Павел Ефремов - Стоп дуть! Легкомысленные воспоминания
15 ноября. Рано утром отшвартовались у родного 12-го пирса губы Ягельная. Контрольный выход в море перед боевой службой, обычно длящийся не более десяти суток, превратился в 26-суточную бессмысленную «войну», больше напоминавшую бойню, без победителей, но с начисто загнанным и побежденным экипажем. Вообще выход был уникален во всех отношениях. Его никто не планировал на такой срок, поэтому в первых числах ноября на борту неожиданно закончились хлеб, мясо и еще кое-какие немаловажные продукты питания. Несколько дней мы притворялись итальянцами, поглощая на всех приемах пищи макароны во всех ипостасях, а затем переквалифицировались в кроликов, пережевывая еще несколько дней даже на завтрак квашеную капусту в виде кислых щей и бигоса. Заместитель командира дивизии, неожиданно для себя начавший страдать вместе со всеми, возмутился и на очередном сеансе связи доложил наверх о бедствии. Вследствие чего в полигоны ринулся буксир, с которым на борт прибыл сам командир дивизии контр-адмирал Тимоненко, а с ним 200 килограммов хлеба и примерно столько же мяса. Само собой, прибытие лично Тимоненко подняло энтузиазм экипажа до небывалых высот, и стало понятно, что добром это не кончится. Так оно и вышло. Мы бродили по морям еще одну незапланированную неделю.
Сразу, как только штаб спешно покинул борт, объявили построение, и командир, стараясь изобразить на лице абсолютную солидарность с приказом командования, довел, что сроки выхода корабля в автономку не изменились и что мы, как и было запланировано ранее, уходим 22 ноября, то есть ровно через неделю. И что плюс ко всему прочему, мы прямо сейчас заступаем в боевое дежурство, и что вообще нам надо еще много чего сделать за эту неделю. У всех вытянулись лица. Сразу после отпуска экипаж начал подготовку к «основному мероприятию», в процессе которого наше изнасилование длилось без малого месяца два, с одновременным и нескончаемым боевым дежурством и парочкой трехдневных выходов в море. Но потом командование как будто с катушек съехало, хотя его и можно было понять. Наш корабль был самым «свежим», всего года полтора как из ремонта, экипаж наплаванный, потому и работали мы дивизионным «велосипедом», как прокаженные, то изображая всю дивизию на бесконечных КШУ, то представляя весь стратегический подводный флот на участившихся показухах.
Прямо тут, на пирсе, мы и заступили на боевое дежурство, практически не приходя в сознание после выхода в море. Сразу после этого начался вывод ГЭУ из действия. Лично я уже никуда не торопился, так как моя смена заступала дежурной, и официально дорога домой до завтра была мне заказана. Удивительно, но на выводе никто даже не прикоснулся к шилу. Все были так замотаны и задрючены, что сил и желания не хватило даже на это. Сразу после построения на пульт залетел старпом, уже облаченный в шинель. Он спешил домой. Боевое дежурство у пирса они с командиром делили пополам, сидя на борту через сутки, так как Буба никак не мог сдать зачеты. Поэтому пока мы выводились, старпом спешил посетить дом, чтобы ближе к вечеру вернуться и сменить командира. Старпом коротко довел до меня, что сегодня мы с ним паримся в сауне, и умчался, цепляясь за все полами распахнутой шинели. Защиту левого борта сбросили около часа дня, правого — в начале четвертого. После чего насосы остались работать на расхолаживание, а я выгнал всех с пульта ГЭУ и практически моментально забылся на шконке в тяжелом, почти похмельном сне. Около семи вечера меня разбудил комдив Серега, уже тоже обряженный в шинель и намылившийся домой. Оказалось, что, пока я спал, командир успел провести доклад командиров боевых частей и довести завтрашние планы. Отдыхающей смене не повезло, что в принципе ожидалось. Утром они все прибывали не к обеду, а на подъем флага, после чего у нас начиналась погрузка торпедного боезапаса. Серега ушел, а я, заполнив журналы, сходил на ужин в кают-компанию, вытащил из каюты скомканного от сна старлея Маклакова и, отослав его на пульт контролировать расхолаживание установки, отправился к старпому. Тот, к этому времени вернувшийся из дома, сидел и пил чай, с видимым удовольствием запивая им домашние бутерброды. Как я и предполагал, старпом был намерен, попив чай, зарыться в тряпки до «нолей», а уж потом засесть в сауну на пару часов. Через пять минут я уже имел индульгенцию от старпома на незаконный визит домой при условии возвращения к его подъему.
Дома жена уже знала от соседа, что мы благополучно вернулись еще рано утром, поэтому поздний ужин был в готовности к немедленному разогреву. Свидание с семейством было недолгим, и по большей части, скорее, ритуальным. Пришел, увидел, взаимная радость, ускоренный ужин, проверил дневник сына и сделал внушение. Потом около часа выслушивание новостей, еще полчаса на составление списка того, что надо жене купить, чтобы я ушел в автономку более или менее упакованным, а под завязку дежурный поцелуй — и в обратный путь.
На корабле сауна была уже нагрета, и проснувшийся старпом терпеливо дожидался моего возвращения. Мы загрузились в сауну, где и расслаблялись в течение двух часов. Серега поделился своими опасениями, что мы так и не выйдем из боевого дежурства, а значит, и ни дня отдыха экипажу перед походом предоставлено не будет. На этой грустной ноте мы покинули сауну и, опрокинув грамм по 150 шила на сон грядущий, расползлись по каютам.
16 ноября. С утра началось безумие. После построения, на котором объявили тревогу для погрузки торпед, на пирс неожиданно въехал «КамАЗ», а из него выпрыгнул интендант, старший мичман Косоротов, оставленный в базе для выбивания продовольствия на автономку. Видимо, его личные планы как-то не состыковались с планами флотилии по загрузке торпед, и он пригнал свою первую «ласточку», груженную мороженой треской и консервами с самого утра в надежде, что еще до обеда ее силами всего экипажа загрузят в утробу подводного крейсера. Пока минер бегал на торпедную базу, на пирсе разыгрался громкий и непринужденный спор командира со здоровенным Косоротовым, победителем в котором, на удивление, оказался интендант, так как командир, спустившись в центральный пост, долго о чем-то беседовал со штабом флотилии, после чего отдал поистине беспрецедентный приказ: грузить торпеды и продовольствие одновременно! А если учесть еще и то, что неутомимый комдив три Витек Голубанов абсолютно планово начал поднимать наверх разряженные за время выхода идашки, чтобы срочно отвезти их на водолазный полигон, то легко представить, что творилось на пирсе. Под висящей на стреле крана торпедой, как муравьи, бегали матросы с ящиками и коробками, у трапа громоздились рядами ИДА-59, а к корню пирса все подъезжали тележки с лежащими на них длиннющими зеленоватыми торпедами.
Внутри прочного корпуса все незадействованные в верхних работах были брошены на устранение замечаний, сделанных во время контрольного выхода в море. Таких по большому счету набралось месяца на три работы на каждого члена экипажа, поэтому внутри была практически такая же суета, как и наверху. Это усугублялось еще и тем, что, находясь в боевом дежурстве, мы практически несли морскую вахту в готовности к немедленной ракетной стрельбе. Я и первый управленец Костя Сорокин заперлись на пульте, где, пользуясь ситуацией, попили чайку, подбили вахтенные журналы и сделали расчеты подъема компенсирующих решеток реактора на новый ввод установки в действие. Несмотря на всеобщую суету, на борту было как-то спокойно и умиротворенно. Всем наверху рулил старпом, а командира, опять же в нарушение всех возможных инструкций срочно вызвали в штаб флотилии, невзирая на погрузку боезапаса.
Так продолжалось до обеда, а после принятия пищи все опасения старпома подтвердились в наихудшем варианте. Собрав после построения командиров боевых частей в центральном посту, командир официально и молодцевато объявил, что никакого отдыха нам не запланировано, мол, и правильно, нечего зря расслабляться, будем в дежурстве до упора, к тому же за оставшиеся дни нас поочередно проверит штаб дивизии, флотилии и флота, в связи с чем даже отдыхающая смена обязана прибывать на корабль утром, а не как положено в обед. К тому же все дни будут подвозить продовольствие, собираемое в наше тяжелое, но интересное время с миру по нитке со всего Кольского полуострова, и его, естественно, надо будет в срочном порядке грузить и грузить. Командиры боевых частей попытались было проявить принципиальность в отношении отдыха, и начали задавать глупые вопросы, в частности «Почему?» и «А как же руководящие документы?», которые командир пресек в зародыше лишь одной фразой: «Это приказ! Не нравится — пишите рапорт об увольнении и идите капитализм поднимать!» Вопросы не сразу, но отпали, преобразившись в глухое матерное бурчание. Но вот на второй всеобщий вопрос, а именно, когда будут деньги, командир ответил не так уверенно и даже несколько растерянно, что не знает и что, может быть, их и не будет, чем вызвал уже откровенное всеобщее возмущение, чему даже немного поддакивал и сам. На том послеобеденный доклад закончился, и продолжилась погрузка, как торпед, так и всего остального.
