Оленья кавалерия. Очерки о русских первопроходцах - Волынец Алексей Николаевич
«Многие русские семьи состоят в таком же родстве с чукчами, – продолжает Богораз, – но только одни лишь чукчи смотрят на это родство как на групповой брак. Русские же, напротив, склонны видеть в этом лишь легкое поведение женщин, желающих дёшево получить убитых оленей…»
Век назад российское общество всё ещё не могло воспринять чукотский обычай группового брака иначе чем разврат. И в 1912 году штабс-капитану Николаю Калинникову, исследователю Чукотки и автору книги «Наш крайний Северо-Восток», пришлось пояснять российским читателям об особенностях чукотской морали: «Они смотрят на удовлетворение полового чувства как на простое удовлетворение человеческих естественных потребностей. Проституции в европейском смысле слова между чукчами нет, нет и ревности…»
«Нет и ревности…»
Отсутствие у многих обитателей Крайнего Севера привычной европейцам ревности удивляло многих очевидцев. Проживший десять лет рядом с чукчами Владимир Богораз утверждал, что «знал только одну семью, которая жила на тундре и не вступала в брачный союз». Это была семья русского старожила, родившегося на берегах Колымы, говорившего по-чукотски и жившего по чукотским обычаям. Он даже женился на чукотской женщине, но у него не было «товарищей по жене». Как сам он объяснял Владимиру Богоразу: «У меня ревнивое сердце – лучше уж я буду один, без товарищей по жене…»
Впервые с подобным отсутствием ревности и иным восприятием половых контактов русские столкнулись на Чукотке ещё в начале XVIII столетия, во время походов против её воинственных аборигенов. Чукчи тогда отличались среди иных народов Дальнего Востока небывалой боеспособностью и размахом грабительских набегов. В 1742 году командовавший походами против «немирных чукоч» якутский воевода Дмитрий Павлуцкий, понимая всю сложность войны с таким противником, принял ряд мер, исходя из привычной русским людям психологии.
В частности, он запретил своим солдатам и казакам любые половые контакты с пленными чукотскими женщинами. Воевода Павлуцкий учитывал привычный ему европейский менталитет – понимая, что всякого противника ожесточает и заставляет упорнее сражаться любое посягательство на его женщин. Но, поведя своих бойцов в глубь Чукотки, он натолкнулся не только на костяные стрелы и копья чукотских воинов, но и на совсем иную половую мораль…
В том походе русские солдаты и казаки захватили немало чукотских пленниц. Однако женщины первобытной Чукотки веками жили в условиях постоянных набегов и межродовых столкновений – в их первобытном сознании война с людьми ничем не отличалась от охоты на зверей. Они явно воспринимали борьбу русской власти с их непокорными мужьями именно как очередную охоту, просто очень большую. Поэтому чукотские пленницы, в соответствии с привычными им традициями, были совсем не прочь отдаться своим пленителям, как более удачливым охотникам.
В итоге строгий приказ воеводы Павлуцкого не насиловать и не вступать ни в какие близкие контакты с пленницами вызвал их законное возмущение. Как вспоминал очевидец: «Пленные чукоцкие женщины и девушки пришли в такое негодование, что осыпали русских солдат и казаков презрительными словами и говорили, что они не настоящие мужчины…»
«Оленные коряки пребезмерно ревнивы…»
Удивительно, но совсем рядом с чуждыми ревности чукчами жили их родичи – коряки, по мнению всех очевидцев, отличавшиеся повышенной эмоциональностью именно в этом плане. Сотрудник Петербургской академии наук Степан Крашенинников, побывав в середине XVIII века на берегах Охотского моря, так описал их нравы: «Оленные коряки пребезмерно ревнивы, так что могут убить жену за одно только подозрение…»
Повышенная ревность кочевых коряков даже породила обычай, противоположный всем иным окрестным народам – если женщины чукчей, эвенков, якутов, ительменов, юкагиров стремились всячески украсить себя, то женщинам коряков, наоборот, полагалось носить самую неприметную и бедную одежду, в украшениях её должен был видеть только муж.
«Корякские женщины, – пишет Крашенинников, – всеми мерами стараются придать себе безобразия: не моют ни лица, ни рук; волос никогда не чешут; на верху носят платье гнусное, ветхое и залосклое, а под исподом хорошее; ибо и в том у них подозрение, когда женщина ведет себя почище, а особливо когда надевает сверху новое и незагаженное платье. На что б, говорят коряки, им краситься, когда б не желали они другим казаться хорошими, ибо мужья и без того их любят?..»
Повышенная ревность привела к тому, что в морали коряков считалась оскорблением даже простая похвала красоты их жён и дочерей. Порою это приводило к трагедиям. Одну из них, произошедшую около 1740 года, описал учёный и путешественник Якоб Линденау, участник научной экспедиции на Камчатку.
«Никакой народ на всём земном шаре так не страдает ревностью, притом оба пола, как коряки, – пишет Линденау. – Даже самый простой взгляд или приветливая речь может вызвать у них подозрение, и как раз по этой причине многие, которые позволяли себе некоторую вольность в обращении с ними, платились своей жизнью… Я хочу упомянуть об одном событии, имевшем место в нынешнее время. Толмач по имени Иван Лукин хотел жениться на дочери корякского князца Ленгуса. Отец дал согласие, a дочь собралась креститься. Жених, будучи простаком, идет после этого к другому коряку и расхваливает там свою невесту, как она хороша собой, да вдобавок еще повсюду разукрасилась бисером. Эти речи доводят до сведения отца невесты, он принимает их за оскорбление…»
Комплименты красоте дочери, воспринятые корякской моралью как страшное оскорбление, стали поводом для мятежа. Взбешённый «корякский князец» попытался мстить – атаковал русский Ямской острог, расположенный на побережье Охотского моря примерно в 200 верстах к северо-востоку от современного Магадана.
Как и все прочие разрозненные мятежи аборигенов, эта атака из мести кончилась неудачей. Мятежный князь был пойман и как бунтовщик казнён в Охотске в 1742 году. Столь трагически закончился невинный (невинный для всех, кроме коряков) комплимент женской красоте.
«При браках знаков девства не наблюдают…»
Русских первопроходцев удивляли семейными обычаями и аборигены Камчатки – ительмены. Если у других первобытных племён, проживавших между рекой Леной и Тихим океаном, как и у русских, женщина обычно уходила жить в семью мужа, то у «камчадалов» было всё наоборот. «Камчадалы, выдав дочерей своих, редко отпускали их в чужие острожки, напротив того, зятья их должны были к ним переселяться, оставя природное своё место и сродников», – писал прибывший на Камчатку 280 лет назад Степан Крашенинников.
Кардинально от христианской морали отличалось и отношение к девственности. «При браках знаков девства не наблюдают, – с удивлением описывает камчадалов Степан Крашенинников, – а некоторые зятья в порок тещам своим ставят, когда жён получают девицами…»
Вслед за Крашенинниковым осенью 1740 года на Камчатку по заданию Петербургской академии наук прибыл Георг Стеллер. Поступивший на русскую службу уроженец Баварии, он с поистине немецкой педантичностью описал многие обычаи и нравы ительменов, столь удивительные для европейской морали тех лет.
Даже в эпоху Просвещения, даже самые просвещенные европейцы без сомнения считали главой семьи (как, впрочем, и всей жизни) мужчину. Стеллер зафиксировал у ительменов совсем иное: «Ительмены так нежно любят и почитают своих жен, что охотно превращаются в самых покорных их слуг и рабов… Жене предоставлено право всем распоряжаться и хранить всё имеющее какую-либо ценность, муж же является её поваром и батраком; если он в чем-нибудь не потрафит ей, то она отказывает ему в своих ласках и в табаке, и ему приходится вымаливать их у неё настойчивыми просьбами, проявлением особой нежности и разными комплиментами».
«Мужчины, впрочем, вовсе не ревнивы, – продолжает Георг Стеллер, – и втихомолку живут одновременно со множеством женщин и девушек, чего они являются любителями; но всё это, из-за сильной ревности жён, им приходится проделывать очень секретно. В то же время женщины требуют для самих себя полнейшей свободы, сами ищут любви на стороне и в этом отношении ненасытны и настолько славолюбивы, что та из них считается самой счастливой, которая в состоянии назвать наибольшее число любовников…»
