Виктор Гюго - Девяносто третий год. Эрнани. Стихотворения

«Колоколен ли перепевы…»

Перевод В. Давиденковой

Колоколен ли перепевы,От набата ль гудит земля…Нет мне дела до королевы,Нет мне дела до короля.

Позабыл я, покаюсь ныне,Горделив ли сеньора вид,И кюре наш — он по-латыниИль по-гречески говорит.

Слез иль смеха пора настала,Или гнездам пришел сезон,Только вот что верно, пожалуй, —Только верно, что я влюблен.

Ах, о чем я, Жанна, мечтаю?О прелестной ножке твоей,Что, как птичка, легко мелькая,Перепрыгнуть спешит ручей.

Ах, о чем я вздыхаю, Жанна?Да о том, что, как приворот,Незаметная нить неустанноК вам в усадьбу меня влечет.

Что пугает меня ужасно?То, что в сердце бедном моемСоздаешь ты и полдень ясный,И ненастную ночь с дождем.

И еще мне забавным стало —Что на юбке пестрой твоейНезаметный цветочек малыйМне небесных светил милей.

ГРОЗНЫЙ ГОД

ГОРЕ[488]

Перевод П. Антокольского

Шарль, мой любимый сын! Тебя со мною нет.        Ничто не вечно. Все изменит.Ты расплываешься, и незакатный свет        Всю землю сумраком оденет.

Мой вечер наступил в час утра твоего.        О, как любили мы друг друга!Да, человек творит и верит в торжество        Непрочно сделанного круга.

Да, человек живет, не мешкает в пути,        И вот у спуска роковогоВнезапно чувствует, как холодна в горсти        Щепотка пепла гробового.

Я был изгнанником. Я двадцать лет блуждал        В чужих морях с разбитой жизнью,Прощенья не просил и милости не ждал:        Бог отнял у меня отчизну.

И вот последнее — вы двое, сын и дочь,        Одни остались мне сегодня.Все дальше я иду, все безнадежней ночь.        Бог у меня любимых отнял.

Подобно Иову[489], я наконец отверг        Неравный спор и бесполезный.И то, что принял я за восхожденье вверх,        На деле оказалось бездной.

Осталась истина. Пускай она слепа.        Я и слепую принимаю.Осталась горькая, но гордая тропа, —        По крайней мере, хоть прямая.

ПОХОРОНЫ

Перевод Ю. Корнеева

Рокочет барабан, склоняются знамена,И от Бастилии до сумрачного склонаТого холма, где спят прошедшие векаПод кипарисами, шумящими слегка,Стоит, в печальное раздумье погруженный,Двумя шпалерами народ вооруженный.

Меж ними движутся отец и мертвый сын.Был смел, прекрасен, бодр еще вчера один;Другой — старик; ему стесняет грудь рыданье;И легионы им салютуют в молчанье.

Как в нежности своей величествен народ!О, город-солнце! Пусть захватчик у ворот,Пусть кровь твоя сейчас течет ручьем багряным,Ты вновь, как командор, придешь на пир к тиранам,И оргию царей смутит твой грозный лик.О мой Париж, вдвойне ты кажешься велик,Когда печаль простых людей тобою чтима.Как радостно узнать, что сердце есть у Рима,Что в Спарте есть душа и что над всей землейПариж возвысился своею добротой!Герой и праведник, народ не бранной славой —Любовью победил.

                              О, город величавый,Заколебалось все в тот день. Страна, дрожа,Внимала жадному рычанью мятежа.Разверзлась пред тобой зловещая могила,Что не один народ великий поглотила,И восхищался он, чей сын лежал в гробу,Увидя, что опять готов ты на борьбу,Что, обездоленный, ты счастье дал вселенной.Старик, он был отец и сын одновременно:Он городу был сын, а мертвецу — отец.

Пусть юный, доблестный и пламенный боец,Стоящий в этот миг у гробового входа,Всегда в себе несет бессмертный дух народа!Его ты дал ему, народ, в прощальный час.Пускай душа борца не позабудет насИ, бороздя эфир свободными крылами,Священную борьбу продолжит вместе с нами.Кто на земле был прав, тот прав и в небесах.Умершие, как мы, участвуют в бояхИ мечут в мир свои невидимые стрелыТо ради доброго, то ради злого дела.Мертвец — всегда меж нас. Усопший и живойРавно идут путем, начертанным судьбой.Могила — не конец, а только продолженье;Смерть — не падение, а взлет и возвышенье.Мы поднимаемся, как птица к небесам,Туда, где новый долг приуготован нам,Где польза и добро сольют свои усилья;Утрачивая тень, мы обретаем крылья!О сын мой, Франции отдай себя сполнаВ пучинах той любви, что «богом» названа!Не засыпает дух в конце пути земного,Свой труд в иных мирах он продолжает снова,Но делает его прекрасней во сто крат.Мы только ставим цель, а небеса творят.По смерти станем мы сильнее, больше, шире:Атлеты на земле — архангелы в эфире,Живя, мы стеснены в стенах земной тюрьмы,Но в бесконечности растем свободно мы.Освободив себя от плотского обличья,Душа является во всем своем величье.Иди, мой сын! И тьму, как факел, освети!В могилу без границ бестрепетно взлети!Будь Франции слугой, затем что пред тобоюТеперь раздернут мрак, нависший над страною.Что истина идет за вечностью вослед,Что там, где ночь для нас, тебе сияет свет.

«О, время страшное! Среди его смятенья…»

Перевод М. Донского

О, время страшное! Среди его смятенья,Где явью стал кошмар и былью — наважденья,Простерта мысль моя, и шествуют по нейСобытья, громоздясь все выше и черней.Идут, идут часы проклятой вереницей,Диктуя мне дневник страница за страницей.Чудовищные дни рождает Грозный Год;Так ад плодит химер, которых бездна ждет.Встают исчадья зла с кровавыми глазами,И, прежде чем пропасть, железными когтямиОни мне сердце рвут, и топчут лапы ихСуровый, горестный, истерзанный мой стих.И если б вы теперь мне в душу поглядели,Где яростные дни и скорбные неделиОставили следы, — подумали бы вы:Здесь только что прошли стопою тяжкой львы.

«За баррикадами, на улице пустой…»

Перевод П. Антокольского

За баррикадами, на улице пустой,Омытой кровью жертв, и грешной и святой,Был схвачен мальчуган одиннадцатилетний.— Ты тоже коммунар? — Да, сударь, не последний!— Что ж! — капитан решил. — Конец для всех — расстрел.Жди, очередь дойдет! — И мальчуган смотрелНа вспышки выстрелов, на смерть борцов и братьев.Внезапно он сказал, отваги не утратив:— Позвольте матери часы мне отнести!— Сбежишь? — Нет, возвращусь! — Ага, как ни верти,Ты струсил, сорванец! Где дом твой? — У фонтана.—И возвратиться он поклялся капитану.— Ну живо, черт с тобой! Уловка не тонка! —Расхохотался взвод над бегством паренька.С хрипеньем гибнущих смешался смех победный.Но смех умолк, когда внезапно мальчик бледныйПредстал им, гордости суровой не тая,Сам подошел к стене и крикнул: — Вот и я! —И устыдилась смерть, и был отпущен пленный.

Дитя! Пусть ураган, бушуя во вселенной,Смешал добро со злом, с героем подлеца, —Что двинуло тебя сражаться до конца?Невинная душа была душой прекрасной.Два шага сделал ты над бездною ужасной:Шаг к матери один и на расстрел — второй.Был взрослый посрамлен, а мальчик был герой.К ответственности звать тебя никто не вправе.Но утренним лучам, ребяческой забаве,Всей жизни будущей, свободе и весне —Ты предпочел прийти к друзьям и встать к стене,И слава вечная тебя поцеловала.В античной Греции поклонники, бывало,На меди резали героев именаИ прославляли их земные племена.Парижский сорванец, и ты из той породы!И там, где синие под солнцем блещут воды,Ты мог бы отдохнуть у каменных вершин,И дева юная, свой опустив кувшинИ мощных буйволов забыв у водопоя,Смущенно издали следила б за тобою.

СУД НАД РЕВОЛЮЦИЕЙ