Семен Липкин - Большая книга стихов

1961–1963

ЗАБЫТЫЕ ПОЭТЫ

Я читаю забытых поэтов.Почему же забыты они?Разве краски закатов, рассветовЯрче пишутся в новые дни?

Разве строки составлены лучшеИ пронзительней их череда?Разве терпкость нежданных созвучийНеизвестна была им тогда?

Было все: и восторг рифмованья,И летучая живость письма,И к живым, и к усопшим взыванья, —Только не было, братцы, ума.

Я уйду вместе с ними, со всеми,С кем в одном находился числе…Говорят, нужен разум в эдеме,Но нужнее — на грешной земле.

1963

ЛУННЫЙ СВЕТ

Городские парнишки со щупамиИщут спрятанный хлеб допоздна,И блестит над степными халупами,Как турецкая сабля, луна.

Озаряет семейства крестьянские:Их отправят в Котовск через час,А оттуда в места казахстанские:Ликвидируют, значит, как класс.

Будет в красных теплушках бессонница,Будут плакать, что правда крива…То гордится под ветром, то клонитсяАж до самого моря трава.

Стерегут эту немощь упорную —Приумолкший угрюмый народ.Если девушка хочет в уборную,Вслед за нею конвойный идет.

Дверцу надо держать приоткрытою:Не сбежишь, если вся на виду…Помню степь, лунным светом облитую,И глухую людскую беду.

Я встречаю в Одессе знакомого.Он теперь вне игры, не у дел.Не избег он удела знакомого,Восемнадцать своих отсидел.

Вспоминает ли, как раскулачивал?Как со щупом искал он зерно?Ветерок, что траву разворачивал?Лунный свет, что не светит давно?

1963

ГЕОЛОГ

Листья свесились дряхлоНад водой, над судьбой.В павильоне запахлоШашлыком и шурпой.

В тюбетейке линялой,Без рубашки, в пальто,Он с улыбкой усталойВзял два раза по сто.

Свой шатер разбивавшийТам, где смерч и буран,Наконец отыскавшийЭтот самый уран, —

Он сорвался, геолог,У него, брат, запой…День безветренный дологИ наполнен толпой.

Наважденье больное —Чудо русской толпыВ сказке пыли и зноя,Шашлыка и шурпы!

В сорок лет он так молод,Беден, робок и прост,Словно трепет и холодГорных рек, нищих звезд.

1963

ТЕЛЕФОННАЯ БУДКА

В центре города, где назначаются встречи,Где спускаются улицы к морю покато,В серой будке звонит городской сумасшедший,С напряжением вертит он диск автомата.

Толстым пальцем бессмысленно в дырочки тычет,Битый час неизвестно кого вызывая,То ли плачет он, то ли товарищей кличет,То ли трется о трубку щетина седая.

Я слыхал, что безумец подобен поэту…Для чего мы друг друга сейчас повторяем?Опустить мы с тобою забыли монету,Мы, приятель, не те номера набираем.

1963

ВИЛЬНЮССКОЕ ПОДВОРЬЕ

Ни вывесок не надо, ни фамилий.Я все без всяких надписей пойму.Мне камни говорят: "Они здесь жили,И плачь о них не нужен никому".И жили, оказалось, по соседствуС епископским готическим двором,И даже с ключарем — святым Петром,И были близки нищему шляхетству,И пан Исус, в потертом кунтуше,Порою плакал и об их душе.

Теперь их нет. В средневековом геттоКурчавых нет и длинноносых нет.И лишь в подворье университета,Под аркой, где распластан скудный свет,Где склад конторской мебели, — нежданноЯ вижу соплеменников моих,Недвижных, но оставшихся в живых,Изваянных Марию, Иоанна,Иосифа… И слышит древний дворНаш будничный, житейский разговор.

1963

ОБЕЗЬЯННИК

Когда, забыв начальных дней понятьеИ разум заповедных книг,Разбойное и ловчее занятьеНаш предок нехотя постиг,Когда утратил право домочадцаНа сонмы звезд, на небеса,И начали неспешно превращатьсяПоля и цветники в леса, —Неравномерным было одичанье:Вон там не вывелся букварь,А там из ясной речи впал в мычаньеЕще не зверь, уже дикарь,А там, где шел распад всего быстрее,Где был активнее уран,Властители, красавцы, грамотеиПотомством стали обезьян.Еще я не нуждаюсь в длинных лапах,Но в обезьянник я вхожу,И, чувствуя азотно-кислый запах,Несчастным выродкам твержу:"Пред вами — царства Божьего обломки,Развалины блаженных лет.Мы, более счастливые потомки,Идем во тьму за вами вслед".

1963

РОЖДЕСТВО

В том стандартном поселке,Где троллейбус кончает маршрут,В честь рождественской елкиПляшут, пьют и поют.

В доме — племя уборщиц,Судомоек и нянь из больниц,Матерщинниц и спорщиц,Работяг и блудниц.

Не ленивы как будто,Не бегут от шитья и мытья,Но у них почему-тоНе бытуют мужья.

У красивой ВасёныНастроенье гулять и гулять.Аппарат самогонныйПоработал на ять.

В деревенских частушкахЕсть и воля, и хмель, и метель.В разноцветных игрушкахПризадумалась ель.

Сын смеется: "Маманя,Ты не видишь, что рюмка пуста!"И, глаза ей туманя,Набегает мечта.

А на небе сыночкаВ колыбели качает луна,Словно мать-одиночка,Ожиданья полна.

1963

МОЛЧАЩИЕ

Ты прав, конечно. Чем печаль печальней,Тем молчаливей. Потому-то лесНам кажется большой исповедальней,Чуждающейся выспренних словес.

Есть у деревьев, лиственных и хвойных,Бесчисленные способы страдатьИ нет ни одного, чтоб передатьСвое отчаянье… Мы, в наших войнах

И днях затишья, умножаем чадРечей, ругательств, жалоб и смятений,Живя среди чувствительных растений,Кричим и плачем… А они молчат.

1963

ЗИМНЕЕ УТРО

А кто мне солнце в дар принес,И леса темную дугу,И тени черные березНа бледно-золотом снегу?

Они, быть может, без меняСуществовать могли бы врозь, —И лес, и снег, и солнце дня,Что на опушке родилось,

Но их мой взгляд соединил,Мой разум дал им именаИ той всеобщностью сроднил,Что жизнью кем-то названа.

1964

ШЕЛКОВИЦА

Как только в городской тишиКо мне придет полубессонница,Ночная жизнь моей души,Как поезд, постепенно тронется.

И в полусне и в полумглеЯ жду, что поезд остановитсяНа том дворе, на той земле,Где у окна росла шелковица.

Себя, быть может, обелю,Когда я объясню старением,Что это дерево люблюЛишь с детским, южным ударением.

Иные я узнал дворы,Сады, и площади, и пагоды,Но до сих пор во рту острыИ пыльно-терпки эти ягоды.

И злоба отошедших дней,Их споры, их разноголосица,Еще больней, еще роднейКо мне — в окно мое доносится.

Назад, к началу, к той глуши,Где грозы будущего копятся,Ночная жизнь моей душиБезостановочно торопится.

Мы связаны на всем пути,Как связаны слова пословицы,И никуда мне не уйтиОт запылившейся шелковицы.

1965