Вячеслав Ладогин - Бульварный роман. Исповедь алкоголика (сборник)

Баллада состязания в Москуа

Je meurs de soif auprès de la fontaine.[21]

Москва убьет меня, занявшись этим,Но – Дух Святой! – дай не повесить рук.Я, если буду жив, услышу звукИ, подражая, буду дольше жить на свете.

А дома у черемух зреет плод,И каждый из цветов свой корень в дерн вонзает!В испарине Гефест – синице клюв кует!Со стоном крепкий дерн былинка расщепляет.

Там, дома, греет шерсть на солнце крот,И слепота сладка. Страданья сок медовый:Тепло по ребрышкам до мозжечка слепого,И Журавля Валторна Сольная Поет.

Там грезы затвердит земля и небосвод,Там землю ласточки из плоти добываютИ гнездышек своих от взоров не скрывают,Капель у века позвонки сечет.

Там выпестован свет из гибели снегов,Там, дома, рождена пчелиная любовь,Там белизна черемух – смерти пораженье,Как громовые над морями трели,Там слезы ястреба орлиный клекот бьет,И дерн разодранный дрожит от напряженья,И Журавля Валторна Сольная Поет.

Там, дома, в перьях грудь, там кисти рук взлетели,Цинга в лесной глуши сворачивает ели.…Здесь до крота нет дел, но убежать от зла бы:В смиренье с русских хор соленый дождь закапал,Там – Журавля Валторна Сольная Поет.

А здесь принцесса на любовь плюет,Москва сильней. Кто спорит. Но и мы не слабы.,И Журавля Валторна Сольная Поет.

К Евтерпе

Евтерпа, без Тебя развратно;Горенко[22]! – А с Тобой светло:Ты продавила аккуратноМое зеркальное стекло…

«Мы нынче Господа: господский слышишь визг? —Все пьяны вдрызг.И все танцуют. Ты пришла босая,Что ж, поболтаем, – шоколад кусая?

Вот же – и наше поколенье перед Ним равно.Видишь – и я взращен столетьем церебральным.

И нынче Пушкин в моде. Грезят «брегом дальним».Да, что же я? – Давай посмотрим заодноПод елкой ангельчикаСо звездой сусальной.

Русалка

Баллада

Посвящается легкому ветру по имени «Бриз»[23]

По волнам летит под парусом внушительно наш бригМоре режет, пена брызжет в пух и в прах.Вдруг увидела братва – плывет русалка на волнах:Гребешок в косице, зеркальце в руках.

– Вот так черт! – провозгласил девятилетний юнга Джин, —Это к буре. Нет везения, братва!– Экий случай, – загрустил наш молодой гардемарин, —Не дождется молодая ведь жена.Юнга вставил: «Мать моя едва жива».

– Что поделаешь, – сказал седой наш, старый капитан. —Я скверней приметы не слыхал, друзья.Я не я, но, видимо, мы все пойдем ко всем чертям,Если честно, так и думаю я.

Пусть, однако, торжествует Сатана,Пусть играет с нами бешено волна.Пусть, как колокол, луна качается туда-сюда,Все же в море ходит кто-нибудь всегда.

Так закончил он. И шквал нагнал внушительный наш бриг,И залил соленой глотки нам водой.Помнится, как хрустнул бриг, и затонул в короткий миг;А случилось все из-за русалки той.

Ленинградский тост

Друзьям и девушкам.

За стеною ноет вьюгаВ марте, будто в январе.Вспомним! – Братцы, женщин югаВ золотистой кожуре.

Все как у всех.

Битва цветов

После драки кулаками не машут.

Надоела жена. Стояла веснаВ лесу, под лучами горячих глаз.Ирис деревенской ромашке дарилПыльцу королевских ласк.

«Ах, ромашка, ты так белоснежнонежна,…Какая весна!А роза капризная мне не нужна,Придворная роза,Притворная роза.Наш воздух так полон любви, как вина,Пусть будет она украшеньем стола.Ты только б цвела!»

Она отцвела и была казнена.Ирису оставила сына она.Бастарду был титул барона подарен,Он вырос и стал не холоп и не барин,Нирыбанимясо. Драчун. Лоботряс,И в сомнительных дрязгах погряз.В тюльпановой стране.Во сне.…За то, что изменял жене,Ее любовником был вздернут на ремнеОт брюк Ирис —Ценитель пива и актрис.За стол накрытый гости собрались.Улыбки светских леди пахли сыром,Блестели жиром.Был траурный пирог разрезан – с миром.

«Был понесен большой урон,Четвертый день пустует трон», —Рододендрон изрек (барон),известный всюду фанфаронИ фантазер. И фон барон.Фразер. Позер. – «Я огорчен», —добавил он, отпив крюшон,Отъев паштет. – «Но сесть на тронУже готов, сменив отца.Не хлопайте… О, я польщен…Виконт, подлейте-ка-сь винца…»И он издал короткий стон.И краска схлынула с лица.

Кинжал в груди, изогнутый змеей,И черной крови сгустки – как лягушкиПопрыгали под стол. «Друг нежный мой,Закрой очаровательные ушки,Зажмурь глаза: прекрасными глазамиНе нужно видеть губ, седых от пены», —Лаская ногу выше от колена,Шептал жене маркиза паж Нарцисс.«Бастард!» – кричал тем временем маркиз

Де Георгин, придворный чистоплюй,Пиная труп вельветовой туфлей.«Долой плебеев – мой девиз», —Пиная труп, хрипел маркиз,Трясясь как лист,Тряс тело он за воротник,Трещал батист,Вокруг же бледная толпа,ТихаИ тишину толпы слегкаКорежил треск воротника.

«Вы мой народ! – Маркиз вскричал,оставив тело, взяв бокал, —Вся многоцветная страна!(Виконт, плесните же вина.) —Как стану вашим королем,Так будет голод утолен,Умрет нужда. И никогдаМой сын не вспыхнет от стыда:Мой сын зачат моей женой,И веселись, народ честной,Ин вино веритас, народ,Как Блок сказал. Всяк нынче пьет,Вся ваша истина в вине.«Нет. Истина в твоей жене.Ты глуп – как курица, маркиз,И стар, и лыс, и всем смешон», —Сказал изящный паж Нарцисс —Любимый сон счастливых жен,В корсажах юных баловницГрудями стертый медальон, —

«Как справедливо ты подметил,Твой сын зачат твоей женой —Но не с тобою, а со мной,И это каждый скажет в свете».– Ты не докажешь этот бред.– Мон Дьё! И чтобы да, так – нет,Я – с радостью. Внимайте, слуги,Любезный друг. В паху супругиСыщите родинку с пятак.

– Молчать. Как смеешь ты, сопляк!Раздеть мою жену, – вскричал Маркиз,И головою вниз явить народу!

– К чему же сразу головою вниз?Фи. Нет. У вас не царская порода.Вам шах и мат. Вы, то бишь тыСтупай-ка в сад. Бодать кусты.Как раз хорошая погода.

«Долой плебеев – мой девиз, —Так промурлыкал паж Нарцисс,Шныряя взором под вуали, —Мой господин, маркграф Азалий —Племяш-кум-свата-короля,Так он и станет у руля.Его здесь нет – поскольку здесьОн очень мог бы быть заколот,А он не глуп, хотя он молод…»«Но он заколот, Ваша Честь!» —

С порога гаркнув, герцог МакОдернул ярко-красный фрак,Пылая как вареный рак.Он видел в том особый смак:«Ирису я ни кум, ни сват,Ни сын, ни брат, так не беда:Есть у меня отряд солдат;И Божьей милостью, госп-даТрон я добуду без труда».

Когда потухла драка, в полумракеПять рыцарей, потрепанные в драке —Пиная зло огрызки ног и шей,Срубая тупо хрящики ушей,Об кудри дам кинжалы вытирая,Сходились – кто чихая, кто хромая, —Кто рану матеря, к дубовому столу,Где налили победные бокалы,Сказали тост и выпили их вяло,И разыскали нехотя в углу(на каменном полу, от крови слизком)Большую голову с порезанной щекой,Что час назад носил столь высокоИх герцог. Мак. Чтоб уронить так низко.Смолчали. «Господа, для вас записка», —Вошел Пион – седой горбун-лакей,Держа в руках папирус с вензелями.«Прочти, старик». – «Извольте: объявляюСобравшимся в просторный этот зал,Сидящим за столами с кислой миной:Вино, что выпито, я заказалЗаранее на день моих поминок.Наследнички. Пусть трон не манит вас,Вы позабудьте мелочные склоки;Друг друга страстно расцелуйте в щеки:Вино отравлено. Вы все помрете в час,Когда лакей прочтет вам эти строки.Тут подпись: Божьей милостью корольИрис Большой». Журчала тихо кровь,Жужжали мухи;И их жужжаньем заглушались крови звуки.

В саду росисто следующее утро.В беседку девочка взошла. Златые кудри.И собрала завядшие цветы,«Ой» будто кем-то сорванные грубо,Да по полу рассыпанные. ГубыШептали: «Ай, гвоздичка, здесь и ты.Флокс, ты проказник, ты, повеса Георгин,Мне все милы. Всех хочется погладить».Цветов касаясь, золотые прядиС них падали. Вот кто здесь властелин,Краснющий мак! Мам! Посмотри! Мам! Диво!Мам, а давай поставим их красивоНа папин стол, он чтобы не кричал.У розочки-бедняжки стебелекСломался. Ведь она же недотрога?Давай, мам, пусть живут, ну хоть часокЕще хотя немного»…

Сейчас нашлись деньги на книгу, дописанную и сложенную 4 года назад, и создано издательство, которое может выпустить книгу.