Павел Ефремов - Стоп дуть! Легкомысленные воспоминания
Судя по лицам начальников, набившихся в центральный пост, осмотр корабля подтвердил все самые худшие опасения командования. Корабль — клоповник, экипаж — разгильдяи, а квинтэссенцией всего этого разврата неожиданно оказался капитан 3 ранга Белов. Дело в том, что, пробегая через реакторный отсек, наш адмирал, который, кстати, был не чета большинству люксов и ничего не боялся, неожиданно тормознул и потребовал открыть ему аппаратные выгородки, чтобы их осмотреть. Вполне естественно, ему их сразу же открыли, несмотря на умоляющие взгляды командира реакторного отсека, и в аппаратной левого борта, за чистоту которой ответственным являлся я, среди сверкающего титанового оборудования и прочих устрашающих ядерно опасных железок обнаружили пяток аккуратно развешенных по поручням ватников. На этом осмотр корабля и был закончен, в центральном посту было устроено торжественное аутодафе, на которое был вызван я и как ответственный за содержание аппаратной левого борта, и тем более как офицер, хорошо знакомый командиру дивизии по нескольким совместным боевым службам.
— Белов! Ты когда в своей аппаратной последний раз бывал, а? Говори, говори. Здесь все свои!
По большому счету в своей аппаратной я был ровно за день до выхода в море, и не просто так, а с белоснежной бязью в руках и со вспотевшей спиной. Механик, справедливо полагая, что штабные механики перед выходом в море не обойдут своим вниманием реакторы, заставил нас выдраить аппаратные по полной программе, что мы и сделали, с особой тщательностью и совсем уж неприличным прилежанием. После чего прямо в процессе ввода установки в действие, аппаратные осмотрел сам НЭМС флотилии и сделал всего пару мизерных дежурных замечаний. Но уверять в этом адмирала, жаждущего «крови», было бесполезно и даже опасно, поэтому я, понуро опустив голову и стараясь придать голосу высшую степень виноватости, пробормотал себе под нос:
— Виноват, товарищ адмирал. Закрутились с этими проверками. Ну и упустил.
Адмирал торжествующе оглядел окружающих.
— Вот, бл… Закрутились, да? У меня и штаба сложилось впечатление, что кораблем вообще не занимались, а тут мне говорят, мол, закрутились! Что скажете, командир?
Командир, стоявший рядом со своим креслом, на котором восседал адмирал, прокашлялся и довольно уверенно, что он умел, ответил:
— Устраним, товарищ адмирал! В самые кратчайшие сроки! Я думаю.
— Не надо думать, товарищ командир! Надо работать! Думать за вас мне придется, судя по всему! Повторный смотр корабля назначаю на завтра! Белова с вахты снять и чтобы аппаратную лично выдраил! Сам проверю! Вопросы есть?
Адмирал встал с кресла. Командир хорошо поставленным голосом скомандовал:
— Товарищи офицеры!
Все вскочили, и адмирал, что-то буркнув, вышел из центрального поста. Все сразу начали переговариваться, но командир, наконец усевшись в свое кресло, в очередной раз потряс воздух:
— Ну что, военные. Говорить долго не буду, комдив и так все сказал. Завтра повторный смотр. Личному составу запрещаю отбиваться. Свободные смены на наведение порядка. Механик, на левом борту двухсменка, Белова в аппаратную, и пока комдив не поставит ему лично зачет за ее содержание, ему на вахту не заступать! Все свободны! Вахтенный офицер, через 10 минут учебную тревогу, для устранения замечаний по смотру корабля.
На нижней палубе меня тормознул механик.
— Борисыч, как же вы обосрались с этими ватниками-то?
Я совершенно искренне ответил:
— Не знаю даже. Ну сейчас пойду в 7-й отсек. Узнаю.
Все выяснилось в три минуты. Капитан-лейтенант Бузичкин, командир 7-го отсека, которого на удивление обошла вся волна гнева, обрушившегося на меня из-за злополучных ватников, объяснил все просто:
— Борисыч, мои орлы перед выходом в надстройке клапана проверяли по азоту, а там дождь лил. У них все ватники насквозь были. Я после того, как НЭМС аппаратные посмотрел, туда их и приказал повесить, чтобы побыстрее высохли. Ну откуда мне было знать, что комдив туда попрется?
В его словах был резон. По большому счету и по всем инструкциям аппаратные выгородки вскрывались только с разрешения командира корабля, с записью в вахтенном журнале и опечатывались печатями. Но, само собой, и ключи от аппаратных у командира отсека, естественно, были, и умением их открыть без участия центрального поста и не повреждая печати, обладал каждый командир реакторного отсека. И то, что в аппаратной командир отсека шхерил что-то из имущества отсека, ни для кого тайной не было. Просто замордованный проверками не менее всех других, Бузичкин перед смотром забыл убрать ватники, и мы очень глупо попали.
Прозвенела тревога, и в реакторный отсек сразу принесся механик с командиром дивизиона. За ними прилетел старпом с флагманским механиком, после чего эта великолепная четверка устроила мне одному форменный развод на работы. Правда, старпом, выросший до этой высокой должности из минеров, в аппаратную не сунулся, а, повертев головой, не переступая порога, согласился с выводом адмирала, что это бардак, и испарился в направлении носа. Флагманский Ташков, мужчина достойный и не успевший обрасти штабными ракушками, облазил всю аппаратную, констатировал, что если бы не ватники, то все было бы отлично, весело обматерил весь штаб, представителем которого сам и являлся, и побрел курить в курилку. Правда, предварительно он посоветовал мне раньше срока не докладывать о готовности к смотру (что я и сам знал) и находиться постоянно в аппаратной, ибо адмирал такие вещи контролировать любил лично и по связи.
Этого я не знал и несколько расстроился, потому что сидеть здесь все время в мои планы не входило. Механик что-то долго бурчал под нос, но особо не ругался, так как получить по заднице за аппаратную он просто не успел по причине принятия всей тяжести вины лично мной и лично на себя. Потом его вызвал в центральный пост командир, и механик с тем же тихим бормотаньем удалился из отсека, не забыв, правда, предварительно уже более громким и уверенным голосом доложить в центропост, что капитан 3 ранга Белов уже весь в поту и мыле драит крышку реактора. Командир дивизиона по причине недавнего нахождения в должности и еще пионерского возраста в мой адрес вообще высказываться постеснялся, а просто ушел, пожелав мне удачи. Потом прямо с пульта Башмак, судя по голосу, уже приготовившийся расплыться по пультовскому креслу бесформенной лепешкой, сонно и невнятно порекомендовал бросить все и идти в каюту, после чего отключился и больше на связь не выходил. Последним из центрального поста рявкнул командир, больше для проверки моего наличия и очередной отработки командного голоса.
Когда вся эта организационная суета вокруг меня стихла, я еще раз прополз по всей аппаратной и убедился, что убирать и правда совершенно нечего. Пыли, грязи, налетов от воды и отпечатков резиновых тапочек нигде не наблюдалось. Аппаратная, на удивление, была девственно чиста, да и ватники уже давно вынесли и запрятали где-то в глубинах 5-бис отсека, так что на сверкающей титановой палубе не было даже завалящей нитки. Окончательно убедившись, что делать мне тут абсолютно нечего, а сидеть придется довольно долго, я быстренько смотался в каюту и вернулся обратно со вторым томом Стругацких. Сначала я устроился на БП-65, изгнав провинившегося лично передо мной Бузичкина из кресла. Но вскоре сам был вежливо, но твердо выпровожен обратно в аппаратную Бубой (старпомом по БУ), отправленным от греха подальше из центрального поста в отсеки проверять, как в «тревожном» порядке устраняют замечания.
Буба стал «маленьким» старпомом еще полтора года назад, но до сих пор не сдал в штабе Северного флота зачеты на самостоятельное управление кораблем. Вследствие этого прискорбного факта в море Буба ходил «пассажиром», самостоятельно вахт не нес и на каждом выходе вместе с командиром дивизии бывал им морально изнасилован по этому поводу до нервных колик. Командир из-за этого старался лишний раз убрать Бубу с глаз долой из центрального поста, чтобы и самому не получить попутно за компанию. Сам Буба в аппаратную соваться принципиально не хотел, но мой переход в нее проконтролировал лично, после чего отправился проверять кормовые отсеки.
Не успевший решить, что делать дальше, я был сразу проверен из центрального поста командиром, который поинтересовался своим кавалергардским голосом, как идет чистка «конюшен», и едва дождавшись моего ответа, приказал аппаратную не покидать до его личной команды. После этого я окончательно смирился с тем, что приговорен провести неизвестное количество часов именно здесь, и нигде более. Я, естественно, ничего не боялся. Это у большинства люксов, не отягощенных даже минимальным знанием постулатов ядерной энергетики, одно только приглашение посетить 7-й отсек вызывало массу противоречивых эмоций, легко читаемых на лице. Мыто хорошо знали, что получить дозу можно только в случае какой-то нештатной ситуации или, упаси боже, ядерной аварии, а так, в режиме нормальной эксплуатации, уровень загрязнения там даже меньше чем в пробке на Тверской в жаркий летний день.
