Виктор Гюго - Том 13. Стихотворения
" Таким мой создан дух, что не смутил ни разу "
Таким мой создан дух, что не смутил ни разуМеня ни человек, ни мысль его, ни разум;Ни библию не чту я в сердце, ни коран,Смешит меня софист и не страшит тиран;И алчность хищная мою не мучит душу,Лишь честь — вожатый мой, и страх меня не душит.Окаменев, стою утесом гордым я;Не сдвинут никогда меня, клянусь, друзья,Вспять — страх, или вперед — корыстное стремленье.Я сильных не щажу, но слабым — снисхожденье.Мирские почести меня не привлекут.Поверьте мне, друзья, я всем доволен тут,И высшее мое исполнено желанье.У неба не прошу иного воздаянья,И божества ко мне добрей быть не могли.О, не завидны мне в пределах сей землиНи олимпийский лавр, ни славный столп Траяна,Пока передо мной твоя улыбка, Жанна.
ПЕСНЯ НАД КОЛЫБЕЛЬЮ
Усни. Я бодрствую в заботе терпеливой.Пусть ангелов уста смежат твои ресницы.Не надо страшных снов. Пусть сон тебе счастливыйПриснится.
Меня увидев здесь склоненным над тобою,Изменит ветер вой на лиры звук певучий,И улыбнется ночь зарницей голубоюСквозь тучи.
Любя, поэт хранит от страха и угрозыПокой беспомощных, дрожащих колыбелей.Он песни им поет, и песни — словно розыВ апреле.
Свежей он, чем апрель, рожденный в ароматах,Чем май, из чьих даров гнездо свивает птица,И в голосе его нектар для пчел мохнатыхТаится.
В восторге трепетном он каждым очарованАтласным гнездышком, что мы свиваем сами.Исполнен нежности, излить ее готов онСлезами.
Для вдохновенного, восторженного взораВсе радостно кругом. Но если, угрожая,Приходят короли и хищных слуг их свораБольшая,
И если Ватикан, или Берлин, иль ВенаГотовят западню, грозя мечом и словом, —Разгневанный поэт становится мгновенноСуровым.
Когда коварный Рим, и злой паук Игнатий,И коршун Бисмарк вновь свершают преступленья,В негодовании он шлет слова проклятийИ мщенья.
Довольно. Песен нет. Его зовет свобода,Уносит бурный вихрь, где все смешалось вместе.Мечты о будущем и о правах народа,О мести.
О Франция, воспрянь! Поэт, свой долг исполни!Освобождение! Еще не пересталиПылать в душе — огонь, во взорах — отблеск молнийИ стали.
И мысль его летит, как в океане птицейСтремительный корабль, как знамя в схватке рьяной,Как зарево зари в крылатой колесницеБагряной.
ШЛЕПОК
Увесистый шлепок дает мне крошка-ручка.«Вы наказать ее должны! Как! Деда — внучка?А вы еще нежней глядите на нее!»Дед говорит: «Бранить — то дело не мое!Как быть? Улыбку лишь сберег я и прощенье.Предательство Иуд, Неронов притесненье,Победу сатаны и власть плутов познав,Все то, что против них на сердце есть, сказав,Излив свой мрачный гнев при виде совершенныхЗлодейств, апостольским престолом разрешенных,Терпимых церковью, допущенных попом,Дав выход ярости своей, рычащей львом;Нашествия парфян чудовищные жатвы,И Бонапартовы предательские клятвы,Всех добродетелей погром, всех прав запрет,Без Брута — Рим, Париж — где уж Барбеса нет,Тиранов выплывших и тонущие страны —Все в строфах обозрев, что скорбью обуянны;Усильем тягостным тюремный сдвинув свод;Заставив громы все низвергнуться с высот —Проклятья, гиканья, перуны гроз великихИз тьмы пещерной туч священных, жутких, диких;И в дни, подобные ночам, из бездн глухихСтенанья вызвав, вопль всех голосов земных,И плач о Франции, лишенной славы, чести,И Ювенала тень, и тень Исайи вместе,И ямбов яростных обвалы, словно те,Что рушат ненависть скалами в высоте;Казня, не пощадив и мертвецов в могилахИ покарав орла из-за голубок хилых;Нимроду, Цезарю, Наполеону, всемПощечины раздав; сам Пантеон затемЗаставив трепетать под пыткою порою;Расправу на земле свершив и под землею;Очистив горизонт от гибельных паров, —Ну, да! — устало мы под свой плетемся кров.Не сердят нас тогда мушиных жал уколы,Легчайшие клевки, что шлет вольер веселый,И сладкозвучных гнезд нежнейшие смешки.Плутишки гадкие и милые божки,Что ребятишками зовутся, нас чаруют;Они кусают нас, а кажется — целуют.Прощенье — вот покой! Нам должно для властейКатоном, Дантом быть, но не для малышей.Кто станет распекать в ответ на свежий лепет?Кто против воробьев меч на себя нацепит?Кто с утренней зарей воюет, как с врагом?Перуну надлежит быть дома добряком».
" Я друг лесов, я воспитатель "
Я друг лесов, я воспитательДичков. Но осень так сыраИ шепчет ласточка. «Приятель,Менять квартиру нам пора!»
Но лишь дождусь конца нивоза,Опять я тороплюсь сюда:Не пострадали ль от морозаМои питомцы? В чем нужда?
Я обращаюсь к ежевике:«Расти нетронутой. А ты,Благоухай, тимьян мой дикий,Блюдите чистоту, цветы!»
Слежу за ветром из-за двери, —Хочу по свисту угадать,Что он несет нам: ведь доверьяНельзя к обманщику питать.
И лишь рассвет забрезжит серый,Минуты не теряя зря,Смотрю, апрель какие мерыПредпринял против января.
Куда ни взглянешь — обновленье,Свершенье таинств и чудес:Великого преображеньяТьму побеждающий процесс.
Люблю лишайник на ограде,Ползучий плющ, кусты ожин —Прически, солнцем шутки радиПридуманные для руин.
Когда же, назло башням хмурым,Султанами их украшатьПриходит май, — я дряхлым дурамКричу: «Не сметь весне мешать!..»
ЖАННА СПИТ
Уснула. Утро лишь откроет ей глаза.Спит, в кулачке зажав мой палец, стрекоза.Благочестивые читаю я газеты.Уж как меня честят! Одна дает советы:Читателей моих всех в Шарантон упечь,Мои развратные произведенья сжечь;Другая просит всех прохожих со слезами,Чтоб самосуд они мне учинили сами;Мои писанья — о, тлетворней нет зараз! —Кишмя кишат в них все ехидны зла зараз;Для третьей это ад, а я — апостол черта;Нет, сам я сатана, антихрист для четвертой;Для пятой — встретиться со мной в лесу — конец!Кричит шестая: «Яд!»; седьмая: «Пей, подлец!»Я — Лувр ограбил. Я — когда-то обезглавилЗаложников. Народ я бунтовать заставил.На мне горит пожар Парижа. Я — злодей,Я — поджигатель, я — бандит, прелюбодей,Скупец… Но я бы стал не столь свиреп и мрачен,Будь императорским министром я назначен,Я — отравитель масс, убийца, троглодит…Так каждая из них орет, вопит, галдит,И скопом все меня чернят, хулят, поносят…Но тут дитя сквозь сон бормочет, словно просит:«Да ну их, дедушка! Будь милосердней к ним!»И нежно палец мой жмет кулачком своим.
СИЛЛАБУС
Внучата милые! Сегодня за обедомВы оробели вдруг перед сердитым дедом,И лепет ваш умолк.Не бойтесь! На меня вы поднимите глазки:От солнца вам лучи, от деда — только ласки,Так нам велит наш долг.
На вас я не сержусь. Другие есть причиныТому, что гневен я и грозные морщиныПересекли мой лоб.До наших мирных кущ известье долетело:Творит постыдное, неправедное делоЖестокий, лживый поп.
Попы, как филины, живут во мгле туманной.Но если с Жоржем я и с маленькою Жанной, —Не страшен мне мой враг.Поля, и хижины, и взрослые, и дети, —Все, все нуждается в дневном горячем свете;Попам нужнее мрак.
Люблю я малышей, но мне пигмеи гадки,Противен голос их, их мерзкие повадки.А к вашим голосамПрислушиваюсь я с немым благоговеньем:Мне кажется тогда, как будто провиденьемВзнесен я к небесам.
Ведь вы еще вчера парили там, незримы,Резвясь в кругу светил, и божьи серафимыКак братья были вам.Вы в этот грубый мир явились, словно чудоСияющих небес. Вы только что оттуда,Я — буду скоро там.
Всегда, когда дитя заговорит со мною,Я полон радостью высокой, неземною.У ваших голосовФальшивых звуков нет. В природы строгом храмеСвой приобщают хор они к эпиталамеТаинственных лесов.
Люблю я слушать вас, мне лепет ваш понятен;Мне кажется в тот миг, что в мире меньше пятен,Я просветлен душой,Хоть звук уже иной мое тревожит ухо:Я слышу, как вода со свода каплет глухоНа камень гробовой.
В природе жизнь и смерть дуэт слагают дивный,У них один язык, и цепью неразрывнойОн их соединил.Душа должна мечтать. Она, взлетая к звездам,Находит истину, понятную и гнездамИ тишине могил.
Священники вопят: «Анафема! Проклятье!»Природа говорит: «Приди в мои объятьяИ радуйся, живи!»Повсюду яркий свет, везде благоуханье,Вселенная полна лазури и сиянья,Душа полна любви.
Опять пришла весна, жизнь пробуждая в зернах.Какое дело вам до этих гномов черныхИ грязных их затей?И у меня для вас — всегда любви излишек.Пугаю я? О да! Но — маленьких людишек,Не маленьких детей.
ПО ПОВОДУ ТАК НАЗЫВАЕМОГО ЗАКОНА
