Вальсингамские девы - Анна Морион
– Любовь моя, отдохни. Ты устала, – тоном, не терпящим возражений, сказал граф любовнице. – Я буду в нашей спальне ровно через час. Обещаю.
– Отсылаешь меня, как провинившуюся служанку! Бессердечный! Эгоист! И зачем только я пожертвовала тебе собой! – вскрикнула на это Кристин и, шурша юбками, фурией вылетела в коридор.
«Эти чертовы истерики выводят меня из равновесия! В последнее время она стала совершенно невыносима! Требует глупостей и трясется от ревности к моей работе!» – с неприязнью подумал граф и, чтобы Кристин не нарушила его покой вновь, запер дверь кабинета на ключ.
***
Кейт вернулась в Вальсингам, так и не остыв от ярости, что лишь возросла после встречи с Кристин: одна единственная пощечина не удовлетворила потребность Кейт расплатиться с ненавистной мерзавкой и не позволила ей избавиться от темного демона, обжигающего ее сердце и душу. Ураганом ворвавшись в дом, она подскочила к Кэсси.
– Если Кристин хоть когда-нибудь появится на твоем пути, то знай: я запрещаю тебе общаться с ней! Поняла меня? – строгим тоном сказала Кэтрин сестре, которая, испуганная злостью на лице Кэтрин, сжалась, словно защищаясь от удара.
– Хорошо… – пролепетала Кэсси, широко раскрыв глаза от испуга и удивления отвратительному расположению духа сестры. – Я не буду!
Кэсси хотела, было, спросить, почему сестра кричит на нее, но была слишком напугана.
– Никогда, Кэсси, никогда! Она никогда не вернется, и мы никогда больше не увидим ее! – с чувством прошептала Кейт, даже не заметив, как отреагировала на ее жестокий приказ Кэсси. – А теперь ложись спать.
– Но, Кэти, еще так светло, и я хотела…
– Сейчас же!
Кэсси зашмыгала носом и, послушно заняв свой тюфяк, отвернулась к стене, и ее хрупкие плечи задрожали от безмолвного плача. Кейт же направилась в комнату отца и, опустившись на колени перед распятием, принялась неистово и горячо молиться, заламывая руки и умоляя Господа простить ее. В этот миг девушка горько сожалела о том, что дала волю гневу и ударила Кристин, но, едва ее разум посещали воспоминания о Генри и его гибели, виновницей которой была распутница Кристин, продавшаяся роскоши и опорочившая свои тело и душу с лордом Дрэймором, душу Кэтрин тотчас вновь охватывала и раскаленными углями жгла ее изнутри ненависть. И Кейт впадала в религиозный экстаз и билась лбом о землю, пытаясь выбить из головы греховные мысли.
«Я должна смириться и простить ей… Только Господь может судить эту грешницу, и Он накажет ее, непременно накажет! Блудница ответит за свои грехи, за свой разврат! Она будет страдать и рыдать, искупая болью свой грех… А я не должна держать на нее гнев… Но, Боже, я не могу! Как я ненавижу ее! Будь она проклята! Ах, я ужасная, я плохая христианка! Прости меня, Господи!» – думала Кэтрин, скрыв мокрое от слез лицо в ладонях, уставшая от мысленной борьбы с самой собой.
Наступила ночь. Кэсси давно уснула, но Кэтрин все еще стояла на коленях и молилась. Но вдруг, услышав тихий, но настойчивый стук в дверь, Кейт рывком поднялась на ноги и бросила взгляд за окно. За окном была лишь темнота, ночь, и девушка не стала открывать двери, полагая, что порядочные люди не ходят в такое позднее время по чужим домам. Но стук повторился.
Взяв в руку железную мотыгу, Кэтрин подошла к двери и распахнула ее.
Ночной посетитель был одет в широкий, полностью скрывающий фигуру черный плащ, а лицо его скрывал надвинутый на пол-лица капюшон. Но Кэтрин, и не видя скрытого лица, знала, кто предстал перед ее ненавидящим взором.
– Ты? Как посмела твоя нога ступить на это священное место! – возмущенно прошептала ошеломленная Кэтрин.
– Я знаю, ты зла на меня! И у тебя есть право держать на меня и обиду, и зло! – с мольбой в голосе сказала Кристин, торопливо откидывая капюшон и открывая свое бледное, полное боли лицо. – Но позволь мне все объяснить…
– Объяснить? Да что ты можешь… – громко и гневно воскликнула Кэтрин, но вдруг испугалась, что ее громкое возмущение может разбудить Кэсси, и та увидит Кристин. А Кэсси не должна была знать о том, что чудовище вернулось к колыбели.
По этой причине, Кейт прислонила мотыгу к стене, выскочила из дома, тихо закрыла за собой дверь и, тотчас крепко и жестко схватив Кристин за руку, потащила ее за собой подальше от дома, на тот самый луг, где мистер Литли сделал ей предложение.
Темнота скрывала все вокруг: на темно-синем, почти черном небе блестели редкие холодные звезды, и горизонт не был освещен ранней бледной полосой верескового рассвета. Пронзительный ледяной ветер словно пытался помешать Кэтрин, но она была взбешена появлением сестры-блудницы и ни холод, ни ветер, ни босые ее ноги, не усмиряли пламень гнева, пылающий в ее душе. Этот яркий костер был прекрасным оружием против непригодной для ночных прогулок погоды. После торопливого быстрого шага Кейт вдруг резко остановилась и выпустила руку Кристин из своей, словно та обжигала ее.
– Что ты мне объяснишь? – сквозь зубы процедила Кэтрин, глядя на сестру испепеляющим взглядом, – и, несмотря на окружающую их ночь, Кристин видела этот взгляд, ведь глаза Кейт, как два пламени свечи, сверкали в темноте. – Объяснишь мне, как впала в грех и опозорила наш род? Господь дал нашим родителям великую милость, забрав их прежде этих проклятых дней! Блаженные, они благословлены и не видят того, что их дочь стала шлюхой!
– Не смей называть меня так! Ты ничего не знаешь! – возмутилась Кристин, искренне оскорбленная словами сестры. – Тебе не понять меня!
– О, да, не понять! Я – истинная христианка и храню свою честь, а ты превратилась в падшую женщину! Паршивой козе не стоять у престола Господа рядом с мирной послушной овцой!
– Но я пошла на этот поступок не из-за праздного желания! Я люблю его! Люблю так, как только может любить женское сердце! – в отчаянии воскликнула Кристин. – Ты не понимаешь, потому что никогда не любила! И твое сердце – каменное и жестокое! Его любовь – все в моей жизни! Это и есть моя жизнь!
– Ты – безнравственная блудница, и Бог не оставит без наказания ни тебя, ни твоего соблазнителя! А он… Как посмел он сделать это с тобой? Ублюдок! Ах, Господи, прости мне! – Кейт сильно ударила ладонью по своим губам, наказав себя за греховное слово, сорвавшиеся с них.
– Колин любит меня! Боготворит! Делает для
