[93]
И делят ризы мои между собою
И об одежде моей бросают жребий.
Псалтирь 21.19.
Распявшие Его делили одежды Его,
бросая жребий, кому что взять.
От Марка 15.24.
I
Он пах селедками и керосином,Прикрытый периною быт. По ночамМедлительный сон в полушубке овчинном,Усевшись на лавку, угрюмо молчал.
Как гуща кофейная в погнутой кружке, —Осели на дно неподвижные дни.И не было кукол. Слепые игрушкиЛежали, как мертвые звезды, в тени.
…У Ревекки кукол нет,А Ревекке восемь лет…
II
Как высоко подвешены баранки.Над бочкой, где ныряют огурцы,Как угли, светятся в стеклянной банкеТаинственные леденцы.
Как пахнут пряники миндальной пылью,Как сладостно о пряниках мечтать, —Вот если б подарить Ревекке крылья,Чтоб эти пряники достать.
…У Ревекки кукол нет,А Ревекке восемь лет…
III
Но иногда вот в эту тишину,Но в этот мир — невзрачный, серый, душный,Привыкший к полуяви, к полусну,Расчетливый и законопослушный,
Врывались гордые гортанные слова,Звучали в хейдере рассказы ребе,И странно озарялась голова,И таял бледный быт в библейском небе.
IV
Кричат погонщики верблюдовАрбы, настойчиво пыля,Скрипят. Вдали, как чудо,Обетованная земляКолеблется в тяжелом зное.И море дымно-золотоеСверкает, светится, блеститИ жадным пламенем горит.
А позади плывут в пескахМедлительные колесницы,Поблескивают на щитахИ копьях — желтые зарницы,И раскаленная завеса,Тяжелые войска РамзесаПолуприкрыв слепым крылом,Струится в воздухе пустом.
V
Он поднял руку, и вода,Как зверь ощерясь, отступилаИ раскололась, и слюдаКрая зыбучие покрыла.Меж водорослей и камней,Блистая чешуей своей,Как нерастаявшие глыбы,Огромные лежали рыбы.Когда Израиль перешелПо дну на берег АравийскийИ медленно последний волВтащил арбу на берег низкий, —С тяжелым вздохом наслажденьяРазорвала оцепененьеИ войско вражье без следаПожрала дымная вода.
VI
Высоки ночные ели.Крепок огненный мороз.Нежным бархатом метели,Лепестками белых розУкрывает ночь пустыню.Сердце человека стынет,И, медлительный, течетВоздух, превращаясь в лед.
И идут, как будто по дну,Темной просекой лесной,Погрузившись в мрак подводный,Беглецы слепой толпой.А вдали упрямо лает,И визжит, и настигает,И строчит, и бьет, и бьетПолуночный пулемет.
VII
Низкое, ночное небо.У Ревекки куклы нет.У Ревекки нету хлеба.Заметая слабый след,Медленно и неустанноПадает сухая манна,В черном воздухе летит,В черном воздухе звенит.Кто во тьме поднимет руку?Кто расколет мрак ночной?За твою, Израиль, мукуКто пожертвует собой?Далека земля родная,Золотая, голубая,Каменистая, святая,Ханаанская земля.
VIII
Как развалины древнего храма,Колоннадой без крыши стоятНеподвижно, сурово, упрямоЭти трубы и жадно дымят.
И во мгле, как глаза великанов,С каждым часом еще горячейПолыхают отверстья вулканов,Золотые орбиты печей.
IX
В черном дощатом баракеСложены — до потолка —Старые платья и фраки —Плоская, злая тоска.
И наверху приютились,В ряби застывшей реки,Все, чем они поживились, —Стоптанные башмачки.
X
За нас, за нашу злую землю,За тех, кто плакал, кто смеяться смел,За тех, кто говорил — «нет, не приемлю»,За тех, кто ненавидел, кто жалел,
За то, чтоб девочкам дарили куклы,Мальчишкам — деревянные мечи,Горят над лагерем, в том небе тусклом,
Ее — неотразимые — лучи.…У Ревекки кукол нет,А Ревекке было восемь лет.
[1947]Слово («Бывает так — и счастья нет огромней…»)[94]
