Павел Ефремов - Стоп дуть! Легкомысленные воспоминания
Все погрузки закончились около девятнадцати часов. В центральном посту снова собрался «командный хурал» на очередной доклад. Довольно быстро, в течение сорока минут, командир объяснил, что завтра проверка корабля дивизией, всем быть к подъему флага, и что опоздавших он лично съест на завтрак. Потом командир, видимо, наконец понявший, что его энтузиазм по поводу сроков ухода в автономку, проверок и боевого дежурства разделяет далеко не весь личный состав, и сообразивший, что не только у него одного есть жена и дети, доверительно разрешил стравливать на ночь всех, кроме дежурной смены, но подвахтенной прибывать к шести утра в обязательном порядке. На этом запал командира иссяк, и доклад закончился. В этот день я заступил в подвахтенную смену, так что воспользовался решением командира и уже в девять часов был дома. В этот день, слава богу, визит домой был уже полуофициальным, и кроме всего прочего я даже смог впервые за месяц исполнить со всем прилежанием свой супружеский долг к обоюдному удовлетворению сторон. Единственное, что несколько омрачило радость кратковременного единения с семьей, это вопросы жены о денежном довольствии, которое, объективно говоря, следовало бы оставить супруге на жизнь, на время автономки, но ответа на него я не знал и только стыдливо обещал что-нибудь придумать. На самом деле финансовый вопрос стоял очень напряженно. Месяца полтора назад экипаж получил деньги только за сентябрь, а по правилам нам должны были выдать за всю автономку вперед. Последние полученные деньги жена смогла растянуть до настоящего момента, но они были на исходе. По большому счету дело обстояло так, что если нам ничего не дадут, то семья оставалась на берегу без средств к существованию, а я шел в море даже без сигарет. Безмятежной уверенности в завтрашнем дне разумеется, не было, как не было и сна, и промаявшись часов до четырех утра в беспокойных думах, я оделся и чмокнув спящих супругу и сына, отправился на корабль.
17 ноября. После подъема флага экипаж оперативно спустился вниз и после тревоги рассосался по своим боевым постам. Минут через двадцать по отдельности и группами начали прибывать представители штаба дивизии. Часть из них ходила с нами на контрольный выход, но большинство штабистов этой приятной возможности были лишены, а потому шли на корабль, как загонщики на волков. Топтал штаб нас здорово. И в хвост и в гриву. Причем совершенно непонятно за что. Казалось, что им дана установка вздрючить до ишемической болезни сердца нас всех, вплоть до самого последнего матроса. Ближе к обеду прибыл Тимоненко, собрал всех штабных и командиров боевых частей в центральном посту и устроил «шоу одного адмирала», в течение которого короткими и емкими фразами убедительно доказал, что последний месяц, проведенный в море, еще ни о чем не говорит, и корабль просто патологически не готов к боевой службе. Разнос получился мощным, но бесполезным и несмотря на все патетические речи командира после убытия штаба командиры боевых частей довольно вяло переадресовали все его пожелания своим подчиненным, поскольку все уже прекрасно понимали, что мы — плотно в стволе, и уйдем в поход в любом случае. Нас не было кем заменить. Ходовых кораблей в дивизии оставалось всего три. Один был на боевой службе, другой в базе, но с уполовиненным экипажем, часть которого уже была на боевой службе, а часть подсела к нам. Остальные корабли дивизии представляли собой боевые единицы только на бумаге, а фактически это были просто плавучие ракетные стартовые площадки. Штаб разнося нас в клочья, элементарно перестраховывался, чтобы в случае чего документально показать, что они сделали все, что могли, и даже больше.
После обеда привезли продовольствие. Началась погрузка, а я с механиком побрел в штаб, чтобы забрать у НЭМСа какие-то безумно важные бумаги, без которых, согласно последним посланиям Техупра, в море идти просто невозможно, и даже страшно. В итоге мы вернулись из штаба с ворохом огромных плакатов, которые на корабле и повесить-то негде было, хотя это и было строжайше приказано. А на корабле тем временем оба старпома под чутким и неустанным контролем командира безуспешно пытались создать нервный ажиотаж вокруг завтрашней проверки корабля уже штабом флотилии. Народ откровенно устал и на эти внешние раздражители реагировал вяло. Вечерний доклад прошел под прессингом командира, который сначала приказал объявить большую приборку для уничтожения следов погрузки мороженых продуктов, а после нее рабочий день до 21.00 для подготовки к завтрашней проверке флотилией, а затем и доклада командиров боевых частей. Одновременно с этим оказалось, что завтра же будет проведена функциональная проверка СУЗ и комплексная проверка ГЭУ. Меня это несколько напрягло, так как предварительно комплексная проверка планировалась на послезавтра, а ее перенос опять не давал никаких шансов побыть дома больше чем одну ночь, причем не одному мне, а всем представителям БЧ-5. Плюнув на все условности, я пошел к механику и отпросился домой, мотивируя это не только комплексной проверкой, но и тем, что я заступал завтра в дежурную смену. Механик дал добро, при условии, что я не нарисуюсь пред суровым ликом командира, и я покинул родной крейсер через открытый люк 5-бис отсека, тихо и незаметно растворившись в темноте. Но, уходя, успел заметить, что офицеры и мичманы, судя по некоторым характерным признакам, потихоньку начали разбавлять шило по каютам.
В этот день я впервые после прихода из морей попал домой раньше девяти часов вечера в связи с чем состоялся практически торжественный вечер с участием семьи в полном составе. Я наконец поплескался в собственной ванне, ну и постарался вкусить домашней жизни насколько возможно больше. Естественно, снова возник финансовый вопрос, от которого я вновь постарался тактично уйти, так как просто не знал, что мне на него ответить. Утром я, как нормальный офицер, поглаженный, пахнущий не кораблем, а домом, прибыл в 07.40 на подъем Военно-морского флага.
18 ноября. Построение прошло под знаком истерии, родившейся по итогам вечера вчерашнего дня. Командир, внезапно решивший часов в восемь вечера пробежаться по кораблю и взглянуть, как идут дела после его воодушевительных речей, обнаружил сразу шестерых поддатых военморов, причем по два из каждой социальной группы. Два офицера, два мичмана и два матроса. Естественно, были сделаны надлежащие оргвыводы, с лишением всех возможных финансовых надбавок за год, с объявлением суток гауптвахты, которые, разумеется, следовало отсидеть после автономки и прочее, прочее, прочее. Потом последовал короткий и яростный монолог старпома по поводу употребления алкоголя, с упоминанием всех смертных кар за это антиуставное деяние. Старпом справедливо полагал, что с таким графиком ухода в море это не частный случай, а только начало, и постарался свою озабоченность воплотить в истинно флотские выражения, слабо понятные среднестатистическому жителю России. После всех обязательных осмотров началась комплексная проверка, одновременно с которой на борт прибыл штаб флотилии во главе с начальником штаба контр-адмиралом Суходольским. Как и положено, для поддержки как своих, так и наших штанов, почти в полном составе приполз и штаб нашей дивизии. В итоге на корабле нельзя было никуда пройти, чтобы не врезаться в какого-нибудь проверяющего, допрашивающего матроса или мичмана на постах. Это несколько мешало проведению комплексной проверки, но нас никто не спрашивал, а поэтому процесс шел, но нервно и рывками.
На этот раз проверка флотилии была какой-то уж совсем экстраординарной, так как к нам на пульт ГЭУ забредали по очереди все, начиная от толстого эколога флотилии в чине капитана 3 ранга и заканчивая флагманским медиком, который, казалось, и сам не понял, зачем сюда пришел. Но, несмотря на это, потерянный медик умудрился накопать замечание и на пульте ГЭУ, после чего удалился с чувством выполненного долга. Само собой, такой подход дал о себе знать, и пока мы продолжали творить комплексную проверку согласно всем правилам и инструкциям, начальников собрали в центральном и устроили «бойню».
Естественно, корабль снова оказался не готов. Правда, к чему не готов, никто так и не понял. То ли к автономке, то ли к проверка штабом Северного флота. В итоге начальник штаба флотилии объявил нам организационный период до проверки флотом, которая должна была пройти послезавтра, со всеми вытекающими последствиями, а самое главное — с «якорным» режимом. Это было довольно неожиданно, так как мы и так были в дежурстве, но адмирала это не смутило, и он добавил, что это касается всех смен и всего личного состава. Контроль за выполнением своего приказа он возложил на штаб дивизии и, со слов механика, был очень доволен своим решением, пока наш командир БЧ-2, капитан 2 ранга Пак неожиданно не поинтересовался насчет денежного довольствия. Адмирал не растерялся, и хотя вопрос явно подпортил ему настроение, ответил четко и по-суворовски: «Не за деньги служим, товарищ капитан 2 ранга, а за Родину!», и обдав всех запахом хорошего французского парфюма, удалился на пирс курить. После этого проверка была быстренько свернута, и штаб удалился, оставив, правда, четыре страницы замечаний в черновом вахтенном журнале корабля. После чего ошалевший от всего дежурный по кораблю дал отбой всем тревогам, и мы заканчивали комплексную в атмосфере общей расслабухи. По завершении всего командир, без перерыва на обед, собрал командиров боевых частей в центральном посту. Теперь и ему стало ясно, что от личного состава всего экипажа можно ждать чего угодно. Народ практически месяц не был дома, денег не было, а до выхода на боевую службу оставалось меньше четырех суток. А тут еще и «якорный» режим. Понимая, что дело может плохо кончиться и неминуем социальный взрыв, невозможный при советской власти, командир приказал подвахтенную смену домой все же отпустить, но после 22.00. Но это уже не спасало положения.
