«Любовь» и другие одноактные пьесы - Мартин Гургенович Алоян
И р и н а. Это будет стоить коробки конфет.
И г о р ь. А сколько стоит коробка?
И р и н а. Шесть пятьдесят.
И г о р ь. Тогда нахмурьтесь!
И р и н а (смеется). Как у тебя похоже получилось, Игорь!
И г о р ь. Я вот тут сидел, клиентов не было. Потом ушел. А он небось стал тебя клеить?
И р и н а. Он просто спросил, как меня зовут.
И г о р ь. А ты?
И р и н а. Я ответила, что это не имеет никакого значения. Сказала, что халдейка, и все.
И г о р ь. Во-от! А на меня за это собак спускаешь!
И р и н а. А он говорит: «Гм, халдейка… Сразу запахло мумиями и пирамидами…» А потом вдруг заявляет: «Больше чем уверен, что вы мечтаете стать артисткой».
И г о р ь. А ты что?
И р и н а. Я сказала, что это его не касается.
И г о р ь. А он?
И р и н а. А он сказал, что тоже когда-то хотел стать артистом. Я спросила: «И что же? Ничего не вышло?» Какую-то грубость, в общем.
И г о р ь. Наверно, так: «И что же, голова не по циркулю?» Или: «И что же? Личиком не вышли?»
И р и н а (улыбаясь воспоминаниям). Не помню… Тогда я и не такое могла ляпнуть…
И г о р ь. И тут он тебя убил.
И р и н а. Он сказал, что я, возможно, права насчет его внешности, но актером он все же стал. Потом сказал, что у меня хорошая фактура и что он готов заняться моей дикцией и походкой. Я спросила: «Конечно, наедине?» Тогда он достал свою визитную карточку и сказал: «Давайте меняться: я вам эту карточку, а вы мне счет». Он вообще как-то непривычно выражал свои мысли. Помнишь его знаменитое интервью? Корреспондентка спрашивает: «Что вы больше всего любите, кроме, разумеется, кинематографа?» А он отвечает: «Разумеется, кинематограф!»
И г о р ь. Ты о счете давай. Значит, ты ему счет, а он тебе визитку?
И р и н а. Какой счет? Он же отменил заказ.
И г о р ь (сокрушенно). И зачем, спрашивается, такие, как ты, идут в официантки?!
И р и н а. А куда бы меня еще взяли? Ни специальности, ни жилья… Спасибо директору — не посмотрел на прописку. Так и живу в подвешенном состоянии.
И г о р ь. Ничего, скоро у тебя все будет. Это говорю я. Главное в нашем деле — располагающая внешность. Остальное можно купить. Первая заповедь нашего директора. Нда, так как там дальше у вас развивались события? (Этот вопрос задает, явно подражая директору.)
И р и н а. Субботин встретил меня после работы… Да-да! Представляешь, я выхожу из кафе, а он ждет в такси. На счетчике двадцать пять рублей. И во-от такой букетище хризантем!
И г о р ь. На счетчике?
И р и н а. На сиденье. Вот такой букетище гладиолусов! Нет, именно хризантем! Гладиолусы — это мещанство. Да, вот такая корзинища только что срезанных хризантем.
И г о р ь (мрачно). Зимой? Где это их дают, хотел бы я знать.
И р и н а. Он специально ездил за ними в Ботанический сад. У него там тетя… по материнской линии. Ага, он меня с ней потом познакомил. Такая славная седая старушка! С таким старинным-престаринным именем!
И г о р ь. Неонила Викентьевна!
И р и н а. Да, кажется, так. Откуда ты знаешь?
И г о р ь. Она померла.
И р и н а. Как — померла?
И г о р ь. Как все. Взяла и усопла. В газете некролог был. Лично знала Мичурина. Могу показать газету.
И р и н а (неуверенно). Покажи.
И г о р ь (пристально смотрит на нее). А ты разве эту газету не видела? (Делая вид, что ищет газету, торопливо соображает.) Вот черт, только что на стойке лежала и куда-то делась… Выбросил, наверно! Ну-ну! И потом?
И р и н а. Что — потом?
И г о р ь. Ну вручил он тебе этот веник — и дальше? Повез к себе?
И р и н а. Он отвез меня домой. Просил звонить, если захочу заняться дикцией и пластикой. И вот я позвонила…
И г о р ь. А он?
И р и н а. Он пригласил меня в студию.
И г о р ь. На «Мосфильм»?
И р и н а. Он вел тогда театральную студию на машзаводе.
И г о р ь. Так вот ты где пропадала! А я с ног сбился.
И р и н а (вдохновенно). Три месяца он мне ничего не давал делать. Одни этюды и декламация, изо дня в день. Я ему говорю: «Виктор Васильевич, или давайте роль, или…»
И г о р ь. Стой-стой-стой, какой Виктор Васильевич?!
И р и н а. Виктор Васильевич? При чем тут Виктор Васильевич?
И г о р ь. Но это же ты сказала: Виктор Васильевич!
И р и н а. Прочисти уши. Я сказала: Александр Данилович!
И г о р ь. Мне послышалось, ты сказала: Виктор Васильевич.
И р и н а. В общем, если бы я в него не влюбилась, я бы его возненавидела. После занятий он меня провожал… И всегда молчал. Молчит и молчит — весь в себе. Я только потом узнала, что у его Алисы роман с каким-то оператором.
И г о р ь. Это какая Алиса?
И р и н а. Его жена, Алиса Красавина.
И г о р ь. Что ты говоришь! А я и не знал!
И р и н а. Я злюсь, а он молчит. Однажды говорит: «К следующему занятию прочтешь «Дядю Ваню» Чехова. Расскажешь, о чем эта пьеса».
И г о р ь. Он что, ее не читал?
И р и н а (расхохотавшись). Ты просто прелесть, Игорь! Боже мой, да ты постригся?
И г о р ь. А что?
И р и н а. Длинные волосы тебе шли больше.
И г о р ь. Теперь в моде короткая стрижка с феном.
И р и н а. Только поэтому?
И г о р ь. А ты что подумала?
И р и н а. Так, ничего, показалось.
И г о р ь (подозрительно). Что тебе показалось?
И р и н а. Мне показалось, что ты изо всех сил стараешься быть похожим на Субботина. Просто наизнанку выворачиваешься.
И г о р ь (с кривой улыбкой). Ну ты даешь! Ты б еще спросила, не собираюсь ли я в артисты!
И р и н а. А ты, действительно, не собираешься?
И г о р ь. Ха! В артисты! Пускай хоть сам Ефремов зовет, не пойду! Артисты! Зарплата с гулькин нос, а гонору, как у порядочного халдея!
И р и н а (в образе Сони из «Дяди Вани»). «Что же делать, надо жить!»
И г о р ь. А вот это правильно!
И р и н а. «Мы… будем жить. Проживем длинный, длинный ряд дней, долгих вечеров…».
И г о р ь. Хорошо!
И р и н а. «…Будем терпеливо сносить испытания, какие пошлет нам судьба; будем трудиться… и теперь и в старости, не зная покоя…».
И г о р ь. Будем!
И р и н а. «…А когда наступит наш час, мы покорно умрем, и там за гробом мы скажем, что мы страдали, что мы плакали, что нам было горько, и бог сжалится над нами, и мы с тобою… увидим жизнь светлую, прекрасную, изящную, мы обрадуемся и на теперешние наши несчастья оглянемся с умилением, с улыбкой — и отдохнем».
Игорь кивает с просветленным лицом.
«Мы отдохнем! Мы услышим ангелов, мы увидим все небо в алмазах, мы увидим, как все зло земное, все наши страдания потонут в милосердии, которое наполнит собою весь мир, и наша жизнь станет тихою, нежною, сладкою, как ласка…».
И г о р ь. Отлично сказано! Вот только про загробную жизнь ты зря! Это все пройдет, Ирен! Тебе искриться надо, ты в полном порядке, во так смотришься, и вообще.
И р и н а. Это не я, Игореша.
