Максим Рыльский - Стихотворения и поэмы
154. «Вот полночь августа, сигналы паровоза…»
© Перевод И. Поступальский
Вот полночь августа, сигналы паровоза,Шум поезда живой, кровь жаркая земли…Да! Жить и знать любовь, и ненависть, и слезы,Смеяться рваться вдаль, сжигая корабли!
Ведь остановка — смерть. Иди не отступая,Свое усилие прибавь к мильонам рук,Будь с теми, кто живет, одним огнем пылая,И в радость перекуй ничтожность личных мук.
«Ты одинок! Ты горд!» Нет слов презренней в мире!За пышностью одежд их смысл убог и мал!Подумай: темные пересекает шириЗов к подвигам труда — тебе и нам сигнал!
Августовская ночь 1932 Киев155. ПОСТРОЙКА
© Перевод Б. Турганов
Не прихотью миллиардера,Не на потеху томных дам,Не сон, не призрак, не химера,Не лупанарий и не храм, —
Нет! Воплощенье мускулистых,К работе устремленных рукВ сплетеньях плавных, взлетах быстрыхНад мостовой явилось вдруг.
Вот почему, когда рубанкиШуршали в стружке золотой,Напев свободной «Варшавянки»Летел над нашей головой.
Вот почему так вдохновенноЗвенели юных голоса,Когда, освобождая стены,Сошли последние леса.
Вот почему из подворотниМещане плакались вчера,Что отошла бесповоротноИх беззаботная пора.
…И сыплет золотом червоннымЛуч солнца, рдея и горя́,И над торжественным фронтономВстает грядущего заря.
1932156. БЕТХОВЕН
© Перевод Б. Турганов
Д. Балацкому
Когда до слуха гения глухогоНе достигало уж людское слово,Когда он знал лишь бунт стихий немыхИ, страстью опьяняемый, из нихСлагал гармонии чредой чудесной,—Смерть подошла. Великий и безвестный,Прославленный, осмеянный, титанИ раб — он умирал. Сплошной туманОкутал небо. Дали застилая,Росла гроза. Жестоких мыслей стаяНавстречу ночи реяла над ним.Вдруг, жаждой ненасытною томим,Он поднялся — орел, еще могучий.Он слышал, слышал! Ах, взлететь на кручи,Изрыть всю землю, лишь бы радость датьСынам земли! — Он слышал, как опятьУдарил гром в небесное подножье!Охваченный неповторимой дрожью, —А смерть уже на лбу чертила знак, —Он небу, гордый, показал кулак.Бетховен! Этот взмах твоей ладониСтрашнее самой страшной из симфоний!
1932 Остер1933–1947
157. СТРАНИЧКА МЕМУАРОВ
© Перевод Л. Длигач
Помню день, когда я, гимназистом,В Кожанку из Киева попал.В воздухе, прозрачном и душистом,Поезд прогудел и замолчал.
Я на мокром постоял перронеИ подводу нанял. Не спешаПоплелись лоснящиеся кони,Грязными колесами шурша.
Тучи грозовые где-то сзади,То сливаясь, то редея, шли,А деревья в утренней прохладеПахли щедрым запахом земли.
Был апрель, и зацветали груши,Пряный запах шел со всех сторон.Камни грома глуше всё и глушеПадали за гулкий небосклон.
И нисколько странным не казалось,Что с гуденьем, с грохотом громовВ ранней дымке утренней сливалосьСладостное пенье соловьев.
А когда увидели село мы,Лес кудрявый, синий водоем, —Солнце, встав над крышей из соломы,Замахнулось огненным копьем.
Улицы, собаки, птицы, люди —Всё веселым показалось мне.Думалось: конца вовек не будетСветлой и веселой той весне.
Подле белой хатки в два окошка(Есть такие милые дома)Ждал меня, растерянный немножко,Добродушный дядя мой Кузьма.
Что со мною? Дядины рассказыГорько взволновали сердце мне,—Цвет весенний омрачился сразу,Кровь течет по голубой весне,
Соловьи погасли. Потемнело…«С братом брат сцепился за наделИ ударил топором… СгорелоВосемь хат, народ не доглядел…
Лукашевич-пан поймал у прудаС удочками хлопцев, и сейчасПод замком они сидят, покудаПан смягчится…» И пошел рассказ.
Нет печальней повести, чем эта…Счастье жизни чувствуешь, доживДо весны народной, до расцветаНовых сел и безраздельных нив!
Дядя мой! Сейчас весна просторней,Ярче той, что в старину цвела!Пусть тебе болезнь из пасти чернойВырваться когда-то не дала,
Пусть тебя уже на свете нету, —Но твои сыны в стране роднойВ большевистское вступают лето,Большевистской взращены весной.
<1933>158–160. В ПЛАВАНИИ
© Перевод И. Поступальский
Плывет. Куда ж нам плыть?
Пушкин1О, пристань тихая рабочего стола,Где рифмы спят еще, и якоря под ними,Где мысли мачтами возносятся прямыми,Клубятся образы, как утренняя мгла!
Уже моя рука и парус напрягла,А ум не ведает, путями плыть какимиПри ветре крепнущем, что стал непобедимейУдаров мощного орлиного крыла.
Еще, за крохами охотясь близ таверны,Кружатся стаи птиц у масляной воды,И кто-то — на молу, — слезы не пряча верной,
Смеется, — но уже мгновенные следыСредь волн шумящих руль чертит неудержимо…Прощайте, берега! Прощай, наш край родимый!
2Мы долго плавали, мы видели чредойПыланье кактуса, банана плод узорный,Лагун голубизну на фоне бури чернойИ ночь графитную над океанской тьмой.
Встречали города, где катится поройС откоса виноград, где на стене соборнойГирлянды нежных нимф и фурий взор упорный,Где музыкою речь струится неземной.
Но всюду — в маревах маисовых плантаций,В лазурных гаванях, на верфях громовыхИ в зданьях — труд рабов, отученных смеяться,
Повсюду гнет, и кровь, и свист бичей тугих,Красавиц суетность и детворы мученья…Будь проклят этот рай! О, Рим в часы паденья!
3И в беспокойный, стоязыкий портНас, гневных, вскоре вал принес высокий.Смеется город, и теснятся в докеРули к рулям и к борту — каждый борт.
Как сотни вен, артерий и аорт —Теченье улиц. И людей потокиПод смелый марш равняют шаг широкий;И над садами гордый виден форт.
Оттуда льется медною трубоюКлич: «Стойте все могучею стеною, —Пусть в труд и солнце превратится свет!»
Я узнаю тебя, тебя я знаю,Мой край родной, страна моя родная!Земля Советов! Слава и привет!
<1934>161. «Положи ты мне на сердце руку…»
© Перевод В. Звягинцева
Положи ты мне на сердце руку…Слышишь — бьется? Почему так бьется?Я сквозь труд и творческую мукуПонял, для чего нам жизнь дается.
Молода ты, хороша, нарядна,Ты не скажешь, но тебе ведь странно:Как это идет с тобою рядомЧеловек, седеющий так рано?
В тех разливах голубых, осенних,Что багрянцем праздника богаты,Самое седое поколеньеЮно, как ребята-октябрята.
Много раз говорено про это —Чудо на земле у нас свершилось!Глубже загляни в глаза поэта:Там весна — так ты в них отразилась!
<1934>162–165. В КОСЬБУ
