Виктор Гюго - Девяносто третий год. Эрнани. Стихотворения
«Он так ей говорил: Когда бы мы смогли…»
Перевод М. Кудинова
Он так ей говорил: «Когда бы мы смогли,Вдыхая запахи разбуженной землиИ словно опьянев от тихого экстаза,Все связи с городом порвать, уехать сразу,Покинув грустный обезумевший Париж,Тогда, неважно где, искать покой и тишьОтправились бы мы вдали от царства злобы,Искать тот уголок, где обрели б мы обаЛужайку и цветы, и скромный дом, и лес,И одиночество, и синеву небес,И песню птицы под окном, и тени сада,И что еще тогда, скажи, нам было б надо?»
Июль 18…НАДПИСЬ НА ЭКЗЕМПЛЯРЕ «БОЖЕСТВЕННОЙ КОМЕДИИ»
Перевод Бенедикта Лившица
Однажды вечером, переходя дорогу,Я встретил путника; он в консульскую тогу,Казалось, был одет; в лучах последних дняОн замер призраком и, бросив на меняБлестящий взор, чья глубь, я чувствовал, бездонна,Сказал мне: — Знаешь ли, я был во время оноВысокой, горизонт заполнившей горой;Затем, преодолев сей пленной жизни строй,По лестнице существ пройдя еще ступень, яСвященным дубом стал; в час жертвоприношеньяЯ шумы странные струил в немую синь;Потом родился львом, мечтал среди пустынь,И ночи сумрачной я слал свой рев из прерий;Теперь — я человек; я — Данте Алигьери.
Июль 1843 г.СТАТУЯ
Перевод М. Донского
Когда клонился Рим к закату своему,Готовясь отойти в небытие, во тьму,Вослед за царствами Востока;Когда он цезарей устал сажать на трон,Когда, пресыщенный, стал равнодушен онКо всем неистовствам порока;
Когда, как древний Тир, он стал богат и слабИ, гордый некогда, простерся, словно раб,Перед распутным властелином;Когда на склоне дней стал евнухом титан,Когда он, золотом, вином и кровью пьян,Сменил Катона Тигеллином[474], —
Тогда в сердца людей вселился черный страх,А указующий на небеса монахВ пустыню звал сестер и братий.И шли столетия, а обреченный мирБезрадостно справлял свой нечестивый пирСреди стенаний и проклятий.
И Похоть, Зависть, Гнев, Гордыня, Алчность, Лень,Чревоугодие, как траурная тень,Окутали земные дали;Семь черных демонов во тьме глухой ночиПарили над землей, и в тучах их мечи,Подобно молниям, сверкали.
Один лишь Ювенал[475], суров, неумолим,Восстал как судия и на развратный РимОбрушил свой глагол железный.Вот статуя его. Взглянул он на Содом —И в ужасе застыл, встав соляным столпом[476]Над разверзающейся бездной.
Февраль 1843 г. * * *«Скупая, чахлая, иссохшая земля…»
Перевод П. Антокольского
Скупая, чахлая, иссохшая земля,Где люди трудятся, сердец не веселя,Чтоб получить в обмен на кротость и упорствоГорсть зерен иль муки для их лепешки черствой;Навеки заперты среди бесплодных нивБольшие города, что, руки заломив,Ждут милосердия и мира, жаждут веры;Там нищий и богач надменны выше меры;Там ненависть в сердцах, там смерть, слепая тварь,Казнит невинного и лучшего, как встарь;А там снега вершин за маревом туманным,Где стыд и правота живут в ладу с карманом;Любая из страстей рождает столько бед,И столько волчьих стай в чащобе жрет обед;Там — засуха и зной, тут — северная вьюга;Там океаны рвут добычу друг у друга,Полны гудящих мачт, обрушенных во тьму;Материки дрожат, тревожатся в дыму,И с чадным факелом рычит война повсюду,И, села превратив в пылающую груду,Народы к гибели стремятся чередой…
И это на небе становится звездой!
Октябрь 1840 г.ЭПИТАФИЯ
Перевод М. Кудинова
Смеялся он и пел, ребенок этот милый.Природа, о зачем его ты взять решила?Имея столько звезд, смеющихся во мгле,Имея столько птиц, что распевают звонко,Зачем взяла ты вдруг у матери ребенкаИ спрятала его среди цветов в земле?Увы! От этого богаче ты не стала,Не стала веселей… Ты даже и не знала,Что сердцу матери так много значил онИ что его уход — великих мук причина.То сердце, как и ты, — бездонная пучина,Но в пустоте ее — одни лишь боль и стон.
Май 1843 г. * * *«В минуты первые я как безумец был…»
Перевод М. Кудинова
В минуты первые я как безумец был,[477]И слезы горькие три дня подряд я лил.Вы, у кого господь надежду отнял тоже,Вы, потерявшие то, что всего дороже,Отцы и матери, терзались ли вы так?Хотел я голову разбить себе, чтоб мракСознанье погасил… Потом я взбунтовался.Глазам не веря, я глядел и предавалсяТо возмущению, то скорби… Я твердил:«Возможно ль, чтоб господь такое допустилИ стало б на земле отчаянье всевластно?»Казалось мне, что сон увидел я ужасный,Что не могла она покинуть всё и всех,Что рядом в комнате ее раздастся смех,Что смерти не было и не было потериИ что она сейчас откроет эти двери…
О сколько раз я говорил себе: «Молчи!Она тебя звала, звенят в дверях ключи,Лишь подними глаза — и встретишься с ней взглядом:Она ведь не ушла, она здесь где-то рядом».
Джерси, Марин-Террас, 4 сентября 1852 г. * * *«Когда мы вместе обитали…»
Перевод М. Кудинова
Когда мы вместе обиталиВ краю холмистом прошлых дней,Где лес шумел, синели далиИ рядом с домом пел ручей,
Ей десять лет в ту пору было,Мне тридцать минуло едва…О, сколько свежести таила,Как пахла на лугах трава!
Работа легкой мне казалась,Сверкало небо, как венец,И сердце счастьем наполнялось,Когда звала она: «Отец!»
Как часто, в мысли погруженный,Я слышал звонкий голосокИ, светом взгляда озаренный,От всех печалей был далек.
Принцессы вид она имела,Когда мы вместе шли гулять,Цветы срывала то и дело,Мечтала бедным помогать.
Когда ж мечта ее сбывалась,Она от всех таилась глаз…О, многим ли из нас случалосьТворить добро не напоказ?
По вечерам со мною рядомПрисесть к столу ее влекло;Не дорожа своим нарядом,К нам бились мотыльки в стекло.
В ее речах был звук свирели,Ей были ангелы сродни,На мир глаза ее смотрели,И не умели лгать они.
Я жил еще на свете мало,Когда, дарована судьбой,Она моей зарею стала,Моею утренней звездой.
О, как луна в небесной синиВсходила, улыбаясь нам!Как мы бродили по долине!Как бегали мы по лесам!
А после, возвращаясь к дому,Где огонек мерцал в окне,Мы шли дорогою знакомой,Прислушиваясь к тишине.
Мы шли с горящими глазами,И был ее мне лепет мил.Я душу детскую словамиПроникновенными лепил.
Как взгляд ее тогда был светел!Как мне хотелось ей помочь!Все это, словно тень иль ветер,Мелькнуло и умчалось прочь…
Вилькье, 4 сентября 1845 г. * * *«Живешь, беседуешь, на облака взираешь…»
Перевод М. Кудинова
Живешь, беседуешь, на облака взираешь,Порою Данте и Вергилия читаешь,Садишься иногда в наемный экипажИ едешь за город, где воздух и пейзажТебя в хорошее приводят настроенье;Случайный женский взгляд в душе твоей волненьеРождает; пенье птиц тебя влечет в поля;Ты любишь, ты любим… Счастливей короляТы просыпаешься, ты окружен семьею,Тебя целует мать, ты говоришь с сестрою,За утренним столом тебя газеты ждут;Твой наполняют день любовь, надежды, труд;Бушует жизнь вокруг, тебя порою раня,Бросаешь ты слова в бурлящее собранье;Пред целью избранной, перед судьбой своейТы мал и ты велик, ты слаб и всех сильней,Ты повелитель бурь, волна в житейском море,И все меняется, и радость ждет и горе,Ты падаешь, встаешь, упорствуя в борьбе…А после тишина: приходит смерть к тебе.
11 июля 1846 г., возвращаясь с кладбища * * *«Я завтра на заре, когда светлеют дали…»
