Моя жизнь хикикомори. Том 3: После перемен - Отшельник Извращённый
— Я и сама удивляюсь своему интересу, Ямагути-кун… Давай встречаться!
Её ложь в глазах…
А после — о громный зал, сцена освещена яркими прожекторами. Харука в центре, играет Кристину из «Призрак Оперы», а я стою, наблюдая, как все замирают от её исполнения. Её глаза мельком встречаются с моими, и в этот момент я чувствую, как меня накрывает странное тепло. Я горд за неё. Чёрт возьми, она просто потрясающая.
И снова вспышка.
Караоке. Яркие огоньки и музыка, играющая громче, чем нужно. Я сижу на диване, когда Мияко неожиданно склоняется ко мне, её глаза блестят от задора. Она хохотнула, игриво хлопнув меня по бедру:
— Прекрати! Я и не знала, что ты такой… пошлый!
Я усмехаюсь. Наш поцелуй на балконе. После расставание и новая встреча с новым расставанием. Затем д ождь. Я весь промок и замерз. И Мияко накрывает меня зонтом.
Вспышка. Ночной клуб. Музыка бьёт по венам, как адреналин. Стробоскопы режут темноту на куски. И Юкино. Испуганная, слабая, непривычно видеть её такой. Я ОЧЕНЬ ЗОЛ. Её глаза расширены от ужаса.
— Казума, не надо! — её голос срывается.
Но я уже в огне. Четверо против одного? Пусть. Я не из тех, кто бежит.
А затем новая драка. Они не смирились с поражением. И куда это их привело? Снова ко мне. Чёрт, мозг цитирует Таноса из Вселенной Марвел⁈
«Твою ж мать, — мысль прошивает сознание. — Я помню. Помню всё. Каждую чёртову секунду!»
Сидя за рулем, я тяжело дышал, точь только что вынырнул из глубоких вод. Чуть не утонул! Голова всё ещё гудела от воспоминаний, но теперь… теперь всё стало ясно, как после грозы.
— Теперь всё встало на свои места, — выдохнул я, чувствуя, как внутри затихает буря. — Я вспомнил всё.
Взгляд Каны изменился. В нём появилось что-то, чего я раньше не видел — тень настоящего страха.
— Ваши глаза, Казума-сама, — её голос стал тише обычного. — Они стали другими.
Я не сдержал усмешку:
— Бабуля-соседка всегда говорила, что у меня глаза как у мертвеца, или как у ёкая. Наверное, она была права.
Кана промолчала, но её поза стала напряжённее.
— Но этот взгляд — часть меня, — добавил я, потянувшись к дверной ручке. — К тому же, демоны умеют быть честнее людей.
Её рука метнулась к моему рукаву — движение быстрое, как бросок змеи. Хватка была мягкой, но я почувствовал в ней силу профессионального телохранителя.
— Что вы собираетесь сделать, Казума-сама? — спросила она настороженно.
Я посмотрел на неё, и улыбнулся, но в этой улыбке не было радости.
— То, что должен.
Её пальцы чуть сильнее сжали мой рукав:
— Вы уверены, что это… правильное решение?
— Да, Кана. — я накрыл её руку своей. — Таков путь.
И вышел из машины. Каждый шаг к кофейне отдавался в висках, как удары молота. Внутри всё сжалось, но ноги сами несли меня вперёд. Остановившись в паре шагов от витрины, произнёс:
— Рин.
Одно слово. Три буквы. Целая жизнь.
Она застыла, как вкопанная. Почувствовала, что её имя произнесли не так, как обычно. Медленно обернулась, и время остановилось.
В её прекрасных голубых глазах отразилась целая вселенная чувств — боль, страх, тоска, горечь. Они сказали больше, чем она могла бы выразить словами.
— Казума… — прошептала она. Голос дрожал, как от ветра, которого не было.
Её спутник шагнул вперёд — взрослый, ей под стать, уверенный в себе. Не знающий, во что вмешивается.
— Есть проблемы? — в его голосе звучала угроза.
Я посмотрел на него — не с яростью, не с ревностью. С пониманием того, что он здесь лишний.
— Будут, — мой голос прозвучал спокойно, — если не уйдёшь прямо сейчас.
Рин дотронулась до его руки:
— Уходи. Я всё объясню. Позже.
Он замялся, недовольно бросив взгляд на меня, но, видя её решимость, нехотя развернулся и ушёл.
Когда он скрылся за дверью кофейни, Рин вновь посмотрела на меня.
— Что ты тут делаешь? Как нашёл меня?
— Правда? — мой голос стал тише. — Это первое, что ты хочешь спросить, Рин? Прошло всего полмесяца, а ты уже начала новую жизнь?
Её глаза дрогнули, и она отвернулась, не в силах выдержать моего взгляда.
— Прости, Казума, — прозвучал её надломленный голос, — бороться с твоей матерью было бессмысленно. Я смирилась. И нашла в себе силы жить дальше.
Я нахмурился, чувствуя нечто странное внутри:
— Но ты даже не попробовала бороться. Просто исчезла. Оставила письмо и сбежала. Даже не пыталась связаться со мной… хоть как-то объясниться.
Её плечи дрогнули, будто от удара. На секунду показалось, что она сейчас заплачет, но сдержалась — как всегда умела сдерживаться. Её губы приоткрылись — явно хотела ответить, но не могла найти слов.
Я вздохнул, опустив взгляд на мгновение, чтобы взять себя в руки. Всё внутри кричало, но снаружи я оставался спокойным, холодным.
— В день, когда ты уехала, — каждое слово давалось мне с трудом, точь вытаскивал осколки из глубокой раны, — я хотел поговорить с тобой. Выяснить причину. Но не успел. Ты исчезла.
Рин замерла, глаза стали влажными:
— Это всё твоя мать…
— Я уже в курсе, — оборвал я её. — Но, Рин… почему ты никак не связалась со мной? Почему? Хоть слово, хоть намёк…
В её глазах блеснули слёзы — настоящие, не те, что можно научиться сдерживать.
— Я был готов отдать всё ради тебя, — мой голос звучал тихо, искренне. — Исчезнуть. Мы бы жили в какой-нибудь забытой богом деревушке, но вместе. Хоть на краю света. Только бы с тобой.
Она стояла, прикусив губу — жест, который я помнил слишком хорошо. Пальцы нервно теребили край плаща, а в глазах — осознание непоправимого.
Я сделал глубокий вдох, чувствуя, как внутри что-то окончательно встаёт на место:
— Наша любовь не прошла проверку, Рин. Она оказалась слабее страха.
— Казума… — её губы дрогнули.
Я только печально улыбнулся:
— Знаешь, что самое ироничное? Любовь юной девчонки из средней школы оказалась сильнее, чем была твоя.
По щеке Рин скатилась одинокая слеза.
— Я не пытаюсь сделать тебе больно, — мой голос смягчился. — Не хочу как-то принизить твои чувства, Рин, или мешать тебе жить дальше. И не
