Юрий Кублановский - В световом году: стихотворения

РАЗВИВАЯ МАРКУЗЕ

Памяти 68-го

Освистав леграновский мотивчик,безоглядно ты сменила стильи уже давно не носишь лифчики штанами подметаешь пыль.Но еще не зажила обида,ибо выходило так подчас,что пренебрегал твоим либидо,Изучая то, что сделал Маркс.

И когда в прозрачную кабинкузаходила голая под душ —я спешил скорей сменить пластинку,не поверив в розовую чушь.И когда вдруг космы вороныераспускала махом по спине —меры революции крутыевиделись оправданными мне.

Но пока ажан фундаментальноновый штурм готовит где-то там,ты впервые леворадикальнаи отнюдь не безразлична нам.Отдохнем от предстоящих схваток,подсознанье вышло из глубин.Друг, форсящий клешами до пяток,заряжает рядом карабин.

Боже мой, и ты еще хотела,вырвавшись в столицу из глуши,в мастерской непуганое телопродавать мазиле за гроши.Он тебя, уже снимая пенки,ест глазами, будто нувориш —перед ним одна на авансценкеты совсем раздетая сидишь.

Пусть тебе, жестокая, неловкостанет возле моего одра,ежели поспешно драпировкойне прикроешь пышного бедра.Переутонченна и мясиста,выглядишь уже не по-людски,разлетясь на импрессионистарадужные бледные мазки.

К лилиям, кувшинкам, их изловуя и сам не равнодушен, ноуступаю не цветам, а слову,что теперь в груди раскалено.Мой удел — с линолеумным поломв невпрогляд задымленных кафезаседая, ссориться с глаголоми посильно мыслить о строфе.

H.G.

He мешая сонным рыболовамкуковать в преддверии зимы,под зонтом раскидистым не новымдвигались по набережной мы.Обгоняли баржи нас упрямов водяной назойливой пыли.И клешни с наростами Notre-Dameкак всегда маячили вдали.

Много-много лет назад в России,познакомясь, спрашивал тебяо мещанской вашей энтропии,в ту тихонько сторону гребя.Горячась, ты отвечала грозно:скоро, мол, на ней поставим крест.Что же медлишь — или слишком поздно,или трудно за один присест?

В шелковой рубашке на кроватиу меня тут в беженской норевыглядишь принадлежащей к знати.Восемьдесят третий на дворе.Помнится, в сознании крутиласьновость, что Андропову хана.И бывало, дня не обходилосьбез бутылки красного вина.

В солнцепек в необозримом храмевоздух всё равно холодноват;вековая копоть въелась в каменьи зверьки оскаленные спят.В алтаре гигантская розеткас красно-синим блестким витражом,словно Бога огненная меткаили космос, срезанный ножом.

Шли с тобой, нечёсаные, темнымбесконечным нефом боковыми таким же сердцем неуемнымбыли ближе мертвым, чем живым.А еще поблескивала кварцемв получаше каменной вода,чтоб смочить негнущиеся пальцыпрежде чем перекреститься, да.

Наконец, передохнув немногона одной из лавок для мирян,так и не отважившись с порогаиспросить прощенье за изъян,мы вернулись в городской зверинец,малодушно оставляя тотдревний дом, похожий на эсминец,что сойдет со стапелей вот-вот.

Трехэтажным обложив Монтеня,свой кожан пожертвую бомжу.Чтоб не быть похожим на тюленя,как по расписанию хожув тускло освещаемые залы,где подруги из агитбригади другие интеллектуалыпо мишеням яростно палят.

И сегодня, нахлебавшись втунеоппортунистических бодяг,что не всё приемлемо в Цзэдунеи в России вышло всё не так,словно выполняющие разомсердцем продиктованный приказ,мы идем притихшим Монпарнасом,и не останавливайте нас.

С древних башен скалятся химеры;ректорат сочувствует порой.Хунвейбины, кастровцы и кхмеры,каждый — диалектик и герой.Ленин прав, что в надлежащем местев нужный час собраться должно нами, священнодействуя из мести,вставить клизму классовым врагам.

Я первым сам приду тебе сказать,что всё проиграно — ребята отступили.К буржуазии, при которой жили,придется снова в рабство поступать.Нас полицейские по-царски наградили:у одного фингал,другой с рубцом на лбу,а третий вообще лежит в гробу,слезоточивым газом отравили.И он уже — лопатой борода —не свистнет весело:— Айда опохмелиться!Любимая, я думаю о шприце,всади на ампулу поболе, чем всегда.

Я видел, ты одна над схваткою быларешительных идей с правами человека,но вдруг расслабилась — и чуть не родила,пока неистово гремела дискотека.……………………………………………Есть в диалектике еще один закон,который нарушать борцам не должно всуе:тот быстро в правый катится уклон,кто после первых битв раскис и комплексует.

А если так, то чем же можем мыпомочь безграмотным в большой политучебе,я — с розовым бинтом, подобием чалмы,и ты — с младенцем, плачущим в утробе?

ТРЕТИЙ ПУТЬ

В московском ханствев иные дния жил в пространствевне времени.

Там каждый нытики раздолбай,поддав, политики краснобай.

Служа в каптерках,читал труды.Шагал в опоркахтуды-сюды,

стихосложеньемгреша порой.Месторожденьянад головой

миров мерцали:их прииски,казалось, звалив свои пески.

Сорваться б с вахтыи — в аккуратв иные шахтыиных пенат…

И жребий выпалне как-нибудь:с Отчизной выбраля третий путь.

Путь полудённымпроселком — в синьк холмам взвихреннымседых пустынь,

чтоб насыщаясьсухим пайкоми защищаялицо платком,

там на потребусквозной космической тоскеАддис-Абебусвою построить на песке.

ПЛОХО СЛЫШНО

Доныне не умер,но где-то на линии естьблуждающий зуммер,твою добывающий весть.

Постой… не узнаю… простужена?Кичиться техники успехамине стоит, ежели нарушенатакими тишина помехами.Как будто говоришь из Скифии,а заодно с тобой на линиимегеры, фурии и пифии,сирены, гарпии, эринии,озвученные не Овидием,а кем-то из другого ряда.Да, я горжусь своим развитием,хоть, слышу, ты ему не рада.Звонок блокадника из города,который много лет в осаде:сплав послушания и гонора,наката с просьбой о пощаде.Про баснословную коллизиюя слушал бы, не смея пикнуть,но в виртуальный твой Элизиум,как хочешь, не могу проникнуть.

Нет, нет, на рычажок из никеляне нажимай, срывая яростьна аховом комфорте флигеля,где ты когда-то обреталась.

Забыть про свистопляску с ценамии расквартировать бы снованаш маленький отряд под стенамиБорисоглебска ли, Ростова…И скоро снега торопливыезавалят басменные хлопьяокругу, астры незлобивыеи полустертые надгробьяв их сочетании таинственном.Дозволь, смирясь с моим решеньем,мне сделаться твоим единственным —на расстояньи — утешеньем.Затихни, как перед разлукоюпосле отказа от гражданства.А я возьму и убаюкаюпучину черную пространства.

ФОТКА