Джек Керуак - Видения Коди
У этого моего кинотеатра во сне есть в себе золотой свет, хотя он глубокого бурого оттенка, или туманно серый к тому ж внутри, с тысячами, не сотнями, но все стиснуты вместе, детишки внутри, что врубаются в идеальное ковбойское кино второго сорта, которое показывают не в «техниколоре», а в грезливом золоте (по случаю некоторые Утра тех Воскресений, что я определенно потратил на езду в товарных вагонах призрачной канадской железной дорожки чух-чух, коя, тем не менее, в одном сне вдруг стала до того обширной, что повезла меня на огромные неимоверные расстоянья, в Сибирь, к примеру, где серым месяцем я греб по Оби, да, той самой само́й Оби, в каноэ, либо лодочке, с матерью моей, все глубже и глубже в грохочущие барабаны Северного Полюса за жопою Сибири и Соляных Копей); но греза золотая от серебряной шпалеры дымки; через дорогу (я не шучу) там куча угля с голубыми алмазами в его пыли, но заметно это лишь ночью: Послушай, если мы все намерены всерьез – но ныне я уж растерял всю свою серьезность, либо ту конкретную, что явилась там, с того раза, когда ты сказал, бу, к тому ж, или говорил ли ты «бу» вообще? если вообще, так или иначе – но хватит орать мое имя по воздуху! Свора потеющих жуликов! О грехи Америки! О паршивая сделка! О Депрессии! О распутные – О мягкие поля Вёрджинии, когда пересекают реку майской ночью, вести о разъездах впереди, знаки того, что какой-то фермерский амбар вскоре завоюет себе такое имя, что сравнится с ушшасным именем Ватерлоо! О не рыдайте, Чеховы! О мальчик с росистым мушкетом, в дверях, или у полога палатки, или под деревом у висящего трупа – О солдат-горнист, солдатский паренек, МАЛЬЧИК-СОЛДАТ печали – (и у зданья суда Грант выпускает пук, что слышен среди построек, средь укреплений). О редуты! О рибопы! О могучее имя Э. П. Хилла! Ох оксфордские ученые – О сранители Парижа! и слиятели поголовья!! О смурители! – Э. П. Хилл, расскажу тебе побольше про – Э. П. Хилл как только начинаются Ю. П. Новости и результаты Одиннадцатого Заезда в Арлингтонском Парке с фондом в пять тысяч миллионов долларов, Блум дает мылу таять у себя в заднем кармане, до того он горяч. Когда я был спортивным репортером (в «Квакиутль Хералд» в Уиннепанке,) в «Солнце Лоуэллтауна», в мускусных тех краях, франкоканадцы кашевалят из Канадо навестить родню и на несколько дней тут на Муди-стрит сплошь хохот и царапанье – радостные ясные крики в – чем? Рое Элдридже? – Рой Элдридж играл с оркестром, когда я продавал в театре конфеты – или это – было – играл – и ты знаешь, насколько издавна это тянется?»
«Нет, насколько издавна эта шумиха тянется?»
«Так же издавна, как давний конь, никогда не давай тому коню тебя поймать, у него саван на том всаднике».
«О, вот теперь ты лишь пытаешься меня напугать, дорогой мой дурачок – саваны? всадник? мы разве мягко не пнули его с нашего плато с Филлипом?»
«О нет; Рендровар, они засунули его блескучее тело в лед; семь мужчин в масках и ящик, в котором часы тикают своему краснодеревному эхо, не ослабленное человечьими руками, бодрствует, живое, достоинством собственных движителей – ах, быть машиной – оно выиграло способность жить и тикать само собою, покуда пружина не скончается, и уж до Шелли не короток ли срок[42], с этим чертовым поколеньем, что ничего не делает, а лишь ждет весны, лета и осени, чтоб наступили».
«О Модлер! Он наклонялся и подбирался, балкон – скажи-к, зачем я сказал „балкон“? Передай мне тот чертов платок окровавленный, наверно, я ушел уж встречаться с (в Уошингтоне, О. К., юные хипстеры, что поздно ночью заправляют Белой башней и раздают за так еду своим подземным спятившим цыпочкам, вообще без понятия о достоинстве, кое мы вроде как должны применять при созерцанье Абрахаама Линколна или даже просто Эйбрэхэма) отправился на встречу с Не-ци-эй, ной-цы, на-ци-угрозой сам по себе, в повсюдности, куда б ни шел я, жигольский боп к моим отороченным мехом сапогам, на коем ношу я жемчужное ожерелье, как Билли Холидей и ее песик (Никто Не Врубается В Моего Песика Так, Как Я Сам Врубаюсь В Своего Песика) (Этот кинотеатр —) Гря: „Этот кинотеатр“ очевидно лагерь, нет?»
Наутро лагерные девчонки ели пепел минувшей ночи с беконом своим на завтрак.
Конечно, у нас нет никакой возможности помыслить, как можно испортить тебе выходные, но не мог бы ты как-нибудь оставить машину у меня под деревом, а не то я метну парик.
ЛЕДИ ГОДАЙВА (одетая). Они меня вырубили на камне пеньки другой – В ЭТОТ МИГ ДУЛУОЗ ПРОСНУЛСЯ ВО СНЕ СВОЕМ и припомни – хоть признавая синюю смуть этого – Дулуоз проснулся, припомнил, что не видал своего отца так долго, что дольше не бывало, и что, вероятно, тот должен быть мертв так же взаправду, как сама смерть. «Ну что ж», подумал он, опираясь на товарный вагон, вниз по краям которого сбегал потек его спермы, «ежели суждено мне хлопнуться глазом в ночи ни по какой иной причине» – либо каким любым иным способом должен он был, стало быть, фразировать свои мысли, будучи девятнадцати котлет или лет (не котов) от роду и…. Ну, видишь вот, я повесился. Дулуоз….
На Северо-Атлантическом Океане на заре, в месяце октября, серый свет обращает яркий туман в белый и бело сияет на влажных палубах огромных железнопалубных судов, что стонут под про-драку. (Миду следовало б руку потерять при Антиэтаме, батату песеночному; глянь на всех этих мальчиков, как резвятся под его командой, чертова гения! «…просвещены все ярью залпов», как говорит Херман Томленье Мелвилл, сиречь грит, (Эй, Милли!) (сие, вот тогда-то, вишь, подражание колонке моего отца, написанной, мой, э, отец сочинял колонку под названьем Ферд или Эз или Эд или что-то, где скромный парнишка водит свою жену в кино каждый (премьерный) вечер по четвергам поглядеть (ой) картину и покомментировать на ее счет, сперва кинокартина, ибо то была колонка о кино, а потом (ох гм)…семь действий Эзпази, Водевиль, когда ребята с остатками белой краски от клоунов у себя на шеях, бывало, рассекали по краснокирпичным переулкам с тем единственным белым или буроватым светом, что освещал скрипучий вход, с, как в мультиках, печальными сонными в 3 часа ночи (о, уже три часа утра) домами, или жилыми зданьями, с кошками на задних оградах, где дерево в Бруклине стардоброе растет, и в передней части, где, на некий манер, как в сладком кошмаре у Кафки, установлены огромные часы, сообщающие время: как если б, теперь послушай, я знаю, я – где, говорю я, и словно б какой-то домохозяин столь милостивый, как в феодальные времена, установил бы гигантские часы для своих жильцов, по которым те бы время определяли, когда возвращаются домой пьяные с Луном Маллинзом в любой час и оборачиваются вокруг резиновых фонарных столбов с Х-ми в глазах или Х-ми вместо глаз.) (Но Х-ы спасут этот мир!) Вот, не, кто, теперь эти люди (я не невнятен) но насущное дело, кхаррумпф:
Заголовок гласит (нижеследующее) Аррумпф, Кхакк!
ПЕЙОТЛЬ ТОТАЛЕН очерк о Коди Помрее
Часть IЗа Коди Там
лишь Ворье, Грехи
Америки все к Чорту.
ТЫ КОГДА-НИТЬ СКИДЫ-
ВАЛ КОСЯК?
Мяч Бьет Ограду
в Средней Доске………..(что я делал раньше, кидал
резиновый мяч, после
ужина, в доску
в разбитом окне
соседского амбара, и когда
попадал в аккурат в середку
это считался страйк, когда я
едва промахивался, и он попадал
в выступающую полку и
отлетал в воздух, это
был хит, высокая подача, какую
иногда я ловил, чтобы
сделать вне игры; тем самым
был подающим и аут-
филдом, центровым, вообще-то,
блям одновременно.
За этим воспоминаньем мне
не приходилось возвращаться
к старому милому Комптону,
родному моему городку;
Джек Л. Дулуоз, Комптон,
Калиф. (МЕСТНЫЙ
МАЛЬЧИШКА ОСУЖДЕН
ЗА ПОДДЕЛКУ)
Но все равно крайне сущностно продолжить:
Дополнительные Известия! Биллоборд перетекает, о Биллборд Перетекает, О Биллборд, О Гилго, О
Идя как-то Раз Чрез
Город Провиденс (где они, бывало, рубили индейке голову)
ПРОВИДЕНС ОЖИДАЕТ ТВОИХ ЧУВСТВ ИБО БЕЗ ОЗНАЧЕННОГО ПРОВИДЕНСА МЫ УМРЕМ
Затем три мяча вполне похожие на мячи – старого еврейского без заглавной У закладчика, мячещика, такого жирного и толстого в мячиках, что сочится щедростью – но я мешкаю, продолжая же —
АНОНИМНЫЕ ПИДАРЫ особенно я и посвещенные (это не означает просвещения, это значит освещенные спичкой)
Так холодно в Саскэхути, что не видно через реку; северная Канада, знашь ли; (я подсек молодую дамочку вон там, там, там)
У УмРнХёрста не было столь —
Никто не врубается в моего песика, как я в своего песика врубаюсь
Но, разумеется, мне не приходится через все это проходить, мы в – когда мы, нахрен, покончим, или мне нужно ждать спозараночного тумана, когда всадницы, одетые лишь в облегающие боевые триканаты… Я видал рп, гордых дам Кошкого Каза, Конского Показа, я видал, но я видел, печатать балдеж
ФРЭНК ГОФФ ЗВАЛИ ЛОВЦА ФИЛАДЕЛЬФИЙСКИХ ПОНТИАКОВ. ТЕБЕ НАДО К ЧЕРТУ УЖЕ РЕШИТЬ НАКОНЕЦ, БАЛДЕТЬ ТЫ ХОЧЕШЬ ИЛИ НЕ ХОЧЕШЬ ТЫ БАЛДЕТЬ ИЛИ ХОЧЕШЬ ОСТАТЬСЯ НА ОДНОМ УРОВНЕ, ОТТЯГ ИЛИ БАЛДЕЖ И ОТТЯГИВАЙСЯ СЕБЕ ДАЛЬШЕ ДЕЛАЯ ОШИБКИ В ПРОПИСЯХ И
