Белая Богиня - Роберт Грейвс

И плющ, и утесник –               (строки 82, 81, 98, 57)

    Крепкий воинам щит.

Орешник-судья

    Судьбы брани вершит.

Необузданна [пихта?],               (строки 88, 89, 128, 95, 96)

    Ясень в битве жесток.

Один остановит

    Вражьей рати поток.

Как знати пристало,               (строки 84–87)

    Береза на бой

Явилась последней,

    Не спеша стала в строй.

У вереска тополь               (строки 114, 115, 108, 109)

    Утешенья просил,

От ран изнемог он,

    Лишившийся сил.

Тополя-братья               (строки 123–126)

    Как один сметены

Сталью холодной

    И вихрем войны.

Средь вязов-дружинников               (строки 127, 94, 92, 93)

    На врага виноград

Бросается яро,

    Увенчан стократ.

Робеют, в укрытье               (строки 79, 80, 56, 90)

    Таясь дотемна,

Жимолость, бирючина

    И с ними сосна.

Маленький Гвион пояснил, что описывает не изначальную битву деревьев, но некое ее продолжение:

«Уж не начал ли снова

    Войну Гвидион?»

Комментаторы, приведенные в замешательство этими внешне бессвязными стихами, обыкновенно довольствуются следующим объяснением: кельтская традиция наделяла друидов магической способностью превращать деревья в воинов и отправлять их на битву. Однако, как впервые заметил в своих «Кельтских исследованиях» (1809) преподобный Эдвард Дэвис, блестящий, но безнадежно запутавшийся валлийский ученый начала XIX в., битва, изображенная Гвионом, – это не потешный бой, да и вообще не реальное сражение, а некая интеллектуальная схватка, происходящая в сознании и на устах ее хорошо образованных участников. Дэвис также подчеркнул, что во всех кельтских языках одним и тем же словом обозначаются деревья и буквы, что друидические школы располагались в лесах и рощах, что значительная часть друидических мистерий предполагала манипуляции с прутиками различных деревьев и кустарников и что древнейший ирландский алфавит Бет-Луш-Нион («Береза-Рябина-Ясень») назван по трем наименованиям деревьев, начальные буквы которых образуют последовательность алфавита. Дэвис двигался в правильном направлении, и хотя вскоре он начал заблуждаться, поскольку не осознал компилятивный характер поэм и перевел их, абсолютно исказив смысл в соответствии с собственными представлениями о здравом и логичном, его наблюдения помогут нам реконструировать текст фрагмента, описывающего спешащие на битву деревья и травы:

Отречься от счастья               (строки 130 и 53)

    Судьба им велит,

Превратившись в магический

    Алфавит.

В следующих строках, по-видимому, содержится вступление к описанию битвы, какой ее увидел Гвион:

Буки оделись               (строки 136–137)

    Зеленой листвой,

Забыв зимний холод

    И плен снеговой.

Если бук торжествует,               (строки 103, 52, 138, 58)

    Хоть в плену колдовства

Дуб, сильный воин, —

    То надежда жива!

Если это хоть что-то означает, то только то, что в Уэльсе возрождаются литература и ученость. Слово «beech» («бук») традиционно использовалось в качестве синонима слова «литература». Например, английское слово «book» («книга») происходит от готского слова, означающего «буквы», и, как и немецкое существительное «Buchstabe» («буква»), этимологически родственно слову «beech» («бук»), поскольку таблички для письма изготавливались из букового дерева. Как писал Венанций Фортунат[39], епископ и поэт VI в.: «Barbara fraxineis pingatur runa tabellis» («Да будут варварские руны нанесены на буковые таблички»). «Дуб в плену колдовства» – это, видимо, указание на древние тайны поэзии: как я уже упоминал, слово «derwydd», или «друид», или «поэт», первоначально значило «дубовый прорицатель». В одной древней корнуэльской поэме описывается, как друид Мерддин, или Мерлин, ранним утром отправился вместе со своим черным псом на поиски «glain»[40], или волшебного змеиного яйца (возможно, окаменевшего морского ежа наподобие тех, что находят в захоронениях железного века), кресс-салата и северницы (herbe d’or) и срезал самую высокую ветку в кроне дуба. Гвион, в строке 225 обращающийся к своим собратьям-поэтам «друиды», говорит здесь: «Древние тайны поэзии едва не погубила длительная враждебность Церкви, однако теперь, когда литература процветает вне монастырских стен, у них появилась надежда».

Он упоминает других участников битвы:

Несокрушимые полководцы —

    [?] и шелковица…

Вишней пренебрегли…

Черешня преследовала…

Весьма бесстрастная груша…

Малиною

не насытиться…

Слива – дерево,

Которое невзлюбили люди…

Такова же и мушмула…

С точки зрения поэзии все эти характеристики кажутся бессмысленными. Малиной вполне можно насытиться; сливу любят; древесина груши горит столь ярко, что на Балканах ее часто используют вместо кизила для разведения сигнальных огней; из шелковицы не изготавливают никакого оружия; вишней никогда не пренебрегали, а во времена Гвиона она ассоциировалась с Рождеством в широко распространенной версии Евангелия Псевдо-Матфея. Черешня никого не «преследовала». Совершенно очевидно, что эти восемь наименований садовых фруктовых деревьев и еще одно, утраченное, вместо которого я подставил «пихта», были коварно изъяты кем-то из следующего загадочного фрагмента поэмы:

Из девяти различных даров,

Из плода плодов,

Из плодов Господь сотворил меня… —

и заменены названиями девяти лесных деревьев, которые действительно вышли на поле брани.

Трудно сказать, является ли история «плодового человека» частью «Битвы деревьев» или это некая речь персонажа, поэтическая попытка представиться, подобная четырем другим, в жестоко перепутанном виде вошедшим в состав «Битвы деревьев»: их явно произносят Талиесин, богиня цветов Блодуэд, мифический предок кимров Ху Гадарн[41] и бог Аполлон. В целом я склонен считать, что история «плодового человека» на самом деле неотъемлемая часть «Битвы деревьев»:

Девять даров               (строки 145–147)

    Ниспослал мне Господь:

Девяти деревьев

    Я кровь и плоть —

Сливы, айвы,               (строки 71, 73, 77, 83,

    Шелковицы, рябины,               102, 116, 141)

Черешни, черники,

    Вишни, груши, малины.

Внимательно изучив деревья, составляющие ирландский алфавит Бет-Луш-Нион, с которым, очевидно, был хорошо знаком автор поэмы, нетрудно восстановить исходные названия девяти деревьев, замененных фруктовыми. Разумеется, трудно «насытиться» невкусными терновыми ягодами. Это бузина, печально известная тем, что плохо горит, зато с давних пор славящаяся в народной медицине как средство от лихорадки и различных ожогов, «весьма бесстрастна». Это приносящий несчастье боярышник и «подобный ему» терновник – «деревья, которые невзлюбили люди», и вместе с тисом, деревом лучников, они составляют триаду «несокрушимых полководцев». По аналогии с дубом, из древесины которого вырубали наносящие сокрушительные удары палицы, с тисом, из древесины которого вытачивали смертоносные луки и рукояти кинжалов, с ясенем,