Юрий Кублановский - В световом году: стихотворения

ПРИБРЕЖНОЕ

Перегоревший рано июль,серые кровли, порванный тюль;

и хироманта находка — лопухвсеми буграми сразу набух.

Родоначальник, ветхий Адамтеплою водкой спасается там

и поминает рай в шалаше,знать, не хорошим словом в душе.………………………………………………….Я из другого теста, поди,что-то другое ноет в груди.

Кверху б спиною одетою плыл,щупая зенками бархатный ил.

Пыльный ли жемчуг, в брюхе ль икрау осетрины, жены осетра?

То-то сбежались на берег рекизнавшие цену целковым царьки.

Словом, двуногой быть не хочутварью, мне это не по плечу.

На самого я себя положусь.От самого я себя откажусь.

Так будет проще на Страшном Судематушке Роще, батьке Воде…

«Снятся мне окромя забот…»

Снятся мне окромя забот:смутный откос реки,створы фарватера в разворот,вольные паводки.Вот почему, пожилой мужик,чураюсь визгливых птици просыпаюсь в ответ на крикземлячек-утопленниц.

…Помню, как оживлял физрук,склонясь, плавчиху на берегу,сгибал безвольные плети руки бросил: «Поздно. Не помогу».Речной подпитывают потокключи — чем йодистей, тем темней.Кто-то дергает поплавоксердца — сильней, сильней.

«Темное — с солнцем — лето…»

Спойутопленнику про юдоль,где он зажигал свечу.

Темное — с солнцем — летов восемьдесят втором

как-то без переходав осень обабилось.

Враз пожелтели кромкикрон на обрывчатом

правобережье Волгинад дебаркадером.

Я приезжал прощаться:мне оставалось три

дня несусветных волглыхжизни на родине.

Всё за спиной — мытарства,вызовы; впереди

сладкая неизбежностьвстречи с Европою.

…Здесь пробегало детствов летние месяцы

с бабушкой СоколовойЛюдмилой Сергеевной.

Храмины разореннойпортик теперь красней,

гуще еще крапива,диче боярышник.

Я вспоминал нырянье,ягоды, молоко,

как приоткрыл в подклетестарый седой сундук

с тленной парчой — остаткомот облачения,

но со сберегшей формурозой тиснёною.

Было окрест безлюдно.Горек мой табачок.………………………………….Вдруг возле шатких сходеноколо берега

выплыл спиной разбухшейкверху утопленник.

…До парохода двадцатьс лишним еще минут.

Чайка зависла, визгнув,жадная, жалкая.

«Смолоду нырнешь, пересчитаешь…»

Смолоду нырнешь, пересчитаешьпонову все ребрышки водице,то ли братом, то ли сватом станешьв стороне невестящейся птице.

Смолоду ведь всё определяетбытие — твердили ортодоксы.На обломе лета побеждаетэнтропия розовые флоксы.

Годы промелькнули с той разлуки.В два последних — что-то похудалитак фаланги пальцев у подруги,что гулять свободно кольца стали.

И всё чаще, четче вспоминаюмалую свою, как говорится,родину, которую не знаю,словно помер, не успев родиться.

Я из жизни всю её и вычели не хлопочу о дубликате.Но как прежде тянет плыть без вычурпри похолоданье на закате.

«Ровные всплески лагуны впотьмах…»

Восемь лет в Венеции я не был…

Ровные всплески лагуны впотьмахс дрёмными сваямив предупредительных огонькахпорознь и стаями.Жизнь начинать надо с конца,видеть её спиной.Площади брус тоже мерцалгулкой, единственной.

Здесь по ночам любят мальцы,к играм охочие,мячик гонять — что им дворцыводные отчие,что, как тротилом, начиненысумрачной древностью.Слезы бегут с каждой стеныс цвелью и ревностью.

…Нет, не спалось. И на заре,верней, озаренииовен и лев — Марк в серебрепри наводненииприоткрывал створы, продливнаши скитания.Ветер нагнал волны, размыввсе очертания.

Много с тех пор кануло стран,в точку дорог сошлось.В сердце впился старый капканцепче, чем думалось.Но возвратясь в свой или неткрай замороженный,ночью, когда ближе рассвет,

слышу тот плеск, давностью летлишь приумноженный.

«Лета со скоропалительной осенью…»

Леди Годива, прощай!

Лета со скоропалительной осеньюнерасторжимая спайка.С жадностью вновь на рябину набросиласьптиц неуклюжая стайка.

Дочь моя с дачи печальная съехаланынче с внучком Иоанном.Будто грызун с золотыми орехами,буду дремать со стаканом

впредь перед ящиком, глядя на скоруюпомощь с целебным эфиром —эти разборки каморры с каморроюредко кончаются миром,

что и понятно, раз дело о прибыли,с неба летящей в карманы.Вдруг узнаю о нечаянной гибелибывшей принцессы Дианы

вместе с её египтянином. Нечего,кажется, делать на светенам, что сметливых мальков опрометчивей,вдруг расплодившихся в Лете.

Леди Диану кисейною барышнейпомню еще на обложке.То-то подернулись клен и боярышникалым туманцем в окошке.

«В заводи сгрудились сонные лебеди…»

В заводи сгрудились сонные лебедии вспоминают свою побратимкуединокровную леди Ди,дикое бегство её — и поимкушайкой крутых папарацци; нелепицагибели близкоот эспланады с трофейным египетскимв тайнописи обелиском.

…В гетто влюбленных с моллюсками в крошевельда на поддонемодное сразу казалось поношеннымв том допотопном сезоне.И посегодня пылятся на полочкес ведома галльского МИДамною тогда обретенные корочкибеженца и апатрида.

Там — над брусчатым пространством с неброскоюроскошью — птичьесердце летит от лотков с заморозкоюв сад Тюильри за добычей,ну а потом — от торца к торцу.Где теперь зыбкая этаночью скользившая по лицучересполосица света?

ВОЗВРАЩЕНИЕ С ОСТРОВА ЦИТЕРЫ

Четверть века минуло, а всё не позабытаты, меня тянувшая за город в конценудного семестра — в омут малахитас годовыми кольцами где-то во дворцеграфа Шереметева; и хотя народыныне перемешаны, у тебя как размного было русскости, кротости, породыпрямо в роговице серых-серых глаз.Даже я поежился перед их пытливымиогоньками слезными, памятными впредь.

В молоке с рогатыми ветлами и ивамиможно неотчетливо было разглядеть:на подходе к берегу придержали весланемногоречивые тени в париках —видимо, приехали повидаться простос вороньем некормленным в низких облаках— с острова Цитеры. Помнишь, как приметилидве бесшумных шлюпки — по бортам огни.С той поры опасные мы тому свидетели,и притом одни.

«Пока беспокойный рассолец…»