Уильям Шекспир - Много шума из ничего

Внушат ему, чтоб чувство поборол он

И никогда любви ей не открыл.

Но почему? Ужель он не достоин

Счастливого супружеского ложа,

Какое заслужила Беатриче?

Клянусь Амуром, он всего достоин,

Чего мужчина может пожелать.

Но женщины с таким надменным сердцем

Природа до сих пор не создавала;

Глаза ее насмешкою блестят,

На все с презреньем глядя; ум свой ценит

Она так высоко, что все другое

Ни в грош не ставит. Где уж там любить!

Она любви не может и представить -

Так влюблена в себя.

Да, это верно.

Уж лучше о любви его совсем

Не говорить ей, чтоб не засмеяла.

Да, ты права. Как ни был бы мужчина

Умен, красив собою, молод, знатен, -

Навыворот она его представит.

Будь миловиден — «годен в сестры ей»,

А смугл — так "кляксу сделала природа,

Шутя рисуя"; коль высок — так "пика

С тупой верхушкой"; мал — «плохой брелок»;

Красноречив — «игрушка ветра, флюгер»;

А молчалив — так «неподвижный пень»:

Так вывернет любого наизнанку

И никогда не будет справедливой

К заслугам доблести и прямоты.

Разборчивость такая не похвальна.

И быть такою странной, своенравной,

Как Беатриче, — вовсе не похвально.

Но кто посмеет это ей сказать?

Осмелься я — да ведь она меня

Насмешкой уничтожит, вгонит в гроб!

Пусть лучше, словно пламень приглушенный,

Наш Бенедикт зачахнет от любви:

Такая легче смерть, чем от насмешки.

Ужасно от щекотки умереть!

Но все ж сказать бы; что она ответит?

Нет, лучше к Бенедикту я отправлюсь

И дам совет — преодолеть любовь,

Да что-нибудь дурное с доброй целью

Про Беатриче сочиню. Кто знает,

Как можно страсть убить одним лишь словом!

Ах, нет, не обижайте так сестру.

Она не может быть так безрассудна,

Чтоб, при живом ее уме, который

Так ценят в ней, отвергнуть жениха

Столь редкого, синьора Бенедикта.

В Италии такого больше нет,

За исключеньем Клавдио, конечно.

Прошу вас не прогневаться, но я

Скажу вам так: синьора Бенедикта

По храбрости, уму и красоте

Во всей Италии считают первым.

Да, слава превосходная о нем.

А славу заслужил он превосходством. -

Когда же ваша свадьба?

Хотела бы, чтоб завтра. — Ну, пойдем;

Посмотрим платья; ты мне дашь совет -

В какое лучше завтра нарядиться.

(тихо)

Попалась птичка, уж ручаюсь вам!

(тихо)

Коль так, в любви случайно все на свете:

Есть у Амура стрелы, есть и сети.

Геро и Урсула уходят.

(выходит из беседки)

Ах, как пылают уши! За гордыню

Ужель меня все осуждают так?

Прощай, презренье! И прости отныне,

Девичья гордость! Это все пустяк.

Любовью за любовь вознагражу я,

И станет сердце дикое ручным.

Ты любишь, Бенедикт, — так предложу я

Любовь союзом увенчать святым.

Что ты достоин, все твердят согласно,

А мне и без свидетельств это ясно.

(Уходит.)

СЦЕНА 2

Комната в доме Леонато.

Входят дон Педро, Клавдио, Бенедикт и Леонато.

Я дождусь только, когда вы отпразднуете свадьбу, а затем отправлюсь в Арагон.

Я провожу вас туда, ваше высочество, если вы разрешите мне.

Нет, это слишком омрачило бы новый блеск вашего счастья. Это все равно что показать ребенку новое платье и запретить его надевать. Я только позволю себе попросить Бенедикта быть моим спутником: он с головы до пят — воплощенное веселье. Два-три раза он перерезал тетиву у Купидона, и этот маленький мучитель не отваживается больше стрелять в него. Сердце у него крепкое, как колокол, и язык хорошо привешен, так что у него всегда что на сердце, то и на языке.

Господа, я уже не тот, что прежде.

Вот и я то же говорю: по-моему, вы стали серьезнее.

Хочу надеяться, что он влюблен.

Черт побери этого гуляку! Да в нем нет ни капли настоящей крови, чтобы почувствовать настоящую любовь. Если он загрустил, значит, у него нет денег.

У меня зуб болит.

Вырвать его!

К черту его!

Сперва послать к черту, а потом вырвать.

Как! Вздыхать от зубной боли?

Из-за какого-нибудь флюса или нарыва?

Другому легко советы давать, а вот сами бы попробовали.

А я все-таки говорю: он влюблен.

В нем нет ни малейшего признака любви, если не считать его любви к странным переодеваниям: сегодня он одет голландцем, завтра — французом, а то и вместе соединяет две страны: от талии книзу у него Германия — широчайшие штаны, а от талии кверху — Испания: не видно камзола.25 Если только он не влюблен в эти глупости, как мне кажется, то во всяком случае не поглупел от влюбленности, как вам кажется.

Если он не влюблен в какую-нибудь женщину, так ни одной старой примете нельзя верить. Он каждое утро чистит свою шляпу — к чему бы это?

Видел его кто-нибудь у цирюльника?

Нет, но цирюльника у него видели, и то, что было украшением его щек, пошло на набивку теннисных мячей.

Правда, он выглядит гораздо моложе, сбрив бороду.

Мало того: он натирается мускусом; заметили, как от него пахнет?

Яснее ясного: прелестный юноша влюблен.

Но главное доказательство — это его меланхолия.

А бывало ли когда-нибудь, чтобы он так мыл свою физиономию?

Да, или подкрашивался? Об этом уже поговаривают.

А вся его веселость переселилась в струну лютни и управляется струнными ладами.

Печальный случай. Это выдает его. Ясно, ясно: он влюблен.

А я знаю, кто в него влюблен.

Хотел бы и я это знать. Ручаюсь, что кто-нибудь, кто не знает его.

Напротив, она знает все его недостатки и тем не менее умирает от любви к нему.

Придется ее похоронить лицом кверху.

Все это зубной боли не заговорит! — Почтенный синьор Леонато, пройдемтесь немного: у меня есть для вас десяток умных слов, которых эти пустомели не должны слышать.

Бенедикт и Леонато уходят.

Клянусь жизнью, он будет свататься к Беатриче.

Без сомнения, Геро и Маргарита уже разыграли свою комедию с Беатриче, и теперь, когда эти два медведя встретятся, они уже не погрызутся.

Входит дон Хуан.

Мой повелитель и брат, храни вас бог.

Добрый день, братец.

Если у вас есть минута досуга, я бы хотел поговорить с вами.

Наедине?

Если позволите. Впрочем, граф Клавдио может слушать, так как то, что я имею сообщить, касается его.