User - o bdf4013bc3250c39
Добряков отметил, что курит она куда профессиональнее, чем пьет.
- А что тебе сказать? – выдохнув струю дыма, спросила она.
- Ну, расскажи про себя, - предложил Добряков. – Тебе вон про меня сосед-то
мой уже кое-что рассказал.
- Рассказал, - кивнула она, устремив на него восхищенный взгляд. – А правда
он говорил, что тебе орден дали за спасение солдата?
- Было дело, - скромно отмахнулся Добряков.
207
- А покажи, а?
- Никогда не видела Красную звезду?
- Только на картинке. Яркая такая, красная!
- Никакая она не красная, а темно-бордовая, - поправил он. – Мало ли что
нарисуют на картинках.
- Вот и покажи, знать буду, - не отставала она.
Добряков встал и направился в комнату. Открыл ящик серванта и вытащил
оттуда небольшую коробочку, обшитую синим бархатом. Он и сам не знал,
почему ткань синяя. В этой коробочке ему вручили орден, в ней же он и
хранил его все эти годы.
- На вот, смотри, - протянул ей, вернувшись на кухню, и пошутил: - Смотри, не помри от восторга.
- Уж постараюсь, - ответила она, осторожно принимая орден на раскрытую
ладонь, и зачарованно уставилась на него.
- Давай выпьем, - прервал ее Добряков и наполнил стопки, - потом
разглядишь.
- Ладно, - ответила она, осторожно положила орден на стол и потянулась к
стопке.
Выпили. Язычок у нее развязался, она все нудела и нудела:
- Ну расскажи, а? Расскажи!
«И эта туда же!» - скривился Добряков. А вслух сказал:
- Не хочу я вспоминать, понимаешь? Если честно, то хочется все это забыть
поскорее. Ан не выходит. Но все равно не приставай. Давай-ка лучше
познакомимся, я ведь еще не знаю, как тебя зовут.
208
- Меня Тоней. Антониной, значит. А тебя, я знаю, - Егор.
- А-а, - протянул он. – Соседушка постарался?
- Да что ты так на него? Хороший он парень, пивом, вон, угостил.
- Он? – удивился Добряков. – Интересно, откуда у него деньги взялись. Все
время у меня клянчит.
- Ну, если честно, то это я его угостила, - потупила взгляд Тоня.
- Так бы и говорила. А за какие такие ясные глазки?
- Чтобы с тобой познакомил, - еще сильнее смутилась она.
- Стоп-стоп, я что-то не понял, - выпытывал Добряков. – Ты что, раньше про
меня знала, что ли?
- Да ничего я не знала. Просто стояла у киоска, а мужики, среди них и он
был, заговорили вдруг о тебе…
- В каком, интересно, тоне? – перебил Добряков.
- В самом что ни на есть уважительном. Один там был, здоровенный такой…
(«Ермалюк», - догадался Добряков.) Ну вот, он про тебя соседу твоему все
талдычил. «Если б у меня был такой геройский сосед, - говорит, - как у тебя, я бы его на руках носил, водяры в постель подносил каждое похмельное
утро». Мне интересно стало, какой такой герой. Подождала, когда все
расходиться стали, улучила момент, подошла к соседу твоему. Так и так,
говорю, рассказывай, что у тебя за сосед такой. А он: «Пика купишь?»
Пришлось купить. Пока пил, рассказал. Я а наберись храбрости да спроси:
«А меня познакомишь с ним?» Отвечает: «Познакомлю. Только ты ему
возьми чего-нибудь, он, верно, сегодня опять нездоров». Сходила с ним в
магазин, купила водки, а ему еще бутылку пива. Он меня и привел к тебе. Ох
и стучали мы к тебе, насилу достучались. На звонок никто не отвечал. Потом
209
он начала кулаком садить в дверь, и только тогда ты услышал. – Она немного
помолчала и осторожно спросила: - Что, плохо было?
- Ничего не плохо, - ответил Добряков. Рассказывать всякому про свои дела
не хотелось. – Спал просто крепко. Вчера день трудный был, лег поздно. Так
что брешет твой знакомый, не верь. А с тобой выпил… ну… - он подумал
немного и нашелся: - Вот за встречу нашу выпил!
Ее щеки заметно запунцовели, она растерянно поводила руками по клеенке
на столе.
- Я тебе нравлюсь, что ли? – спросила не поднимая глаз.
- А почему бы и нет? – понесло Добрякова. Ему вдруг внезапно захотелось
дурачиться, водить всех за нос, хоть на этой убогой отыграться за недавний
конфуз с Зиной. – Девушка ты миловидная, видно, что с богатым внутренним
миром.
- Мне таких слов никто еще не говорил, - все так же тихо промолвила она.
«Господи, как скучно! Тошно и скучно», - подумал Добряков.
- Да я и сам мало кому такое говорил, - накручивал Добряков. – Если честно, до тебя вообще никому.
- А мне почему сказал? – Тоня заметно волновалась и все туже скручивала
край клеенки.
Добряков дотронулся до ее руки, потянул и положил к себе на колено.
Клеенка стала медленно раскручиваться и опадать. Они молчали. Добряков
тянул время, пристально глядя на Тоню и все не выпуская ее руки. Она, все
так же не поднимая глаз, слабо, едва слышно дышала, и лишь пульсирующая
на ее шее вена говорила все за нее.
- Почему сказал-то? – повторила она негромко, подняла голову и посмотрела
на него.
210
Он заметил в ее глазах слезы и насторожился: уж не обидел ли ее чем-
нибудь? Этого еще не хватало!
- Эй, ты чего? – спросил, насупившись. – Обиделась, что ли?
- Н-нет, - протянула она и улыбнулась. – Это я от радости…
- Это правильно! – с облегчением вздохнул Добряков, не дослушав ее. – Чего
печалиться-то? Жизнь прекрасна, как сказал поэт, правда?
- Ага, - кивнула она и вытерла слезинки мятым платочком, который поспешно
извлекла из сумочки.
- Ну вот и здорово! Предлагаю выпить за это! – и он наполнил стопки. В
бутылке оставалось еще граммов сто пятьдесят.
- Я, конечно, выпью, - сказала Тоня, поднимая стопку. – Но только… можно
тебя попросить?
- Валяй, чего ж, - кивнул Добряков.
- Я хочу сказать… в общем, если у тебя все это не серьезно, тогда… тогда…
Ну, короче, сразу скажи!
«Ого, - подумал Добряков. – Как ты сразу быка за рога! И откуда ты взялась
такая? Вот еще головная боль!»
Он, конечно, мог сейчас же, в глаза, сказать ей, что ничего, ну совсем
ничегошеньки не питает к ней и ей советует не углубляться. Мог бы. Но что-
то удержало его от откровенности. Может, успел прикинуть, что не стоит
торопиться, мало ли на что еще может сгодиться такая нечаянная гостья. Ну, к примеру, почему бы не раскрутить ее еще на одну бутылку водки? В этой-то
вон почти ничего уже не осталось.
- Ну зачем ты так, - как можно мягче сказал Добряков. – Ты же видишь, что я
к тебе отношусь очень даже по-душевному. Учти, что просто так всякий
211
встречный не войдет ко мне, тут я, можно, сказать, человека чувствую. Война
научила – там от этого жизнь зависела. Ну вот, а если тебя встретил, приветил
– это о чем говорит? – он поднял палец вверх, мгновение посмотрел на
гостью и сам ответил: - Правильно, это говорит о том, что увидел в тебе
натуру… как это говорится… неординарную! Поняла?
- Правда? – рот девушки растянулся еще шире.
- Ну, врать, что ли, буду? У нас, у фронтовиков, это не принято. Да я ведь тебе
сказал уже, что душа твоя мне чем-то приглянулась. Давай выпьем, а то что
это наши стопочки замерли, как неживые, - и опрокинул водку в рот.
Тоня поспешила за ним, и вот они уже дружно закусывали хрустящим
салатом.
- Ой, что это я? – спохватился Добряков. – А сосиски-то, видать, уже
разварились!
Он подскочил к плите, выключил конфорку и снял с нее кипящую кастрюлю.
Слил воду, вилкой вытащил сосиски и пальцем скинул их на тарелку. Они
действительно разварились, вспучились и вывернулись наизнанку.
- Ну вот, опять по женскому типу! – проворчал он. – Разоткровенничались мы
с тобой!
- Как это «по женскому типу»? – не поняла Тоня.
- Ну если сосиски вовремя сняты с огня, - начал объяснять он, сдерживая
усмешку, - значит они сварены по мужскому типу. Они все такие крепенькие, прочные. А если разварились, значит, по женскому типу – раскрылись,
размякли, растелешились. Как тебе еще сказать-то? Поняла?
- Тут мне следовало бы, конечно, покраснеть, но я и так от водки вся красная,
- засмущалась Тоня.
212
- А скажи, классное сравнение, да? – уже вовсю ухмылялся Добряков. – Я
вообще люблю такие вот меткие, крепкие словечки! В армии еще
приохотился, там, знаешь, какие сказители были!
- Ну так расскажи.
- Не буду, сказал, не хочу! Лучше ты про себя расскажи. Ты не москвичка?
- Нет. Из-под Смоленска, - ответила Тоня, надкусывая сосиску.
- А как здесь?
- Тетка тут у меня, матери сестра старшая. Приехала к ней. Осмотрюсь,
может, работу найду какую.
- А у себя под Смоленском, значит, работы нет?
- Копейки платят. А у меня дети.
- Вот те раз! – удивился Добряков. – А чего молчала?
- Так мы еще с тобой толком и не разговаривали, - пережевывая сосиску,
улыбнулась Тоня.
- Так ты их оставила, что ли, одних?
- Почему одних? Мать моя с ними пока. В школу им не надо, им еще два и
три годика. А детский садик у нас закрыли.
- Почему так?
- Да директор с воспитателями проворовались, их уволили, а садик закрыли.
