Юрий Кублановский - В световом году: стихотворения

СОЛОВЬИ

В безвольных щупальцах с непотемневшей дымкойусадебных березвзялись соперничать солисты-невидимкивидать всерьез.Я не обученный, а понимаюо чем они:акафист знобкому с черемухою маюв длиннеющие дни;как ранним летомпук в воду ставишь тыраскидистый с летучим цветомкуриной слепоты;о заседаниях за рюмкой до зари идостоинстве потерь,о сердоликовых запасах Киммерии,утраченных теперь;соревнование в определеньи тактик,как выделить в анклавскорей Отечество, его среди галактикне сразу отыскав.В родных преданиях всего дороженам исконивдруг пробегающий мороз по коже —вот жео чем они!…И Фет, вместо того чтобы всхрапнуть всерьез,набился к ним в единоверцыи письменный стилет, как римлянин, занесна заметавшееся сердце.

ПЛЕННИК

За падавшим в реку мячиком,а может, и не за ним,я прыгнул с обрыва мальчикоми — выплыл совсем другим.Да вот же он, неукраденный,не шедший в распыл, в навар,не ради забавы даденный,уловленный цепко дар.

С тех пор из угла медвежьегоневедомого дотоль —на карте отыщешь где ж его —ко мне поступала боль.Кончающиеся в бедностинамоленные края —здесь тоже черта оседлостиневидимая своя…

Вскипали барашки снежные,и мы, отощав с тоски,как после войны — мятежныесадились за колоскиубогого слова вольного.Потом, перебив хребетдуши, из райка подпольногонас вытянули на свет.

Ползите, пока ходячие,в зазывный чужой капкан.Глядите, покуда зрячие,на лобную казнь Балкан.Просторней весной сиреневойзаброшенные поля.Но коже под стать шагреневойсжимается мать-земля.

Догадки о русском Логосеотходят к преданьям — в синь,оставив звезду не в фокусеи приторную полыньво рту у стихослагателя,глотающего слюну,как будто у неприятеля,прижившегося в плену.

НА ОБРАТНОМ ПУТИ

ЯЩЕРКА

У губчатой соты заглохшей кавказской осынад сонной артерией береговой полосы

лукавый глазок, а под ним допотопный оскалсверкнули, мелькнули и юркнули в скальный прогал.

В пещере сочатся прозрачные кварца сосцы.Халвою крошатся слоистого камня резцы.

…Напомнила ящерка нам про грядущие дни,когда по теснинам зависнут скрипучие пни,

когда её мышцы оденутся плотью сполнаи хищные лапы смиренно омоет волна.

ФИРЮЗА

В опальной зелени Туркмениигранаты бурые поспели.Рассохлись хижины в селении,как глиняные колыбели.

Сонливо ослики сутулятсяуслужливые у чинары,когда мелькают в пекле улицыпугливо яркие шальвары,

скрываясь за ковровым пологомво тьме шалмана ли, духана,откуда тянет пряным порохомпросыпанного там шафрана.

Пятнадцать лет, поди, красавице,в гарем какого-нибудь шахаей скоро предстоит отправиться.От ожидания и страха

в её глазницах виноградинысвернулись в черные кровинки.И греют маленькие гадинысвои серебряные спинки.

НА ЗАСТАВЕ

По теснинам ежевичникпереспел; и вотзагорелый пограничникскалит черный рот.

За узду привязан к вышкеазиат-скакун.Горизонт подобен вспышкесладострастных струн.

В знак восточных наслаждений,словно дынный сок,по колючкам загражденийпробегает ток.

Притаился где-то, ибовзял успешно следваххабита и талиба,хитрый моджахед.

Всё звенят ветра-скитальцыв руслах древних рек.И не в силах тронуть пальцывоспаленных век.

…Рядовой подвержен сплину,зад провис, что куль.Но рванись с холма в лощинуцокнет вслед                      и пустит в спинуленту жгучих пуль!

Драпировки темной тверди.Жухлая трава.Дуновенье сонной смерти,значит, смерть жива.

Веси знойного тумана.Бежевая синь.Вместо воздуха дурманныйзапах спелых дынь.

Где-то, спрятавшись за глыбу,противостоитмоджахеду и талибухмурый ваххабит.

Это их во время оно,выйдя на крыльцо,рядовой с погранзаслонаопознал в лицо.

И тотчас его сморилимиллионы лет,и щепотью желтой пылистал его скелет,

с пряным запахом шафрана,через блокпостыуносимой                  до Афгана,где темна одежд сметанаи пески пусты…

В ПУСТЫНЕ

Гигантский козырек скалы опущен низконад выцветающею чащей тамарискас мелькнувшей ящеркой, уснувшей на ходу,как будто близок срок, когда к тебе приду,осевшим голосом поведать не умеяпро бледный тамариск и маленького змея.

Холмы и впадины слабеющей пустынис боков потрескались, подобно коркам дыни.Колючки крошечной жесток укус в пяту.Соленый суховей на веках и во рту,где высохший язык устал просить поблажки,но нечем окропить его из мятой фляжки.

Над дремлющей землей приподнимая полог,на миллионы лет здесь счет ведет геолог.Но так белёс зенит и неизменен час,что кажется, хитрец обсчитывает нас,спортивной кепочкой прикрыв нагое темя,тасуя бытие и подгоняя время.

СУМЕРКИ В СЕНТЯБРЕ

Н.К.

Сумерки в сентябредолго не зажились:с астрами во дворепо существу слились.

Наглухо застегнипуговицы плаща.Вон по шоссе огнибегают, трепеща

перед постом ГАИ.Но — тишина окрест.Вслушиваюсь в твоихроники здешних мест

и по обрывкам вновьжадно воссоздаюсбивчивую любовьистовую твою.

Не то чтобы я хотелскулить о минувших дняхс видением ваших тел,сближающихся впотьмах,

но разве тебя однубез навыка и снастейотпустишь на глубинунахлынувших вдруг страстей?

При играх теней на дне,пугливом огне свечейтам каждый, как рыба,не хозяин своих речей…

То-то березы надмокрой дорогой тойк дому через посадвянут и шевелятпроседью золотой.

Живем на казенный коштсудьбы; в мировой пылиМедведицы тусклый ковшвот-вот зачерпнет земли.

РОДОСЛОВНОЕ

С тех пор как миновавшей осеньюузнал под дождичком из сита,что родом ты из Малороссиида и к тому же родовита,как будто в сон медиумическийили прострацию какуювпадаю я периодическии не пойму, чего взыскую.

Люблю твои я темно-русыепосеребренные вискии ватиканским дурновкусиемчуть тронутые образки.

Где гулить горлицы слетаютсяоб отчих тайнах небывалыхи мальв удилища качаютсяв соцветьях розовых и алых,где увлажнилась темно-сераятвоя глазная роговица —там между колдовством и вероюразмыта ясная граница.

СТАРЫЕ КНИГИ