Вячеслав Ладогин - Бульварный роман. Исповедь алкоголика (сборник)

Стерильность

Как пахнет смертью память! Над цветкомИз аромата вызревает мгла.Но мы от чуда продолженья ждем:К примеру, роза б не истлеть смогла.

Собою сам согрет. Свой ловишь свет.Ты (реку льдом) собой себя скуешь,Прекрасный зверь, себе нанесший вред.Мог изобилье – голод создаешь;

Просчет твой свеж, как мировой узор,Апрель, май… август: якобы – звук труб.Ты жаден, милый, вот твой приговор;Но есть жаднее: вырвут жизнь из губ,

Все всасывает смерть в огромный ротИ весь твой цвет и сладкий мед из сот.

Псалом без номера

Лот! Уходящий, ты заплачь по мне!Ночуя недалече от пожара:Шмель! – улетевший в поисках нектараГубами рыбы – на небесном днеЛот удирающий! Ори по мне!

Конь чей-то – Столп оближет языком,И, соль любя, узнает запах крови!…И врежет всадник плеткой… (как смычком —И рухнет нотный стан: басовой злясь подкове)И пепел закружит вслед за конем.

Лот. Пусто как! Где небо? Белый звукГремит. Незримы знамена творенья;Что ж так земля нема? Смолк всякий как-то вдруг;Всем южный крест зрачки рассек на четверти отмщеньем!

Спасающийся Лот! Вопи о мне:Мне – травы сохлые – петлею – давят шею.Я – висельник. Я праведных искать не смею,Я нем как рыба на небесном дне.Но Ты, слыхавший Глас. Прошу. Скорби о мне.

Ворон

Черный ворон, я не твой.

Кто ты, яркий блеск глубин драгоценныхИ сверканье Господних небес?Что ты, демон, в виражах обалденныхБелым сделался… Черным… БезМинимального стал вдруг оттенка?Есть ты? Нет? Эхо крика одно?Под пижоном прибойная пенка;А над ним со звездою сукно[19] —

Это я: я на лестнице шаткойДважды валкой, залезаю по ней,Страшной бестии с пугливой оглядкойШипя: Как здоров, воробей?Этих юных словно я вот, нет старей.Обсуждать тебе чего с перестарком?Эй, не скучно в игралище яркомНа ступенях трясущихся страстей?

Не приелось наши бледные лица,Покрасневшие очи щелкатьНас, бегущих из темницы в темницуИ с восторгом уходящих помирать?

Надоела ты с жизнью мне разлука.Прошлым мальчиком я быть не хочу!Вот летишь ты: воплощенная скука,Ну, а я-то за тобой куда лечу?Вещи называть – вот дар человекуИзначальных и священных времен.Ну а ты что здесь паришь – крик абрека —Что ты делаешь над морем имен?

Так дано, что стал ты мой собеседник,Прокурор в краткой тяжбе с судьбой.Ты романтик. Я был твой посредник,Но теперь я совсем другой.

Пацаном обожал я романы:Все, что Р. Льюис придумал Стивенсон.Я из замка по лесенке пьянойОт морского дыханья, как в сон,Одурелой над Шотландией СеленыГрезил, помню – зов волынки все слыхал:Лез туда, избегающий плена,Лез и, бедный, свободы искал,Ни веревочная лестничная хрупкость,И ничто не испугало: ведь всегда,Отрицая моей аферы тупость,Шлялась сверху манекенщицей звезда.

Жизнь моя солона: слез вино.Даже плен – а спасаться вот – негоже.Я не Иов, хоть затронута кожа…Но и мне не до шуток уж давно.

Гость я в мире, где ты-то живешь,А где дом мой, еще непонятно.Умирают тела, гаснет в пении ложь,Чтоб жил ты и жил многократно.

Чтобы я все признал без обмана,Надо мною чернеют крыла.Больше не на страницах романа.Вспять уже кинолента пошла.

Вот порывы ветра другого,Чем в романе. И пусть.Забывается шаг – к началу второго,А назад теперь зреть не стремлюсь.Сзади там эта бездна трехтактовой ночи,Где ахейцы рубили небесСвоих ради троянцев в клочья.

Ворон, краток будь. Я долезЯ лечу на тебя в качелях.Качаюсь, пернатых смелей.Полетом разбита летучая челядь.Я душе рассмеялся: моей.

Диалектичность буффонады

или Диалектика свинства[20]

В потрепанной маске. Как в пьесе «На дне»Я шел. Мужики обратились ко мнеИз ямы под старой, огромной сосною,Которую рыли: «Постой!Эй, парень, кричим мы тебе, ну же, стой!Собаку отрыть мы хотим (долг святой!)Не знаешь? – Здесь где-то зарыта (Ну Боже ты мой!)»…

Ребята, станьте на карачки (в позу прачки) —(Удобней так рыть землю рылом что есть силы).А все что там нароете, вот мой совет, сожрите,И верьте: все едино – не будь я Труффальдино!Животные и люди, мы – одна семья большая!Ребята, вы ж поверьте и похрюкайте чуть-чуть!

И после того я лежу на спинеБез маски. Три видны свиных рыла мне.И хрюкают: «Ах, нам без бисера скучно,Духовность ведь та же жратва!Хотим, чтобы нам улыбнулась судьба,Хотим, чтоб вино и, конечно, хлеба,И пищи для нашей души и вообще – для ума.»

Так что же вы? – Отбросьте попросту копытцаДа разбегитесь. Да с разбегу об телегу,И ваши морды будут плоско-привлекательны, как лица,И вы почти что люди, и попадет вам в грудиЖеланье жить и чувствовать, я верю, свиньи – люди ведь.Все сущее едино, ибо нету ничего.

Стихи из дворницкой

Я – сеятель соли по улицам ночи.Я – нет – не вельможа. Но я – что-то вроде:Лопата-псалтирь и канон мой торжественныйСлагает из снега и жести Божественной.

Ритм. Ритм движений с свеченью сдруженКрыш, ждущих рассвета. Завьюжен-завьюженЦарь-город, где площадеглавых проспектовСплетаются тулова…: «Кто же ты?» – «Некто!»

Я – Сеятель Соли! Я шаркаю бритвойПо рыхлому-р-рыхлому (рытвина), р-рытвинаЕго мостовой скорый шаг замедляет.…………………………………А соль выпадающий снег растопляет.

«Я – сеятель соли!» Я, что ли, на крыше? —И будто бы ближе – я к Богу все ближе?Все жесть меловая стрекочет, жесть гнется,И – тихие звезды. И черны колодцы.

Лишь хриплое пение голосом жести…Нет, снег зарычал и завыл: против шерстиБарс белый-пребелый задет; клок валится.Вдруг черная перед лопатой страница.

Розы (рассказ малоизвестного легионера)

Самые униженные, обиженные и огорченные —

Солдаты, студенты и заключенные.

Сто лычек, сто клыков впилось мне в зад.За мной организована погоня,И милостью клыкастого погонаЯ из наряда вновь иду в наряд.

Я злобный раб. В душе гниют отбросы!Я сердцем протекаю меж толчков.А в голове хрустит стекло стихов:«Как хороши, как свежи были розы!»

Вгрызалась в ступни боль слепой занозой.Бледнели руки, по полу тащась,А я рычал, почуяв смертный час:«Как хороши, как свежи были розы!»

И чуял смертный час часов двенадцать.Потом уж я не чуял ничего:Боль вышла потом. Я отер его,Да начал тихо-весело смеяться.

Меня не мог никто остановить:Я возражал на грубые угрозы:«Ах! Господа! Как свежи были розы,И хороши. И чудно было жить!»

«Как хороши!» И, мыла накрошив,Я мою пол, шатаясь, как поддатый.По свежевымытому прут солдаты.Я снова мою пол:«Как хороши!»

«Солдат, ты не Тургенев, ты – Солдат.И ты, мущинка, знать должон законов».Что ж. Жертвою оскаленных погоновЯ заступаю в третий раз подряд.

Мне одиноко. Я ничтожно мал,И, шмыгнувши вспотсвшебелым носом,Я, спрятавшись в курилке, прошептал:«Как хороши, как свежи были розы».

Ев. Рейну с сыновней нежностью (1)

Земную жизнь пройдя до половины…

Сидим в Коломне,Метрах лишь в трехстахОт мест, где домик плыл убогийГнилой развалочкой в волнах,Где прыгали единорогиС гитарных струнПо вечерам,Голландец Ханс пьет с нами мрачный,Сенной же рынок гарью злачнойБьет по чувствительным ноздрям.

Там – шлюха в струпьях на лицеБухого хахаля целует,Что прячет язву на концеИ как блатной небрежнокурит.

А тут в лицо дубиной бьетБесстыдный мент,в войну играясь.Здесь жлоб картошку волочет,Полубезумно улыбаясь.

Вот этот адЯ не люблю,Но связан, связан, связан,СвязанСуществованьем с нимИ глазом,Потрескавшимся во хмелю,И каждой красной жилкой окаЯ поглощаю зрелищ смрад…………………………………….И мрачный прадедов парадМне сердце трогает глубоко.

Сырые трещины в церквах,Потративших остатки веры.…………………………………….Ревущий транспорт, треск в ушах,Багровоглазые химеры.

Над Пряжкой криками больныхПолна небесная отрава,И кажется, мыхуже их,Глядящих сквозь миры лукаво.

А посреди Сенного рынка —Харчевня.Что за хрень? Войдем!Средневековая начинка,Все, все кругом полно ворьем.

В харчевню Ты, еврей, ведешь нас,Хотя мошна твоя пуста.Я счастлив, уличный найденыш:Ведь здесь восточный суп, пита.

Танцуют все: азербайджанцы,Татары, русские и чудь.И весь. Вся хрень. Всё танцы-шманцы.Всё рынок. Рынок – не вздохнуть.

Танцуют все, я жру питуС Вергилием Советских Буден,И мысли наши на спиртуНеведомы и чужды людям.

Поел – и не взлюбил себяЗа маловерье, за мельканьеВ чужих глазах. И, жизнь сгубяЕдва ль за легкое дыханье,Чем оправдаться мне потом?Тем, что в харчевне ел с тобою?

«Там били женщину кнутом.Прости мне. Я ее не стою.»

Плеть крутит шарфом голубым,В каналах эхо раздалося…Лучами облака отбросив,Господь прищурился сквозь дым…

Евгению Рейну с сыновней нежностью (2)