Семен Липкин - Большая книга стихов
1960
КОЛЮЧЕЕ КРУЖЕВО
Там, где вьется колючее кружевоТо сосной, то кустом,Там, где прах декабриста Бестужева,Осененный крестом,
Там, где хвоя, сверкая и мучая,Простодушно-страшна,Где трава ая-ганга пахучая,Как лаванда, нежна,
Там, где больно глазам от сиянияНеземной синевы,Где буддийских божеств изваянияДля бурята мертвы,
Где дрожит Селенга многоводнаяДрожью северных рек,Где погасли и Воля Народная,И эсер, и эсдек, —
Мы великим надгробия высечем,Мы прославим святых,Но что скажем бесчисленным тысячамВсяких — добрых и злых?
И какая шаманская мистикаУспокоит сердцаТам, где жутко от каждого листика,От полета птенца.
1961
ГОРОД-СПУТНИК
Считался он раньше секретным,Тот город вблизи наших мест.При встрече с приютом запретнымСпешили машины в объезд,Но после двадцатого съездаНе надобно больше объезда.
Я в очередь, нужную массам,Встаю у нещедрых даров.Мне парень, торгующий мясом,Кричит: "Израилич, здоров!"И вполоборота: "Эй, касса,Учти, что кончается мясо!"
Мне нравится улиц теченье —Средь сосен глубокий разрез,Бесовское в башнях свеченье,Асфальт, устремившийся в лес,И запад, огнями багримый,И тонкие, пестрые дымы.
Люблю толстопятых мужичекИ звонкую злость в голосах,Люблю малокровных физичекС евфратской печалью в глазах,Люблю офицеров запаса —Пьянчужек рабочего класса.
Слыхал я: под тяжестью сводов,Под зеленью этой травы —варталы, где много заводов,Где сколько угодно жратвы,Где лампы сияют монистомМеханикам и программистам…
Уйдем от назойливых басен!Поверь, что не там, под землей,А здесь этот город прекрасен —Не плотской красой, а иной,Не явью, хоть зримой, но мнимой,А жизнью покуда незримой,
Незримой, еще не созрелой,Себе непонятной самой,И рабской, и робкой, и смелой,И волей моей, и тюрьмой,И цепью моей, и запястьем,И мраком, и смрадом, и счастьем!
1961
ЧЕЛОВЕК В ТОЛПЕ
Там, где смыкаются забвеньеИ торный прах людских дорог,Обыденный, как вдохновенье,Страдал и говорил пророк.
Он не являл великолепьяОтверженного иль жреца,Ни язв, ни струпьев, ни отрепья,А просто сердце мудреца.
Он многим стал бы ненавистен,Когда б умели различатьПрямую мощь избитых истинИ кривды круглую печать.
Но попросту не замечалиСреди всемирной суетыЕго настойчивой печалиИ сумасшедшей правоты.
1961
ЧАСТУШКА
С недородами, свадьбами, плачамиДа с ночными на скромных лугах,Вековала деревня у ПачелмыИ в давнишних, и в ближних веках.
Перемучили, переиначилиВсе, что жило, росло и цвело.Уж людей до того раскулачили,Что в кулак животы посвело.
И — бежать! Хоть ловили на станции,Крестный-стрелочник прятал до звезд.Слава Богу, живем не во Франции, —За пять тысяч очухались верст.
Где в штанах ходят бабы таджицкие,Где на троицу жухнет трава,Обкибитились семьи мужицкие,И записаны все их права.
И курносые и синеглазыеСобираются в день выходной,И на дворике веточки АзииПлачут вместе с частушкой хмельной.
1961
КНЯЗЬ
Потомок желтых чужеземцевИ Рюриковичей родня,Он старые повадки земцевСберег до нынешнего дня.
Хром, как Тимур, стучит, как дятел,Своим мужицким костылем.Сам не заметил, как растратилНаследство перед Октябрем.
Он ищет счастья в шуме сучьев,В тепле парного молока.Ему рукою машет Тютчев,Кивает Дант издалека.
Он говорит: "Приди Мессия,Скажи он мне: — Ты лучше всех! —Я прогоню его: живые,Мы все равны, а святость — грех".
Он мне звонит, когда в журналеЧитает новый перевод:"Дружочек, сократить нельзя ли?Не терпит истина длиннот!"
"Петр Павлович, приятным словомПорадуйте меня!" — "А что,Готов порадовать: я в новом, —Вчера купили мне пальто.
Тепло, легко, — ну, легче пуха. —Ты важен в нем, — сказал мне внук…"И, в трубку засмеявшись глухо,Беседу обрывает вдруг.
1961
ПЕРВЫЙ МОРОЗ
Когда деревья леденит морозИ круг плывет, пылая над поляной,Когда живое существо березСкрипит в своей темнице деревянной,Когда на белом, пористом снегуЕще белее солнца отблеск ранний, —Мне кажется, что наконец могуСтереть не мною созданные грани,Что я не вправе без толку тускнетьИ сердце хитрой слабостью калечить,Что преступленье — одеревенеть,Когда возможно все очеловечить.
1961
ДОРОГА
Лежит в кювете грязный цыганенок,А рядом с ним, косясь на свет машин,Стоит курчавый, вежливый ягненокИ женственный, как молодой раввин.
Горячий, ясный вечер, и дорога,И все цветы лесные с их пыльцой,И ты внезапно открываешь БогаВ своем родстве с цыганом и овцой.
1961
ТАЙГА
Забытые закамские соборы,Высокие закамские заборыИ брехи ссучившихся псов,Из дерева, недоброго, как хищник,Дома — один тюремщик, тот барышникС промшенной узостью пазов.
В закусочных, в дыханье ветра шалом,Здесь всюду пахнет вором и шакалом,Здесь раскулаченных ковчег,Здесь всюду пахнет лагерной похлебкой,И кажется: кандальною заклепкойПриклепан к смерти человек.
Есть что-то страшное в скороговорке,Есть что-то милое в твоей махорке,Чалдон, пропойца, острослов.Я познакомился с твоим оскалом,С больным, блестящим взглядом, с пятипалымОгнем твоих лесных костров.
Мы едем в "газике" твоей тайгою,Звериной, гнусной, топкою, грибною,Где жуть берет от красоты,Где колокольцы жеребят унылы,Где странны безымянные могилыИ ладной выделки кресты.
Вдруг степь откроется, как на Кавказе,Но вольность не живет в ее рассказе.Здесь все четыре стороны —Четыре севера, четыре зоны,Четыре бездны, где гниют законы,Четыре каторжных стены.
Мне кажется, надев свой рваный ватник,Бредет фарцовщик или медвежатник —Расконвоированный день,А сверху небо, как глаза конвоя,Грозит недвижной, жесткой синевоюГолодных русских деревень.
Бывал ли ты на месте оцепленья,Где так робка сосны душа оленья,Где "Дружба", круглая пила,Отцов семейств, бродяг и душегубовСравняла, превратила в лесорубовИ на правеж в тайгу свела?
Давно ли по лесам забушевалаПовальная болезнь лесоповала?Давно ли топора ударСлывет высокой мудрости мудрее,И валятся деревья, как евреи,А каждый ров — как Бабий Яр?
Ты видел ли палаческое дело?Как лиственницы радостное телоСрубив, заставили упасть?Ты видел ли, как гордо гибнут пихты?Скажи мне — так же, как они, затих ты,Убийц не снизойдя проклясть?
Ты видел ли движенье самосплава —Растения поруганное право?Враждуем с племенем лесным,Чтоб делать книжки? Лагерные вышки?Газовням, что ли, надобны дровишки?Зачем деревья мы казним?
Зато и мстят они безумной власти!Мы из-за них распались на две части,И вора охраняет вор.Нам, жалкому сообществу страданья,Ты скоро ль скажешь слово оправданья,Тайга, зеленый прокурор?
1962