Никто не выVOZит эту жизнь - Герман Умаралиевич Садулаев

на самом верху, посмотрел вниз и голова закружилась, и стало тошнить. Роза наклонилась надо мной, вдруг открыла свой рот и… я в ужасе закрыл глаза. Я не видел, но я почувствовал, что она сделала. Там внизу что-то невероятное происходило, я почти отключился. Не знаю, сколько времени это продлилось. Может, минуту, а может, час. Вдруг мне стало очень больно, очень-очень больно, прямо там. Я не смел крикнуть, я боялся. Но не смог сдержать стон. Она отпустила меня и подтянула мои шорты. Я открыл глаза. Роза облизнулась и сказала: «Ты сладкий, малыш! Только тс-с-с-с! Никому не рассказывай. Это будет наша с тобой военная тайна!» Конечно, я никому не рассказал. Кому я мог рассказать? А главное, как? Вроде это должно было меня обрадовать. Ведь я мальчик. Со мной сделала это девушка. Теперь я не девственник. Хо-хо-хо! Ведь это так классно! Все пацаны только об этом и мечтают. Но, доктор. Мне было больно и страшно. Меня тошнило и до сих пор тошнит от этих воспоминаний. Это было не мило, не прикольно, не круто. Я был ребёнком. Мне не отсосали член, меня изнасиловали там, под яблоней, за кустами малины, в саду.

Так, хватит. У меня была нормальная половая жизнь. Без всяких извращений. Простая, понятная. Вот, например, Ира. Мы с ней встречались. Занимались любовью. Как нормальные здоровые люди. Или Таня. Мы даже пробовали жить вместе. У нас всё было хорошо, никаких проблем. Потом как-то устали друг от друга. Видимо, исчерпали запас совместной кармы. Когда я начинаю рассказывать о себе, то создаётся впечатление, что я какой-то Казанова. Но это не так. У меня было, в общем-то, совсем немного женщин. Бывало, что по нескольку месяцев я ни с кем не встречался. На самом деле бывало, что и лет. И это не значит, что я в эти одинокие периоды наслаждался случайными связями. Нет. У меня просто совсем никого не было. Я никогда не был красив, богат или крут. У меня даже нет татуировок. Я рыхлый и неказистый самец, где-то между бетой и омегой. Это не кокетство и не самоуничижение. Я знаю себе цену. И она невелика. Я просто трезво смотрю на вещи. Я хорошо умею писать книги. Но кто сейчас не умеет писать? Писателей слишком много. Впрочем, как и всех остальных. Нам не помешала бы одна хорошая войнушка, чтобы проредить ряды. Не помню, говорил я тебе об этом или нет, так вот, проблема в том, что мы создаём непотребляемые вещи. Если бы роман по мере его прочтения читателем сгорал, не оставляя ни одной копии, то у нас было бы много работы! Каждому читателю был бы нужен новый роман каждый раз, когда он захотел бы читать! Может, есть во множественной Вселенной такое измерение, где дела обстоят именно так. Но в нашей реальности всё иначе. Тибор Фишер уже написал роман. Эту книгу, как и все другие, можно читать миллионам читателей миллиарды раз, и они не уменьшаются, не тратятся. Они остаются, книги. Это проклятие. Написано уже столько, что никто не сможет это прочитать даже за тысячу лет. И ещё одна проблема – внешние носители. Неуничтожимые бесконечно копируемые внешние носители. Были времена, когда мифы и песни хранили в памяти и передавали изустно. Тогда человек имел ценность: если не как автор, то как контейнер для хранения и перевозки знания. Это был такой одноразовый комплекс, как NLAW: снаружи человек-носитель, а внутри ракета-текст. Ракеты всегда запускались отсюда в будущее. Теперь всё на внешних носителях, а они как рой беспилотников. Причём автономных. Не только информация, но и навыки вынесены наружу, в софты и гаджеты. В общем, нам нужна война, которая не только уменьшит население, но и спалит накопленный багаж культуры. Слишком много книг, слишком много картин, уже и фильмов слишком много, мы не можем двигаться дальше. Надо расчистить место.

Обычно в жизни всё случается так: сначала ты пытаешься справиться сам. Ты читаешь книги, романы и философию: древних греков, римских стоиков, французских экзистенциалистов и «Бхагавадгиту». Потом, начитавшись «Бхагавадгиты» и упанишад, ты бросаешь университет и уходишь в «Харе Кришна». Ты бреешь голову наголо, оставляя только косичку на затылке, надеваешь шафрановые простыни и поёшь на улицах, стуча в барабан. Потом ты женишься, возвращаешься в университет, начинаешь пить вино и употреблять наркотики. Потом ты записываешься в добровольцы и едешь на войну. Там ты обделываешься от страха, потом привыкаешь, стреляешь и бегаешь туда-сюда. И иногда всё-таки почитываешь «Бхагавадгиту». Потом ты пишешь книги, становишься известным писателем, получаешь статуэтку собаки и звание человека года в номинации «Литература» от глянцевого журнала. Немножко встречаешься с разными девушками, иногда несовершеннолетними. Посещаешь массажные салоны и стриптиз-клубы. В промежутках изучая санскрит, чтобы читать «Бхагавадгиту» в оригинале. И вроде бы ничего. Вывозишь. Но вдруг случается что-то такое, как последняя капля, как соломинка, которая переломила хребет быку, и ты понимаешь: всё кончено. Ты ещё трепыхаешься, идёшь к психологу или психоаналитику, чтобы пройти когнитивную терапию или психоанализ. Но это даже не смешно. В итоге ты всё равно оказываешься в кабинете Станислава Валерьича и говоришь ему: «Я больше не могу». В неприметном районе, на Обводном канале, во втором дворе ты находишь маленькую клинику, над дверью которой сияет, как алмазная ваджра Индры, символ врачебного искусства: жезл, обвитый двумя змеями. Клиника состоит из Станислава Валерьича и девушки на ресепшене, которая оформляет документы и принимает оплату. Ты оформляешь документы, вносишь оплату, заходишь в кабинет Станислава Валерьича и говоришь ему: «Я больше не могу». «Я знаю», – говорит Станислав Валерьич. И ты понимаешь, что он действительно знает. Он видит тебя насквозь. Всего тебя и всю твою историю болезни с той самой поры, когда ты цеплялся хвостом за ветки деревьев, выдалбливал кливеры и нуклеусы, строил города и храмы, был Христом и распинал Христа, изучал философию и право, воевал, пел на улицах Нью-Йорка «Харе Кришна, Харе Рама», читал и писал книги, занимался сексом с несовершеннолетними, делал всё, чтобы излечиться, чтобы восстановить правильный баланс биохимии в организме, но это было бессмысленно миллионы и тысячи лет, или если был смысл, то только в том, чтобы ты однажды оказался в кабинете у Станислава Валерьича, где он протянет тебе две таблетки. И тебе даже не нужно будет выбирать, потому что принимать нужно обе, и тогда восстановится баланс, наладится биохимия и всё, чего не смогли добиться философия, религия, культура, когнитивная терапия и психоанализ, будет исполнено, ты будешь