Судьба и случай. Стихи из разных книг - Татьяна Витальевна Кузовлева
Как будто за женщину пьют —
За женщину, что недоступна,
Которую в мыслях – и то
Любить и грешно, и преступно
И всё ж не забыть ни за что.
Ночь Ватикана
В час ночной у собора Петра
Так пронзительно ходят ветра,
Так ознобно мне в этой подкове:
В совершенстве конструкций и форм,
В торжестве и решений, и норм
Не хватает тепла и любови.
Отчужденности не превозмочь.
Белый мрамор и чёрная ночь.
Непроглядная ночь Ватикана.
Где же ты, тихий голос земли,
Где же ты, Покрова на Нерли —
Грусть и боль моя,
Вечная рана?
Река
Отрешившись от земного рая,
Гибко изогнувшись на плаву,
Спит река, во сне перебирая
Мягкую подводную траву.
Ни истока нет у ней, ни устья,
И вокруг – вперёд на тыщу лет —
Смерти нет, а значит, нет и грусти,
Нет любви, а значит, муки нет.
Спит река, ей и в неволе спится.
Но с неё, как темень ни долга,
Страстотерпцы, деспоты, ревнивцы,
Не спускают взглядов берега.
Караулят. Только что стараться,
Что за ней следить по мелочам?
Я-то знаю, сны какие снятся
Женщинам и река по ночам.
Тихая бухта
Говорят, что в Тихой бухте
Очень тихая вода.
Там не думают о бунте,
Дескать, море никогда.
Я была там, вы не верьте,
Что другое море там.
Эхо жизни, эхо смерти
Шло за мною по пятам.
Раствориться в них? Без толку.
Прошумело наугад
Море, что меня исторгло
Миллионы лет назад:
– Грусть свободы, радость плена —
Это женские пути.
Только помни: во Вселенной
Тихой бухты не найти.
Сокровенные обиды
Загоняющие в глушь,
Так обманчивым глубины
Тихих бухт и тихих душ.
«Вдруг стемнело посреди июля…»
Вдруг стемнело посреди июля,
На сады тревогу наводя:
Это к нам с востока завернули
Тучи, тяжелея от дождя.
И вокруг запричитали листья,
Принимая дальний гром на слух.
И ещё, пожалуй, гоношистей
Запрокинул голову петух.
Даже ель, предчувствием томима,
Задержала у пореза сок.
А гроза прошла, не глядя, мимо,
Обронив три капли на песок.
Истомлён напрасным ожиданьем,
Снова лес раскинул свет и тень.
Только выдох разочарованья
Чувствовался в чаще целый день
«Под сенью алычи, под кроной тамариска…»
Под сенью алычи, под кроной тамариска
Две лавки, тёмный стол да кружки для вина.
И крымская луна всходила близко-близко,
Как будто за столом седьмой была она.
Валялись на траве остывшие шампуры,
Тянуло от костра черешневым дымком.
Рыжел песок у ног распластанною шкурой,
И звёздный хоровод был вечностью влеком.
Твой взгляд протянут был куда-то длинно-длинно,
И лунная вдали светилась полоса.
Негромко, с хрипотцой, вздыхая, Антонина
О чем-то пела нам, полузакрыв глаза.
И не был счёт открыт ни бедам, ни победам.
Вставала над водой прожектора свеча.
И день грядущий мне, по счастью, был неведом.
И было мне тепло у твоего плеча.
«Прислушаюсь – неслышное услышу…»
Памяти отца
Прислушаюсь – неслышное услышу.
В незримое вгляжусь издалека.
Как в сумерках сквозной дымок над крышей,
Душа отца бесплотна и легка.
В неведомое, страх превозмогая
И никуда уж больше не спеша,
Она взлетела вечно молодая —
Несовместимы старость и душа.
А я себя старухой ощутила —
Из тех, что в горе нелегко согнуть,
Когда сама отцу глаза закрыла,
Когда бесслёзно я его обмыла
И руки на груди ему сложила,
Оплакала и проводила в Путь.
И поразилась: прежне убранство
Всё также город солнечный качал.
Для плоти – время.
Для души – пространство.
И нет границы между двух начал.
Ещё не осень
Ещё сентябрь, ещё не осень,
Лишь дней дождливых полоса.
Ещё свои одежды сбросят
Меланхоличные леса.
Но медля возле поворота,
Природа вдруг одарит днём,
Где будут синь и позолота,
Где гулок лес и светел дом.
Днём, когда счёт любви на годы
И неразумен, и нелеп.
…Ты в золотую чашку мёда,
Не торопясь, макаешь хлеб.
И я иду к тебе с порога,
Легко пересекая дом.
И вижу: небо так высоко
За чисто вымытым окном.
Там время лист кленовый носит,
Он вьётся, нежностью горя.
…Я говорю: ещё не осень —
Ещё начало сентября.
«Травы гнутся под тяжестью росной…»
Травы гнутся под тяжестью росной,
Позабыв о вчерашнем тепле.
Холодает. За ягодой поздней
Наклоняюсь к остывшей земле.
Ветер с присказкою ворожейной
Бродит рядом со мною во рву.
Грянул в зарослях выстрел ружейный —
Чьё-то сердце упало в траву.
Одинокая птица рыдает
Над внезапным сиротством своим.
Возвращаюсь домой. Холодает.
Я платком повяжусь шерстяным.
Я успею к твоей электричке.
Ты шагнёшь их разъятых дверей.
И распахнут по летней привычке
Будет ворот рубахи
