Модно, сексуально, бессознательно. Психоанализ стиля и вечной проблемы «мне опять нечего надеть» - Паскаль Наварри
2
Подражание, соперничество, угроза клона?
Для всех, кто интересуется механизмами моды, феномен подражания занимает центральное место, а для некоторых, как, например, для этнолога Мари-Кристин Натта[24], он даже является «первейшим условием». Уже в своей работе Le rêveur nu [ «Обнаженный мечтатель»] Джон Карл Флюгель отмечал: «Основополагающая черта человека – подражать тем, кем он восхищается и кому завидует»[25]. Но когда мы слышим утверждения о центральном месте подражания, немедленно встает вопрос о соперничестве.
Таким образом, мода сразу же требует оценивающего взгляда по отношению к другим; можно желать быть похожим на модель и в то же время отличаться от нее, подражать иконе моды, но для того, чтобы доказать свое превосходство над равными себе. И эта особого рода связь между подражанием и соперничеством иногда может принимать конфликтный характер, как я смогла убедиться на примере долгое время остававшихся для меня загадочными замечаний одной моей знакомой.
Подражание и соперничество
Однажды, когда я случайно столкнулась с ней на улице, эта высокая женщина со статью модели – которая, как мне, впрочем, было известно, интересовалась модными брендами – окликает меня и, явно нервничая, говорит, показывая взглядом на другую очень высокую и очень trendy [модно] одетую женщину: «Посмотрите-ка на моего клона, можно подумать, что она подражает мне!»
Если бы она поинтересовалась моим мнением, я сказала бы ей, что схожесть скорее объясняется их ростом, цветом волос и стрижкой, чем подобием их нарядов. Но ее полный гнева и пренебрежения тон не оставлял места для дискуссий.
Казалось, то, что больше всего ее беспокоило, было из разряда «угрозы клона». Безусловно, клона ее самой, но это напрямую заставляло усомниться в собственной идентичности и реальности ее собственной жизни; подражание, объектом которого она себя ощущала, не принося никакого удовольствия, выводило ее из себя. Оформилась угроза того, что, в сущности, их невозможно различить, в результате чего уничтожилась одна из главных целей моды и, отодвинув на задний план очевидный вопрос о подражании, дало о себе знать непримиримое соперничество.
Иногда атмосфера подражания может быть совсем другой. Во время одного сеанса молодая пациентка с завистью и восхищением рассказывает мне об эффектном кожаном мотоциклетном комбинезоне, который носит Ума Турман в фильме Квентина Тарантино «Убить Билла»: «Вот что мне хотелось бы носить, я мечтаю об этом! Ума Турман великолепна, и потом, какая она сильная и в то же время сексуальная женщина!»
Благодаря ассоциациям, связанным с фильмом, с желтым костюмом и актрисой, за жизнью которой она следила по журналам, мало-помалу ей стало казаться, что комбинезон стал символом «фаллической» женщины: женщины, которая, как мужчина, вместе со своими соратниками как будто вступает в беспощадную борьбу, женщины жестокой, вовлеченной в садомазохистские сценарии, в которых она раз за разом исполняет разные роли.
Во время этого сеанса, когда молодая женщина в присутствии своего психоаналитика – служащего одновременно инструментом идентификации и «используемого как воображаемый объект-партнер» – может проработать разные сценарии, раскрывается психическое пространство репрезентаций: желтый комбинезон является частицей, открывающей путь к самым разнообразным фантазиям и идентификациям в данный момент времени. Своей защитной ролью он обязан не только прочной коже, из которой сшит, но главным образом тому, что спасает молодую женщину от яркости ее фантазий.
Это пространство реализации представлений позволяет ей мелкими штрихами составить суждение о жестокости, которую она подспудно ощущает, и раскрыть свое желание быть защищенной. То есть то, что могло бы показаться простым желанием подражать знаменитой актрисе, является сложным феноменом, выход которого на психоаналитическую сцену открывает возможности психической проработки.
Постепенная разработка модной идентичности
Сам принцип моды, ее частая и регулярная сменяемость соответствует конструкции психики, благоприятствуя в небольших дозах попытке существовать и что-то делать в течение коротких промежутков времени, дающих возможность постепенно выработать идентичность. Эфемерность того, чем является мода, придает этой активности большую схожесть с игрой: словно мы, играя, наряжаемся в принцессу или в байкершу, но лишь на короткое время.
Многие женщины восприимчивы к глубоко игривому характеру моды, которая, дабы таковой и оставаться, должна быть обратимой, как приемлемая игра, которую можно остановить когда захочется и заново начать по-другому[26]… Способность принимать эфемерность служит конструированию психики, направляя к текучести и нестабильности; в этом смысле мода является деятельностью, особым образом связанной со временем и жизненными переменами.
Подражание – это основополагающая психическая деятельность, а что касается природы визуальных аспектов, она, вероятно, берет свое начало в аутоэротическом удовольствии смотреть на себя и удовольствии от того, что на нас смотрят. Мы стремимся воссоздать с целью присвоения то, что изначально спровоцировало наше собственное визуальное удовольствие, пережитое нами, когда мы страстно восхищались хорошо одетыми, значимыми и великолепными взрослыми людьми, которые занимались с нами, когда мы были детьми.
Признаки власти взрослых мгновенно передавались через их внешний вид и, следовательно, через одежду. Представления об авторитетных персонажах и высшем классе тех женщин или мужчин, которые вызывают восхищение, вполне могли в наших фантазиях о славе быть связаны с этими первыми королями и королевами, которыми были наши родители или взрослые, на которых нам хотелось походить и с которыми хотелось соперничать.
Сказки и чудесные истории, лежащие в основе детских переодеваний, являются вариациями на тему часто роскошно одетых сказочных персонажей, где всегда встает вопрос о сложных отношениях между взрослыми и детьми, чем-то вроде сна наяву, версиями мифических элементов – носителей наших скрытых фантазий.
В этом отношении серьезность, с которой дети и их матери относятся к смене нарядов, способна убедить в важности игры, которая может привести отдельные личности к желанию вновь обрести это удовольствие во взрослом возрасте.
Так, певица Вероника Жанс заявляет: «Мне также необходимы парики, костюмы, возможность, предоставляемая оперой, влезть в шкуру какого-то персонажа, почти детское удовольствие от переодевания. В опере становишься кем-то другим, словно освобождаешься от себя самой, и не существует никаких границ»[27].
Другая великая певица, Сандрин Пьо, утверждает: «Мне кажется, что я выбрала свою жизнь, дошла до конца того, чего мне хотелось достичь. В моих мечтах была только музыка, было также желание носить платья принцессы…»[28]
В тот день, входя в кондитерскую, я замечаю в очереди девочку примерно лет семи-восьми в длинном розовом платье и остроконечной шляпе. Я
