Юрий Кублановский - В световом году: стихотворения
«Далеко-далече за снежной осыпью…»
Далеко-далече за снежной осыпью,и другой, и третьей — мой старый дом.Там ты мне примстилась, должно быть, сослепув котелке ли, шляпе с цветным пером.Это я останусь без эпитафии,а про ладно скроенное твоеесть в отлично изданной монографии«Человек и его шмутьё».
…Шла война миров, будто русских с галлами,обмороженными опять.И земля с пустынными терминаламине могла ни выиграть, ни проиграть.Хоть её прилизанные приказчики,обдавая вежливым холодком,развозили по адресатам ящики,ну а в них — Калашниковы рядком.
Где и кто в ту пору сидел на троне,не припомню точно, кажись, не свой.В обреченном прифронтовом районеу забытой Богом передовойя лазутчик был похитрей Емелькии тебе не смел доверять вполне,но балдел уже от одной бретельки,что держала чашечку на волне.
31. I.1998«Когда не то чтобы бессильное…»
Когда не то чтобы бессильное,зарапортовываясь снова,берусь замуровать двужильноев столбец лирическое слово,когда ему в простосердечиии впрямь я отдал все до нитки,обожествив глагол, наречиеи существительные слитки,и вот не знаю сам, зачем спешупо их же лаве,как говорят спортсмены, к финишу,верней, к неброской переправе —расслышат ли меня заречныеракиты в хмари предрассветнойи кот, от нас на веки вечныеушедший на неделе Светлой,и над ржавеющими крышаминеведомо с какого света,невесть кого опередившаяв прогале хвойных крон комета?
14. IV. 1997«На излёте не век — но эра…»
На излёте не век — но эравраз со всеми её веками,что, как пленниками галера,нашей названа шутниками.
Тут худые дела творятся:в каждом атоме, кварке ложь, носконцентрироваться, собратьсядаже мысленно невозможно,
старой нищенке дав купюру,побирающейся в обносках.Жизнь моя пролетела сдуру,в общем, тоже на перекрестках,
хорошо хоть не с биркой в яме.Составлявшие камарильюкрасномордые со стволамитоже сделались ветром, пылью.
Те хозяева испитыев прелых валенках, знатных бурках,и прикинутые крутыев новых выросшие мензурках,
мы, любившие поутрянкепохмелиться не ради славы,и холеные дяди — янкииз последней супердержавы,
и другие, кто нам неровни,а ведь тоже казались былью,подобрев, о себе напомнимсиним ветром и серой пылью.
…Там — в зоне ином, пространствевспомню ли хохлому леснуюи укоры в непостоянствев ночь холодную, вороную
вновь услышу, пускай беззвучно?Ничего, ничего не минет.И любовь, если ей сподручно,вновь нахлынет и душу вынет.
«Раскалена амальгама рассвета…»
Раскалена амальгама рассветавовсе не вдруг наступившего лета.
Судя по ранам сонной подкорки,кровопролитней стали разборки.
Яблонный ладан с черемухой, вишней,в этом содружестве третьей, не лишней,
над подмосковной цвелью откосовс физиологией хищной отбросов.
Крепости гопников и прошмандовокс прежним душком гальюнов и кладовок.
В нашей убойной жизни топорнойк суке породистой и беспризорной
кто прикипит потеплевшей душою?Всё беспорядочней с каждой верстою
уж перестрелка слышится близкогруппы захвата с группою риска:
дин-дин-дин, дин-дин-дин. Примечаешь, сынок,на редутах родных батя твой одинок.
АВТОБИОГРАФИЧЕСКИЕ ФРАГМЕНТЫ
«Раз вы не с нами — с ними»и — прикрепили бирку.Каждый теперь алхимикзнает свою пробирку.Сколько сторон у света?Начал считать — и сдался.Впрочем, при чем тут это?Я зарапортовался.
Много, под стать пехоте,верст я прочапал пыльных,жил в местностях по квотегиблых, зубодробильных.Помню, бугай в кожанев древней Гипербореехрипло кричал в шалмане:«Жаркое, и побыстрее!»
Вышел я к морю ночьюбелой тогда в Кеми.Да и теперь воочьюдумаю: «До-ре-ми,ежели ты мужчина,где же оружие?»Роскошь и матерщина;и малодушие.
Челядь первопрестольнойдействует от движка.Про одного довольнокроткого петушка,правда не без сноровки,мне объяснили лишь:«Он человек тусовки».Ладно, не возразишь.
Те же, с кем выходилимы на служение,те в большинстве в могилеи пораженииправ; и хоть ночь кончаласьс нашими спорами,слово — оно осталосьза мародерами.
Я за бугром далечервался всегда домой.Часто теперь при встречеспрашивают: на кой?Я же в ответ пасуюи перебить спешу, ибоне надо всуебрать меня за душу.
Я поспешил вернутьсяне для того, чтоб какследует оттянуться,с воли в родной барак,а заплатить по сметеи повидать родных.Старый паром по Летеходит без выходных.
17. V.1997«В пору богомерзкую, ближе к умиранию…»
В пору богомерзкую, ближе к умиранию,впрочем, с обретением отеческих пенат,поминаю вешнюю, теплую Британию,всю в вишневой кипени много лет назад:как чему-то встречные клерки веселилисьв том раю потерянном делу вопрекии галерку в опере, куда не доносилисьКомандора гулкие, видимо, шаги.Времена далекие — аж до сотворениякосмоса — открытого для души,то бишь самостийницы вплоть до отделенияи переселения в иные шалаши.Говорят, «влияние английских метафизиков»,«в духе их наследия» — не знаю, не читал;но твое присутствие той же ночью близкоенезаметно вынесло спящего в астрал.С той минуты многое кануло и минуло.Стал в своем отечестве я лохом и ловцомчеловеков… Ты меня давно из сердца вынула,схожего с подернутым рябью озерцом.В целом, тишина окрест прямо погребальная,в общем, идеальная пожива для молвы.Только где-то слышится перестрелка дальняякем-то потревоженной солнцевской братвы.
31 МАЯ 1997[5]
Снова в мозгу крещендо: глупость или измена?В залах еще играют на последях Шопеначестно чистюли в черном, фрачном с лампасами.А уж окрест гуляет голь с прибамбасами.
Мы остаемся в мире что-то совсем одни,будто в пустой квартире кто-нибудь из роднис крымского побережья, отданного взаглотбратьям из незалежной.Ящерица не ждетвозле шурфов с боспорскиммраморным крошевом,с запахом роз приморских,тьмой приумноженным…
Предали мы Тавриду-мать, на прощание,будто белогвардейцы, дав обещаниеслушать ночами ровныйшелест волны вдалив гальке единокровнойс слезной сольцой земли.
«Колли, еще холеная, заглядывая в глаза…»
Колли, еще холеная, заглядывая в глаза,мечется возле станции в поисках адреса,еще сохраняет выправку — но свистни, с тобой пойдет.Народ же охоч до выпивки, челночный у нас народ,шоковой терапией лечится круглый год.Кладбища… Эмираты… Что ему Божья тварь,преданная успешным функционером встарь,нынче же новым русским, то бишь насильником,нюхающим закуски битым рубильником,стряхивающим перхоть с красного пиджака.Падает средний возраст бабы и мужика.Взял бы тебя я, колли,пусть всё уляжется.Да ведь с другой я что листанции, кажется.
Впрочем, сирени белой тоже навалом тут,так же её под ветром хаосу радостно…
«Отошло шиповника цветенье…»
