Японское искусство войны. Постижение стратегии - Томас Клири
Когда не-сознание развито, сознание не останавливается ни на чем и не нуждается ни в чем. Оно существует в себе самом и подобно воде, переливающейся через край. Оно всегда возникает в нужный момент.
Сознание, устремляющееся к чему-то одному и пребывающее в одном месте, не может действовать свободно. Так, колеса повозки вращаются оттого, что они не закреплены жестко. Если бы они были зажаты, повозка не смогла бы катиться. Сознание также не может действовать, оказавшись скованным в какой-то конкретной ситуации. Если в сознании постоянно вертится какая-то одна мысль, вы не сможете глубоко проникнуть в то, что говорит вам другой человек. Так происходит оттого, что сознание останавливается на ваших собственных мыслях.
Если сознание устремляется в направлении мыслей, вы не слышите, сколько бы вы ни вслушивались, и не видите, сколько бы вы ни всматривались. А все потому, что в вашем сознании что-то есть. В нем пребывают мысли. Когда вы устраните то, что в нем пребывает, ваше сознание станет не-сознанием. При необходимости оно проявит себя, причем самым естественным образом.
Тайсо Ёситоси. Самурай с яростным лицом. 1869
Сознание, озабоченное тем, чтобы не останавливаться ни на чем и не быть заполненным мыслями, окажется заполненным уже потому только, что озабочено этим. Если же человек не озабочен, мысли сами по себе исчезнут, и сознание его превратится в не-сознание.
Если человек относится к своему сознанию с учетом этого, через некоторое время сознание его естественным образом станет таким. Если же человек попытается обрести не-сознание за один день, ему это никогда не удастся сделать».
Старое стихотворение гласит:
Мыслить «я не буду мыслить» –
Всего лишь еще одна мысль.
Не лучше ли вообще не мыслить
О том, чтобы не мыслить?
Разъясняя знаменитое положение буддийских сутр о необходимости пробуждения сознания, которое нигде не пребывает, Такуан применяет этот принцип ко всем искусствам. Одна из самых популярных дзэнских легенд повествует о том, как неграмотный дровосек, услышав эту фразу, сразу же обрел пробуждение. В последующем дровосек этот стал одним из величайших китайских наставников, а история его увековечена в качестве примера того, какие необъятные возможности сокрыты в обыкновенном сознании. И пассаж из буддийских сутр, и традиционные дзэнские ассоциации являют собой прекрасное оформление тех идей, которые Такуан стремится донести до воина Ягю.
«Пробудить сознание, которое нигде не пребывает.
Что бы человек ни делал, но если он при этом лелеет мысли, сознание его останавливается на этих мыслях. Поэтому человек должен стремиться к тому, чтобы пробудить сознание, которое нигде не пребывает.
Если сознание не пробуждено, рука не движется вперед. Но если сознание, которое обычно где-то пребывает, пробуждается так, что оно нигде не пребывает, человека, обладающего таким сознанием, называют достигшим совершенства на Пути.
Сознание привязанности возникает вследствие остановки сознания. Так действует цикл перевоплощений. Остановка сознания – это бремя жизни и смерти.
Когда человек любуется весенними вишнями или осенними листьями, важно, чтобы сознание его не останавливалось на объектах, и тогда сознание пробудится».
Наконец, Такуан проясняет и различие между «серьезностью», упомянутой выше в качестве начальной практики, и дзэнской практикой «не-привязанности ни к чему». Этот момент часто сбивает с толку европейцев, ибо японцы обычно практикуют «серьезность» гораздо охотнее, чем «не-привязанность», и человек другой культуры может легко упустить различие. Такуан говорит:
«Если вы принимаете “серьезность” за концентрацию на чем-то одном или за цельность внимания, “неотвлеченность”, вы по-прежнему фиксируете сознание в одном месте. Необходимо не позволять сознанию обращаться на того, кого вы собираетесь убить, даже если из этого следует, что вы не первым обнажите меч.
Слова “концентрация на одном, без отвлечений” (неоконфуцианство) и “целе-устремленность, необеспокоенность” (буддийская школа Чистой Земли) означают одно и то же. Однако сознание “серьезности” – не самая главная цель в учении Будды. Это метод обучения и практикования контроля над сознанием и дисциплины сознания. Когда практикуете это в течение долгих лет, сознание свободно идет туда, куда вы его посылаете.
Состояние “не-привязанности ни к чему” более высокое; оно – высший уровень. На уровне сознания “серьезности” вы намеренно препятствуете своему сознанию двигаться куда-либо, полагая, что, если вы “отпустите” его, оно утратит дисциплину. Поэтому вы все время бдительно стережете сознание. Но эта практика – всего лишь временная, она позволяет избежать рассеивания сознания. Если вы будете всегда пребывать в таком состоянии, значит, вы подавлены».
С этой точки зрения, те последователи дзэн-буддизма или дзэнских искусств, которые потрясают других своей самоотверженной преданностью «практике» на протяжении всей жизни, могут, на самом деле, оказаться самыми неудачливыми из всех. Быть может, поэтому-то воин Миямото Мусаси так и не постиг глубин дзэнского учения. Хотя, с другой стороны, мучения его вполне могли быть и хитрой уловкой, и тогда Мусаси-учитель явился бы нам мастером стратегии не только в бусидо, но и в буддийском смысле.
Стратегия самурая
Этика войны. Первый момент. Энергия, чувство и настроение. Стратегия в социальных и профессиональных взаимоотношениях. Проявление и намерение. Средства. Стратегическая таинственность. Гибкость в бусидо. Первый удар, второй удар. Разоружение противника. Наука побеждать
В своем изучении стратегии воины Японии опирались на те или иные дзэнские принципы, но все-таки большей частью разработка метода боевых искусств выходила за рамки чистого дзэн-буддизма. Особенно это касается тактических построений Миямото Мусаси – тактика его, будучи правильно и эффективно использованной, обладала безусловной мощью. Его приемы зачастую кажутся обладающими сущностью дзэн, но не глазами дзэн; впрочем, это не так уж необычно даже для дзэнских наставников Японии.
Если главная цель стратегии Мусаси – победа над противником, которую он называет ядром бусидо, то Ягю Мунэнори в большей степени уделяет внимание этическим основаниям боевого искусства, а кроме того, идет дальше и распространяет практическую применимость стратегического мышления воина на политическую и гражданскую сферы. В своем сочинении о семейной традиции искусства меча он пишет:
«Когда страна пребывает в мире, рассмотрение вопроса о выборе чиновников и безопасности государства – это тоже военное искусство. Когда чиновники преследуют своекорыстные интересы и тем самым угнетают простой народ, это, прежде всего, начало конца государства. Внимательно наблюдать за всем этим, планировать стратегию так, чтобы корыстные интересы чиновников не привели государство к гибели,
