Уильям Шекспир - Много шума из ничего

А я утверждаю, что мы не мошенники.

Ладно, отойдите в сторонку. — Ей-богу, они сговорились. Записали вы, что они не мошенники?

Господин пристав, вы неправильно ведете допрос: вы должны вызвать сторожей, которые являются обвинителями.

Ну, конечно, это самый лучший способ. Пусть подойдет стража. — Ребята, именем принца приказываю вам: обвиняйте этих людей.

Вот этот человек, сударь, говорил, что дон Хуан, принцев брат, подлец.

Запишите: принц дон Хуан — подлец. Да ведь это подлинное клятвопреступление — принцева брата назвать подлецом!

Господин пристав…

Сделай милость, помолчи, милейший; право, мне твоя физиономия не нравится.

Что он еще говорил?

Что он получил от дона Хуана тысячу дукатов, чтобы ложно обвинить синьору Геро.

Чистейший грабеж, какой только можно себе представить!

Клянусь обедней, верно!

Еще что?

Что граф Клавдио, поверив его словам, решил осрамить Геро при всем честном народе и отказаться от женитьбы на ней.

Ах, мерзавец! Ты будешь за это осужден на вечное искупление.

Еще что?

Это все.

Всего этого более чем достаточно, и никакие отпирательства, братцы, вам уже не помогут. Дон Хуан сегодня утром тайно бежал. Геро была по указанной причине обвинена, отвергнута и скоропостижно умерла от потрясения. Господин пристав, велите связать этих молодцов и отвести их к синьору Леонато. Я пойду вперед и ознакомлю его с протоколом допроса. (Уходит.)

Мы с ними живо управимся.

Связать их!

Прочь, болван!

Господи боже мой! Где протоколист? Пусть запишет: принцев слуга — болван! Вяжите их! Ах ты, жалкий мошенник!

Убирайся прочь, осел! Осел!

Как! Никакого подозрения к моему чину! Никакого подозрения к моему возрасту! Ах, будь здесь протоколист, чтобы записать, что я осел! — Ты, негодяй, хоть и полон почтения, а свидетели на тебя найдутся. Я парень не дурак, да подымай выше — принцев слуга, да подымай выше — отец семейства, да подымай выше — не хуже кого другого во всей Мессине. И законы я знаю — вот как! И денег у меня довольно — вот как! И дефектов у меня сколько хочешь — вот как! Да у меня два мундира, да и все у меня в порядке — вот как! — Ведите его! Экая досада: не успели записать, что я осел!

Уходят.

АКТ V

Перед домом Леонато.

Входят Леонато и Антонио.

Таким путем ты сам себя убьешь!

Разумно ли так поддаваться горю

Во вред себе?

Прошу, оставь советы.

Они проходят через слух бесследно,

Как в решете вода. Оставь советы!

Меня утешить мог бы только тот,

Чьи горести совпали бы с моими.

Дай мне отца, чтоб так же дочь любил,

Чью радость так же вырвали б жестоко, -

И пусть он говорит мне о терпенье.

Измерь его страданья по моим,

И если между ними нет различья

И скорбь его точь-в-точь моей равна

Во всех чертах, и образах, и видах

И если он с усмешкой, вместо вздоха,

«Прочь горе!» крикнет, бороду погладив,

Остротами заштопав грудь, пропьет

С кутилами беду, — дай мне его -

И от него я научусь терпенью.

Но нет такого человека, брат!

Советовать умеет каждый в горе,

Которого еще не испытал.

В беде же сам совет на ярость сменит,

Кто от нее прописывал лекарства,

Хотел связать безумье шелковинкой

И сердца боль заговорить словами.

Нет, нет! Всегда советуют терпеть

Тем, кто под тяжким грузом скорби гнется.

Но смертным не дано ни сил, ни власти

Свои советы на себе проверить,

Когда беда у них. Оставь советы!

Сильней, чем увещанья, боль кричит.

Так в чем ребенок разнится от мужа?

Прошу, молчи. Я только плоть и кровь.

Такого нет философа на свете,

Чтобы зубную боль сносил спокойно, -

Пусть на словах подобен он богам

В своем презренье к бедам и страданьям.

Но не бери всю тяжесть на себя:

Обидчики пусть тоже пострадают.

Вот тут ты прав. Я так и поступлю.

Мне сердце говорит — невинна Геро;

И это должен Клавдио узнать,

И принц, и все, кто дочь мою позорил.

Входят дон Педро и Клавдио.

Вот принц и Клавдио спешат сюда.

День добрый.

Добрый день вам, господа.

Послушайте…

Спешим мы, Леонато.

Спешите, принц? Желаю вам удачи.

Вы так спешите? Что же; все равно.

Не затевайте ссор, старик почтенный.

Когда бы ссорой мог помочь он делу,

Один из нас лежал бы мертвым здесь.

Кто оскорбил его?

Кто? Ты, притворщик!

Ты, ты. Да, нечего за меч хвататься.

Не испугаешь!

Пусть рука отсохнет,

Что старости бы стала угрожать.

Без умысла рука взялась за меч.

Молчи, шутить со мной я не позволю!

Я не безумец и не враль пустой,

Чтоб, прикрываясь старости правами,

Хвалиться тем, что «в молодости делал»

Иль «сделал бы, не будь я стар». Но слушай,

Ты так меня и Геро оскорбил,

Что принужден я, сан мой забывая,

Мои седины и обиды лет,

Тебя на поединок вызвать. Знай:

Ты дочь мою безвинно опорочил,

И клевета пронзила сердце ей.

Она лежит теперь в гробнице предков,

Где никогда позор не почивал.

Ее ж позор ты создал подлой ложью.

Как! Я?!

Да, ты. Ты, говорю тебе!

Старик, неправда это.

Принц, ту правду -

Я докажу сейчас же, невзирая

На все его искусство в фехтованье,

На юность майскую и сил расцвет.

Довольно! Я с тобой не стану биться.

Не ускользнешь! Ты дочь мою убил;

Убив меня — убьешь ты мужа, мальчик.

Обоих нас, мужей, убить он должен.

Но все равно! Я первым с ним дерусь.

Пусть победит меня, но мне ответит.

За мной, молокосос! Иди за мною!

Тебя хочу я отстегать, мальчишка, -

Да, слово дворянина, отстегать!

Мой брат…

Молчи. Бог видит, как любил я Геро!

Она мертва, убита подлецами,

Которые так жаждут поединка,

Как жажду я змею схватить за жало.

Мальчишки, хвастуны, молокососы!

Антонио…

Молчи. О, я их знаю

И цену им. Я вижу их насквозь:

Лгуны, буяны, франты, пустоцветы,

Что только лгут, язвят, клевещут, льстят,

Кривляются, десятком страшных слов

И грозным видом запугать хотели б

Своих врагов, когда бы лишь посмели, -

Вот и всего.

Но, брат Антонио…

Не в этом дело.

Ты не мешайся: предоставь мне все.

Мы не хотим вас раздражать, синьоры.