Виктор Гюго - Том 12. Стихотворения

Джерси, май 1853

IX

НАРОДУ

Безмерный океан с тобою схож, народ!И кротким может быть и грозным облик вод;В нем есть величие покоя и движенья;Его смиряет луч и зыблет дуновенье;Он — то гармония, то хриплый рев и гром;Чудовища живут в раздолье голубом;В нем созревает смерч; в нем тайные пучины,Откуда и смельчак не выплыл ни единый;На нем как щепочка любой колосс земли;Как ты — насильников, крушит он корабли;Как разум над тобой, над ним маяк сверкает;Он — бог весть почему — то губит, то ласкает;Его прибой — на слух как будто стук мечей —Зловещим грохотом звучит во тьме ночей,И мнится, океан, — как ты, людское море, —Сегодня зарычав, все разворотит вскоре,Меча на берег вал, как бы металл меча;Он Афродите гимн поет, ей вслед плеща;Его огромный диск, его лазурь густаяПолночных звезд полны, как зеркало блистая;В нем сила грубая, но нежность в ней сквозит;Он, расколов утес, травинку пощадит;Как ты, к вершинам он порою пеной прянет;Но он, — заметь, народ! — вовеки не обманетТого, кто с берега, задумчив и пытлив,Глядит в него и ждет, чтоб начался прилив.

Берег океана, июль 1853

X

«Макбета ведьмы! Эй! Тащите ваш котел!..»

Макбета ведьмы! Эй! Тащите ваш котел!Я вам для варева Империю обрел;Берите старую и новую. На мясоВзять надо толстяка Берже и Эспинаса;Вздувайте уголья, варите хорошо!Вот вам Реаль, Мопа, Юллен, Маре, Фрошо;Святой Наполеон и с ним святой Игнатий,Фуше попорченный, Тролон, подгнивший кстати.Откиньте Аустерлиц, прибавьте Сатори —И, груди разметав, мешайте до зари.Увидев, как пигмей ползет из великана,Сумейте выпарить остатки Талейрана;Пусть дядя вверх идет, и вниз — племянник-вор.И что ж получится у вас в котле? — Позор!

Джерси, 26 мая 1853

XI

ПАРТИЯ ПРЕСТУПЛЕНИЯ

«Друзья и братья! При наличии этого бесчестного правительства, отрицающего всякую мораль и препятствующего всякому социальному прогрессу; при наличии этого правительства, убийцы народа и насильника законов; правительства, которое рождено силой и должно погибнуть от силы; правительства, которое вознесено преступлением и должно быть низвергнуто правом, — француз, достойный имени гражданина, не знает и не хочет знать, есть ли где-нибудь подобие выборов, комедия всеобщего голосования и пародия всенародного опроса; он не спрашивает, есть ли голосующие люди и люди, заставляющие голосовать; есть ли стадо, именуемое сенатом и рассуждающее, и другое стадо, именуемое народом и подчиняющееся, он не спрашивает, действительно ли папа будет короновать у центрального алтаря Собора Парижской богоматери человека, который (не сомневайтесь это неизбежное будущее) будет прикован палачом к позорному столбу. При наличии г. Бонапарта и его правительства гражданин, достойный этого имени, делает и должен делать одно: он заряжает ружье и ждет подходящей минуты.

Джерси, 31 октября 1852».

«Мы всеми силами души клеймим недостойные и преступные манифесты партии преступления».

«Партия преступления подымает голову»

Итак, правитель сей с когтистою рукой,Подложный Бонапарт и цезарь накладной,Бесспорный Богарне, да и Верхюль отчасти,Тюремщик яростный, предавший папской властиРеспубликанский Рим, чтоб распяли его,Убийца родины и слова своего,Ничтожный выскочка, слепой судьбы находка,Под маской гордости прожорливая глотка,Его высочество, ловкач средь катастроф,Волк, на кого спустил я стаю гончих строф,Пират и горлорез, бесстыжий, беспощадный, —Он триумфальный день в позор окутал смрадный,Злодейством славу смёл, поверг победу ниц,Он у истории похитил Аустерлиц;Бандит, он лаврами свой нож прикрыл заране;Все им растоптаны — рабочие, крестьяне;Он грудой мертвых тел — «мятежникам в пример» —Заставу завалил вблизи Сите-Бержер;Он саблей грубою рубнул свою присягу,Убил законы он, стремление ко благу,Честь, справедливость — все, вплоть до надежд, убил;Он кровью Франции святою обагрилСтруи всех наших рек от Сены и до Вара;Он Лувр себе добыл — не гроб в грязи Кламара;Теперь он царствует, и подлая пятаТвои, о родина, расплющила уста!Вот что им сделано! Я не приумножаю…Когда ж разбойника и всех мерзавцев стаюС негодованием у власти увидавИ жаждая конца насилий и расправ,Мы кличем, ужаса полны и отвращенья:«Вставайте, граждане! Хватай, народ, каменья!Прочь саблю гнусную, что даже и не меч!Пусть вновь сияет День, пусть Право держит речь!» —То это, значит, мы, кто от ножа бежали,От лап разбойничьих, — разбойниками стали!То это мы зовем гражданскую резнюИ тащим факелы — страну предать огню!

Так!.. Растоптать закон и властвовать террором;Быть плутом, циником, лжецом, убийцей, вором;Мерзавцем будучи, «я — цезарь» бормотать;И мысль, и жизнь, и вздох давить и удушать;Заставить пятиться Восемьдесят Девятый;Затычкой рты заткнуть у прессы и Палаты;Как зверя, нацию в намордник затянуть;В казармах царствовать, в альковах нежа грудь;В бюджете лаз пробить прохвостам восхищенным;Обречь несчастный люд прожорливым Тролонам,Затем, что был народ — давно до наших дней —Добычею дворян и жертвой королей;Дать на съеденье псам объедок этот львиный;Себе мильоны взять с улыбкою невинной;Всем афишировать, что в нем сидит сатрап;Кутить в открытую в кругу распутных баб;Героев истязать, на каторгу упрятав;Изгнать всех честных; жить меж нравственных кастратов,Как византийский царь средь евнухов-рабов;Знать ремесло убийц и трюки шулеров;Все это — о народ! — и честь и добродетель!..А если кто-нибудь, всех мерзостей свидетель,Изгнанник, веруя в закон, сквозь фимиамВдруг крикнет деспотам и верным их войскам:«Вы — угнетение, разбой, неправосудье;А вы — солдаты их, вы — сабли и орудья;Земля, покорствуя, лежит у ваших ног;Мы — пыль ничтожная, а вы — колосс и бог;Ну что же, вступим в бой, явив свою природу:Вы — за насилие, а мы — мы за свободу!»И если, показав понтонов черный флот,Изгнанник тот опять к народу воззовет:«Французы! Страшен день бесплодных покаянийНад прахом праведных, над памятью терзаний!..Воскресни, Франция! Имперский гроб разбей,Нерона-паука сорви с груди своейПрекрасной, хоть в крови! Покинь земное лоно,Сжимая честный меч и хартию закона!» —И если этот крик личину со лжецаСорвет, и поразит пирата, и в сердцаПроникнет истиной и станет мыслью здравой,То мы — преступники!Ты слышишь, боже правый?Вот что они твердят перед лицом твоим,Провидец, для кого прозрачны мрак и дым,Что перед вечными очами громоздится!Как! На руках убийц и кровь еще дымится;И не успел еще истлеть в кровавых рвахСраженных стариков, детей и женщин прах;Еще в крови Париж; еще порхает в небеПрисяга ложная!.. И вот, среди отребий,Отбросов общества, какую речь ведут!О, ропот ярости, упрятанной под спуд!Вот жирный выкормок, веселый и румяный,Твердит: «Мешает спать шум этот неустанный;Вое ладно; у купцов утроилась лихва;На наших женщинах — цветы и кружева!» —«К чему тут жалобы? — орет второе Некто. —Бродя бульварами, лоща асфальт проспекта,На бирже сотни три беру я каждый день;Деньга рекой течет — глотай, кому не лень!Три франка десять су гребет простой рабочий —Ведь это ж рай! Париж кипит с утра до ночи.А демагогов нет: их выкинули вон;Тем лучше. Принц меня в восторг приводит: онУмеет жить, хоть я постиг его не сразу.Ну, выгнал он глупцов, мятежную заразу, —Мне что? А мертвые… Мир этим дуракам!..Пусть умные живут! В какое время намДышалось так легко и были мы так сытыОт поземельного и общего кредита?Республика еще рычит из тайных нор;Ужасно!.. Труд, прогресс, права, свобода… Вздор!Еще вчера я взял изрядный куш на франке.Я в декламациях не нахожу приманкиИ, правду говоря, не вижу в том забот,Что совесть падает, коль ренты курс растет».

О, мерзостный жаргон! Им говорят и пишут!..Ну, слушайте же все, кто счастьем так и пышут,То, что мы скажем вам, но скажем только раз!Да, мы, гонимые по всем путям сейчас,Без паспорта в руках, без имени, без дома,Да, мы, изгнанники, не знавшие надлома,Не пожелавшие, чтобы дичал народ,Но и отвергшие заране эшафотИ репрессалии — когда вернется право;Мы — те, кого пока поверг Мандрен кровавый,Мы, чтоб убить позор, свободу воскресить,Сияньем совести все лица озарить,Освободить мадьяр, ломбардцев, немцев, римлян,Над всей Европою, хоть горизонт продымлен,Вновь мать-Республику взнести как солнце прав;Дворцы и хижины избавя от расправ,Дать Братству расцвести, как встарь, цветком любимым,Труд сделать правилом и правом нерушимым,Из гроба каторги открыть страдальцам путьИ в семьи скорбные кормильцев их вернутьИ вырвать, наконец, век и народ великийИз лап насильника и всей преступной клики, —Чтоб этого достичь, с пылающей душойМы снаряжаемся в тиши и тьме ночнойИ объявляем всем, что мы вполне готовы(Страдания — ничто; заслуга — в жертве новой)За это жизнь отдать, лишь бог прикажет нам!Ведь лучше умереть, чем видеть этот срам;Ведь всех попрал сапог морального урода:У нас — нет родины, у вас — взята свобода!

Да, знайте все, кому докучен рокот гроз,Кто, в жажде золота, по горло влез в навоз,Что мы не предадим народ на истребленье;Что будем призывать до смертного мгновеньяНа помощь Франции, хрипящей под пятой,Как предки делали, восстанья взрыв святой!Мы бога вынудим ударить в мир громами!Вот наши замыслы. Вот каковы мы сами:Мы предпочтем, — пусть рок раздавит нас, резвясь, —Чтоб наша кровь текла, чем прела ваша грязь.

Джерси, ноябрь 1852