Олег Айрапетов - Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1917 год. Распад
Конец действительно не пришел сам. Правительство даже не пыталось поддержать даже собственных назначенцев, как только они предлагали выход из кризиса путем применения силы. Когда посланный в Кронштадт на должность военного коменданта член Государственной думы В. Н. Пепеляев (будущий премьер-министр правительства Колчака) предложил навести порядок путем расстрела нескольких сотен матросов, он встретил жесткое сопротивление в Петрограде. Ссылки на то, что иначе он не ручается за контроль над городом и флотом, не действовали. Г. Е. Львов заявил, что он скорее подаст в отставку, чем прольет «братскую кровь». В результате в отставку ушел Пепеляев45.
Учитывая то, что Петросовет и правительство для поддержки своего курса готовились собрать в столице Всероссийский съезд офицеров, военных врачей и чиновников, и в таком случае можно было ожидать фальсификации мнения офицерского корпуса и, прежде всего, фронтовиков, Ставка вынуждена была организовать офицерский съезд в Могилеве. На съезде должен был прозвучать голос русского офицера, а в результате его работы должна была появиться новая организация – «Союз офицеров армии и флота»46. В Ставку прибыло 297 делегатов-офицеров (230 – с фронта, 57 – с тыла, причем 40 из них были представлены строевыми частями) и 1 доктор. Съезд получился исключительно офицерским. Среди делегатов было немало офицеров военного времени, людей с высшим образованием (84), многие имели награды и ранения47. 7 (20) мая съезд был открыт речью Алексеева, призывавшего защитить страну от внешнего и внутреннего врага, к объединению во имя спасения Отечества, которое, по словам генерала, уже находилось на краю гибели. Главковерх назвал лозунг «мир без аннексии и контрибуций» утопией и заявил о том, что мощной власти, в которой нуждается страна, в ней нет48.
Выступление генерала было весьма эмоциональным. Он призывал к единению и защите Отечества: «Я думаю, что нельзя выбрать более удобного и неотложного момента для того, чтобы единение водворилось в нашей семье, чтобы общая дружная семья образовалась из корпуса русских офицеров, чтобы подумать, как вдохнуть порыв в наши сердца, ибо без порыва нет победы, без победы нет спасения, нет России. Вот почему я особенно приветствую вас, пришедших к большой и трудной работе. В этом громадная и заманчивая программа нашей деятельности: восстановить дисциплину; слить в единое целое то, что составляет русскую армию, то есть офицеров и солдат; перебросить сначала крепкие мостки, а потом засыпать совсем ту пропасть, которая разъединила офицера и солдата, и снова обратить их в прежнюю силу русского воинства. Еще так недавно, скажем – вчера, офицеры и солдаты дружно шли бить врага, дружно и согласно жертвовали всем, что у них есть, для блага родины. И думается мне, что большинство съезда так и поняло свои задачи. Найдутся, как всегда, иначе мыслящие, ставящие иные цели. Об этом я должен сказать, потому что в получаемых мною письмах, подписанных и неподписанных, касающихся настоящего съезда, говорится, о том, что он вреден и опасен, что он уширит ту пропасть, о которой я только что сказал. Но ведь идеал наш, это – слияние офицеров и солдат в одну дружную семью, в один общий союз. Чтобы достигнуть этого идеала, надо преодолеть тяжелый путь, нужно много поработать. Где же провести этот труд, как не на таком съезде, который составит первый этап на пути к достижению заветной цели – к слиянию всех воинов в одно дружное целое, готовое беззаветно выполнить свой долг. Наметьте пути, как приподнять нравственный и умственный склад солдат для того, чтобы они сделались искренними и сердечными вашими товарищами. Устраните ту рознь, которая искусственно посеяна в вашей семье. Я читаю в письмах, что задачи съезда не таковы: ведь политика охватила нас полностью, и нужно прежде всего определить нашу политическую платформу. В настоящее время это общая болезнь: хотели бы всех граждан России поставить на платформы и платформочки, чтобы инспекторским оком посмотреть, сколько стоит на каждой из них. Что им за дело, что масса армии с восторгом приняла новый порядок и новый строй. Частности будущего устройства принадлежат учредительному собранию. Мы же все должны объединиться на одной великой платформе: “Россия в опасности”. Нам надо как членам великой армии спасать ее. Пусть эта платформа объединит вас и даст силы к работе»49.
После этой речи Алексеев немедленно стал мишенью критики революционно настроенных газет50. Между тем столь желанного для него единства относительно возможных действий на съезде не было. Делегаты раскололись на две группы. 163 человека образовали блок, выступивший за создание общевоинского союза, в который вместе с офицерами вошли бы и солдаты. Разногласия сразу же приобрели очень острый характер. Они лишь усиливались тем, что на съезде в качестве слушателей присутствовали и солдаты, которые шумно выражали свое отношение к тому, о чем говорили депутаты51. Среди последних все больше набирало силу здоровое самосохранительное начало. В частности, делегаты единодушно выступили в защиту Алексеева от нападок и искажений «крайне левых газет по поводу его речи на открытии съезда»52.
Тем временем преемник Гучкова на посту военного министра явно надеялся оседлать настроения тыла. В этом он надеялся на помощь социалистов всех стран и направлений. По России разъезжала делегация французских социалистов во главе с Альбером Тома. 7–9 (20–22) мая его шумно приветствовала Москва. Тома встречался с городскими властями, представителями Земгора и ВПК, посетил местный совет солдатских депутатов, собрание офицеров, митинг-концерт в Большом театре, устроенный Бундом. Везде его ждали самые бурные и самые дружественные встречи53. Настроения в поддержку нового Временного правительства были сильными и, как могло показаться, достаточно устойчивыми. Мобилизовать эмоции и направить их в необходимое для себя русло – вот та задача, которую ставил перед собой Керенский.
Ему, очевидно, казалось, что он может рассчитывать на достижение этой цели. Керенский был высококлассным демагогом, так и не сумевшим понять разницу между думской аудиторией и страной. 9 (22) мая 1917 г. новый военный и морской министр посетил Гельсингфорс, где посетил ряд судов и частей, встретился с представителями флота и адмиралом Максимовым. Керенского бурно приветствовали. Под бурные аплодисменты он сообщил, что если ранее он был единственным представителем демократии в правительстве, то теперь их количество значительно возросло. Понятие «демократ» и «социалист» были уже тождественны. Керенский продолжал: «Товарищи, оставаясь социалистом, я взял на себя обязанности военного и морского министра. Взял, потому что в настоящее время борьба на фронте – это та же самая революционная борьба»54.
«Я теперь спокоен, – говорил министр. – Мы увидели русский народ. Русская демократия и все, кто с ней, могут спокойно смотреть в будущее, так как мы доказали, что созрели для гражданственности. При старом режиме русская демократия и русская свободная мысль была под каблуком самодержавия, но все это время мы жили интересами государства, болели и плакали кровавыми слезами о гибели страны. Мы спокойными рядами один за другим шли, если нужно было, на смерть, но мы знали также, что русский народ должен перейти от азиатского самодержавия в семью европейских народов. Мы сознательно тянули его туда. Сейчас, когда мы притянули его, мы хотим его дело укрепить, так как создаем не какой-нибудь английский или немецкий строй, а демократическую республику в полном смысле этого слова»55.
Вслед за Керенским к собравшимся обратился Максимов: «Граждане, военные и рабочие! Можете ли вы обещать министру без погон, министру из рабочих, что вы будете исполнять его приказы лучше, чем исполняли приказы министров, генерал-адъютантов царя?» Из зала закричали «Обещаем!»: судя по всему, участники встречи были весьма довольны друг другом56. Зал клялся защитить свободу и республику, кричал «Ура!», депутаты передавали в президиум для Керенского Георгиевские кресты «в знак преданности и уважения». Тот принимал их с благодарностью57. В тот же день министр вернулся в Петроград и провел встречу со 2-м Балтийским экипажем. И здесь его ждали овации58.
Картина была впечатляющей: казалось, новый военный и морской министр явно мог опереться на новую дисциплину, новую армию и новый флот. Впрочем, так только казалось. Не все было так просто. В Гельсингфорсе, в частности, министру задали вопрос относительно того, когда же будут опубликованы секретные договоры России с союзниками, на что тот ответил уклончиво. Керенский заявил, что эти документы должны быть преданы публичности всеми одновременно, в результате чего сразу же был выставлен большевиками противником открытой и честной политики59.
