Вадим Андреев - Стихотворения и поэмы в 2-х т. Т. I
Куст можжевельника («Когда он возникает в глубине…»)[99]
Когда он возникает в глубинеСуровой чащи, меж сплетенья веток,Приходит в голову невольно мне,Что этот куст — мой друг и дальний предок.
Вот он стоит — лазурный часовой —В своей одежде неколючих игол,Высокий, стройный, дымно-голубой,Как сгусток времени, как символ мига,
Того мгновения, которым я,Быть может, был — давным-давно — когда-то.О, как была тогда душа мояЩедра, отзывчива, богата!
Он вспыхнул в блеске капель дождевых,Один в лесу он солнцем был опознан,И вот горят на веточках тугихСмолистые смарагдовые звезды.
Как трудно мне в земных стихах моихПоймать и воссоздать воспоминанье,Чтоб прозвучал — как этот куст — мой стихВ людском лесу лазурным восклицаньем?
[1966]Яблоня («Дичок я выкопал в лесу. С трудом…»)[100]
Дичок я выкопал в лесу. С трудомРаздвинув камни, я непрочный кореньИзвлек с налипшею землей. ПотомЯ посадил дичок в саду, на взгорье,Подальше от других: как человек,И яблоня должна дышать свободно,Пусть будет у нее счастливый век —Большой, высокий, многоплодный.
Потом кору ножом я полоснулИ ртом приник к кровоточащей ране,И душу дереву мою вдохнул.И стала яблоня моим созданьем,И много лет, из года в год, онаВ моем саду цвела, плодоносила,Прозрачной кровью до краев полнаИ одержима творческою силой.
Стареет дерево, как всякий человек,И времени следы неизлечимы —Уже топор свой точит дровосек,Уже приходит срок неотвратимый,И в этот миг и яблоня, и я,В надежде полного изнеможенья,Со всею болью старого огняМы бросим в мир последнее цветенье.
Из черных почек вылетят цветы,На дальних ветках сядут, словно птицы,И, не боясь ни холода, ни тьмы,Душа цветов, сияя, загорится.
[1967]«Я возьму мастихин и податливой сталью…»[101]
Я возьму мастихин и податливой стальюСоскребу на палитре горбатую краску,Скипидаром протру, чтобы каждой детальюБлагородное дерево вспыхнуло б ласково,
Чтобы снова своей чистотою коричневойОттеняло индиго, белила и сурик,Чтобы снова я понял — всегда необычныОсновные цвета и что отблеск лазури
Воссоздать человеку почти не под силу,Что у красок своя, им присущая доля,Что они, как слова, могут стать опостылымиИ что творчество — самая светлая в мире неволя!
[1967]Камертон («Ночью, на ребро поставив льдины…»)[102]
Ночью, на ребро поставив льдины,В сторону откинув берега,Закрутив воронками стремнину,В наступленье бросилась река.
Воздух полон шорохом и плеском,Тусклым грохотом ночной беды.Отливает вороненым блескомНапряженная спина воды.
Половодью весен нет предела,И, языческой любви полна,Всей реки проснувшееся телоПодняла глубинная волна.
Все луга залить и приневолить,Покорить прибрежные лесаИ к утру в растаявшем раздольеРазбудить земные голоса,
И, чтоб не было ошибки в звуках,Чтобы ясен был весенний звон,Ледоход берет в большие рукиВиадука легкий камертон.
[1966]На пушкинской Черной речке («Тянуло с Ладоги рассветом…»)[103]
Тянуло с Ладоги рассветом.Крепчал мороз. Из темнотыВступавшим в новый день предметамОпять дарила, жизнь черты:Стал домом — дом, санями — сани,И в речке вмерзшее бревноСвоей обрубленною дланьюПодперло мост. Ах, все равноНам не исправить нашей жизньюТого мгновения, когдаНа повороте полоз взвизгнетИ выйдет из саней вражда,Беда, тверда, непоправима,Поднимет пистолет. Прости,Что я в тот день невозвратимыйТебя не мог спасти.
[1966]Вода («Среди камней и между глыб курчавых…»)[104]
Среди камней и между глыб курчавыхБегут ручьи неугомонных вод:Приливов и отливов величавый,Луною установленный черед.
И каждый раз, когда вода отходит,С каким упорством силится она, —И подчиняясь, и борясь с природой,Не отдавать земле морского дна!
С каким усильем и с каким упрямствомВсе тело напряженное водыНа приоткрывшемся глазам пространствеРазбрасывает ясные следы:
Вода себя в песке отображаетУзором волн, а в водоемах скалОставленные ею не сгораютЛазурные осколочки зеркал,
И все лишь для того, чтоб снова, снова,Когда настанет долгожданный срок,Со всею исступленною любовьюПрикрыть собой и камни, и песок.
Морскую воду нежной, женской силой —Непререкаемой — вооружив,Бросает дважды в день на берег милыйСамой природой созданный прилив.
[1966]Падучая звезда («Вспыхнула — и стало меньше в мире…»)[105]
Вспыхнула — и стало меньше в миреНа одну падучую звезду…Притяженье по небесной шириКак вело тебя на поводу?
Как тебе жилось и как дышалось,Как ты вырвалась из пустоты,Как с другими сестрами встречалась,Легкой тенью как скользила ты?
Нелегка орбита метеораСредь расчисленных путей планет, —Пленница огромного простора,Бабочка, летящая на свет…
Метеору даже плакать нечем,Да и плакать-то ему над кем?Только звезд серебряные свечиЧуть мерцают в дальнем далеке.
Вспыхнула… Голубоватый пламеньНад землей встревоженной мелькнул,И космический распался камень,И далекий прокатился гул.
[1966]«Повседневного — нет, не бывает…»[106]
О.А.
Повседневного — нет, не бывает:Новый день не похож на другой.Посмотри, как сегодня встречаетсяС облаком облако над головой.
Не скажи, что вот так же сверкалиИ горели — живые — вчера.С каждым днем над бесцельными далямиЯрче и радостнее вечера.
Наша память хранит по привычкеОбраз юности не для того,Чтоб казалось для нас размагниченнымУтра и молодости колдовство.
Нас встречала когда-то в апрелеОбаяньем земная весна,А теперь — золотыми неделями,Осенью входит — она… не она…
Сорок лет, и от каждого годаОстается серебряный след.Каждый год был отмечен природою,И между ними — неясного нет.
[1965]У колодца («Взгляни в квадратный сруб колодца…»)[107]
Взгляни в квадратный сруб колодца:Чуть шелестит вода, а в глубинеЕго лицо внезапно улыбнется,В пологой отраженное волне.
Кем был он — мой далекий предок,В каком лесном скиту себя он сжег?В его избу какие злые бедыВходили, не споткнувшись о порог?
Он был и пахарем, и дровосеком,И вольным запорожцем на Днепре,И не с него ли Феофаном ГрекомБыл темный образ писан в алтаре?
Вот он, широкоплечий и скуластый,До самых глаз заросший бородой,Моей страны создатель и участник,Медведеборец — зачинатель мой.
Он смотрит на мое лицо земное.Чуть шелестит, чуть плещется вода.И вот уже к родному водопоюПодходят пестрые стада.
[1966]«Я в землю вернусь — и стану землею…»[108]
