Лесная гвардия - Сергей Иванович Зверев
Рельсы начали вибрировать под тяжелым составом, послышался гул, от которого задрожало все вокруг, пространство наполнилось мерным стуком, который отбивали колеса.
Василич дал отмашку остальным – уходим! Партизаны бросились врассыпную, прячась за деревьями, а сам командир проворно скатился по насыпи, придерживая карман с самым драгоценным – коробком спичек.
Канунников аккуратно, не поднимаясь над полотном, так что все тело подпрыгивало вместе с дрожащими шпалами, перебрался на другую сторону и замер в ожидании. Внутри начался отсчет: вот гул превратился в грохот; металлические колеса выстукивали о стальные рельсы бешеную мелодию, все быстрее, все ближе. Теперь он не боялся, что его услышат, и выкрикнул во все горло:
– Сдохни, сволочь! – Выплеснул всю ненависть, что скопилась внутри, всю ярость, которую так долго приходилось сдерживать.
Поезд казался ему сейчас огромным чудовищем, стремительно бегущим в атаку гигантским фашистом, готовым напасть на лагерь, на его родину, на беззащитных людей.
Когда огромный тупой нос паровоза вдруг вздрогнул, подлетел над полотном и, высекая искру о препятствие, начал крениться набок, Канунников воскликнул:
– Умри, гад! Умри!
Железная махина плавно и медленно дернулась в сторону, на секунду зависла, а потом неудержимо стала валиться под откос, увлекая за собой цепочку деревянных, наглухо закрытых теплушек. Фашистские охранники с автоматами, что до этого беспечно сидели на крышах трех вагонов, попытались спрыгнуть вниз, но не успели. Беспомощный кувырок вниз головой, и их тела придавили деревянные туши вагонов. С жутким протяжным стоном часть теплушек осела и расплющилась вдоль полотна. Деревянные фрагменты обшивки, будто зубы в разбитой пасти врага, торчали вверх, между обломками виднелись ящики с пометками красной краской «Vorsicht!»[13]
Колеса продолжали по инерции крутиться, некоторые вагоны еще покачивались, продолжали свой бег. Убитый монстр беспомощно шевелил лапами, еще не понимая, что битва проиграна.
Канунников поднял голову – чисто, никто из охраны не выжил! Он перемахнул обратно через рельсы, присел на пустых путях над самодельным клином и принялся его демонтировать. Но гайки ни в какую не хотели поддаваться после жесткого столкновения с тяжелым составом.
Удар молотком! Окровавленный кулак впился в ребристый бок, лейтенант всем телом навалился на непокорную гайку. Правой он тянул шестигранник, а левой колотил неистово по ребру, чтобы хоть на миллиметр сдвинуть намертво притертые между собой части. Край молотка отбивал пальцы, ему хотелось завыть во весь голос от боли, вцепиться зубами в непокорную железку, но вместо этого Александр еще ожесточеннее бил по ней инструментом. В воздухе уже чувствовался запах гари: из-за поворота потянулась черная занавесь дыма – вагоны начали заниматься от пропитанной керосином ткани.
Вдруг что-то протяжно засвистело, больно чиркнуло по щеке, и вся земля рядом с вагонами вздыбилась в жутком фонтане взрыва. Взрывной волной Сашку придавило к земле, он со стоном ухватился за рельс и подтянулся было обратно к клину.
«Бросай все, посечет осколками», – прозвучал в голове встревоженный голос Василича, но Канунников упрямо продолжал отдирать крепления. Если немцы обнаружат устройство, они поймут, что это диверсия, будут искать, снова организуют облаву, прочешут лес и болото.
От нового взрыва дрогнула под Сашкой земля, больно ударила вдоль позвоночника. В ушах зазвенело, черная полоска рельса перед глазами скривилась и вздыбилась бугром. Непослушные гайки под дрожащими пальцами наконец стронулись. Лейтенант стащил тяжелую махину, прижал ее к себе и замер на рельсах вниз лицом. Взрывы превратились в пылающий смертельный дождь. Он чувствовал, как в спину вонзаются, царапают, пробивают ткань сотни металлических осколков. Болванки взрывались одна за другой, раскидывая во все стороны остатки деревянных вагонов. Все вокруг превратилось в пылающий костер, море из огня и раскаленного металла.
Едкая гарь пороховых газов разъедала глаза и легкие, Сашка уткнулся в рукав, делая короткие жадные вздохи. Тело подпрыгивало, ударяясь о насыпь, сжимаясь от жуткого жара огромной стены огня, полыхающего в нескольких десятках метрах. В ревущем пламени грохотали снаряды, так что оранжево-черный столб вытянулся во все стороны. Пылал весь состав, умирал с грохотом, корчась, разваливаясь от рвущегося тротила, которым были напичканы вагоны.
«Огонь добрался до ящиков», – понял лейтенант, и в этот момент что-то резко ударило его по затылку, отчего Канунников нырнул в черную темноту.
Очнулся Сашка от тишины, визг и грохот затихли, перед глазами было темно. Он дернулся и понял, что придавлен частью обшивки из нескольких досок, которую вырвало из вагона ударной волной. Руки по-прежнему прижимали к груди тяжелый клин. Лейтенант перевернулся на спину, сбросил с себя деревянный щит. Внизу до сих пор трещало пламя, но оно уже поутихло, опало почти до земли, развалилось на отдельные костровища с черными змейками дыма.
Канунников не слышал этого треска, в голове гудело, заглушая все звуки вокруг. С трудом удалось ему подняться на ноги, двумя руками он вцепился в тяжеленный клин и потащил его вниз по насыпи. Ноги совсем не слушались, он несколько раз упал, споткнувшись о закопченные камни, спина пульсировала болью от многочисленных порезов. Канунников из последних сил пробрался через посеченные осколками заросли к яме.
С глухим стуком железяка ухнула в приготовленный тайник. Он опустился рядом без сил, руками и ногами принялся забрасывать яму ветками и мхом. Когда яма наполнилась, сверху лег лапник – тайник захлопнулся.
Закончив дело, Канунников уже хотел было уходить, как вдруг услышал стон, который пробивался сквозь треск огня. Сашка сразу узнал этот голос – низкий и басовитый, будто духовая труба, – Франтишек. На дрожащих ногах лейтенант начал пробираться вдоль деревьев, высматривая, откуда слышится этот стон. Наконец в конце огненной линии, рядом с обугленными досками, он заметил лежащего человека. Сашка бросился к раненому, схватил его за плечо:
– Франтишек, это я! Вставай! Надо уходить отсюда! Сейчас придут немцы!
Великан приоткрыл глаза и слабо улыбнулся:
– Товарищ…
Он шевельнулся, ухватился за Сашку и приложил его руку к гладкому металлическому предмету, который прикрыл собой. Радиостанция! Канунников попытался сдвинуть поляка, но только сделал хуже. У Франтишека из многочисленных ран по всему телу пошла кровь. Он снова приоткрыл глаза и простонал:
– Саша, нье, нье, ишть. – Рука взмахнула в сторону леса. – Фашисти.
– Нет, я… – Канунников крутил головой, дергал за перемазанный сажей рукав, хотя сам уже понимал – конец.
Он не сможет дотащить крупное тело поляка до леса, добродушный великан не выживет – слишком серьезны его раны. В нем застряли многочисленные осколки, которые не извлечь в лесном лагере. Раненому нужна настоящая медицинская помощь – хирург, операция, перевязки. Поэтому Франтишек и отталкивал его руку,
