User - o bdf4013bc3250c39
ровно в то количество времени, которое Добряков всегда считал самым
оптимальным для проделывания всех этих нехитрых, заученных и уже
приевшихся телодвижений. Все прошло ровно, четко, вполне
профессионально. И только в самом конце тихое урчание Тони вдруг
выплеснулось (кто бы ожидал!) в какой-то не горловой даже, а скорее
нутряной спазматический, совершенно ею не контролируемый крик, так что
Добряков, поначалу испугавшийся, тут же, впрочем, нашелся, придавил
подушкой пылающее лицо подруги и только тогда, краем сознания
удостоверившись, что крики уже не крики, а какое-то глухое то ли бульканье, то ли рокотание и потому вряд ли слышны соседям, - только тогда, издав
негромкий протяжный стон, с наслаждением отдался накатывающему
блаженству и финишировал следом за ней.
А потом по привычке откинулся на спину, почувствовал приближение
знакомого чувства, хотел что-то предпринять, чтобы сгладить гнет
накатывающей тоски, но вдруг, сам того не замечая, уснул. Тоня накрыла его
одеялом, минуту-другую внимательно вглядывалась в его лицо, потом
забралась поближе к нему, прижалась головой к его крепкой груди и,
свернувшись клубочком, как всегда любила засыпать, уснула тоже.
219
Когда он раскрыл глаза, первым делом посмотрел на сервант, где на одной из
полок стояли настольные часы. Стрелки сложились в вислые усы
запорожского казака.
«Четыре тридцать пять, - сообразил Добряков, но тут же усомнился: - Или
семь двадцать пять?» Перевел взгляд на окно, но оно в данном случае не
было подсказкой: в это время года что пятый час, что восьмой – одинаково
светло. Повернулся на бок – Тони рядом не было. Он вздрогнул, холодный
пот выступил не лбу и в ложбинке груди.
«Ушла? Забрала что можно? Я даже адреса и телефона ее не знаю!» - вихрем
пронеслось у него в голове. Как ошпаренный, вскочил с кровати, выбежал в
прихожую. Рванул дверь – закрыто. Если бы она ушла, дверь была бы
открыта: английского замка на ней не было. И ключи висели, где положено.
Он немного успокоился и прошел на кухню.
Тоня, одетая, сидела за столом и курила. Вся посуда была перемыта и
расставлена в сушильном шкафу. Она подняла на него глаза, полные счастья.
На душе у него отлегло.
- Привет, - сказал он. – Сколько я спал. Сколько щас натикало?
Она, не убирая улыбки, вскинула руку и посмотрела на запястье:
- Без двадцати пять.
- Ага, значит, спал я совсем чуть-чуть, часа полтора, да? – он опустился на
табурет напротив нее и тоже закурил.
- Я тоже заснула было, но потом ни с того ни с сего проснулась и больше не
могла. Вымыла посуду. Пошла в ванную, увидела там твои носки и постирала
их.
- Спасибо, но это лишнее, - буркнул он. Ему стало неловко, что кто-то видел
и перебирал его грязное белье.
220
- Да ладно, мне ведь не трудно, я привычная. Да и люблю я стирать, если
честно сказать. Не люблю всяких там стиральных машин, привыкла на руках.
Так, согласись, качественнее выходит, да?
Добрякову стало стыдно. Стыдно за то, что у него отродясь не было
стиральной машины и что поэтому совершенно посторонний человек
вынужден теперь изворачиваться и придумывать небылицы, чтобы не
обидеть хозяина, деликатно обойдя молчанием его вопиющую бесхозность.
Но самое ужасное было в том, что он почувствовал, как издалека, с самого
донышка души медленно, но уверенно, подкатывает менжа. А денег у него не
оставалось ни рубля. Он поерзал на табурете, кашлянул, мельком взглянул на
Тоню, снова опустил глаза и закурил вторую сигарету. Становилось неуютно.
Он знал, что через десять – пятнадцать минут станет совсем невмоготу, а того
единственного что может ему помочь, хоть расшибись, но под рукой не
окажется.
- Ты как себя чувствуешь? – тяжело спросил он, подняв на Тоню глаза.
- Плоховато, если честно, - кисло отмахнулась она. – Я ведь и суетиться-то на
кухне и в ванной начала больше для того, чтобы отвлечь себя… Тошновато…
- Вот! – радостно воскликнул Добряков, тут же в душе упрекнул себя и
добавил спокойнее: - А чего молчишь-то? Мне тоже несладко.
- Ну, я не знаю, не хотела тебя раздраконивать, думала, может, тебе на работу
завтра…
- На работу? – от радости, что все складывается как надо, взвизгнул
Добряков. – Да нет, на работу мне не надо!.. Ну, то есть, завтра еще не надо.
- Так что же, выходит?..
- Выходит, моя хорошая, еще как выходит! Все очень замечательно выходит, я
тебе скажу! – Он вскочил с табурета, кинулся к ней, поднял ее за подмышки, 221
поставил перед собой и крепко, взасос поцеловал. Она ответила с тихим
стоном, потом запрокинула голову и томно прошептала:
- Что ты делаешь? Ты хочешь еще?
Добряков опешил, поняв, что повернул ситуацию немного не в ту сторону, и
поспешил поправить дело.
- Это никуда не денется, успеем! А ты вот что… Ты, того, не сгоняешь в
магазин? А то у меня пенс… тьфу ты, зарплата еще дня через два.
Через два дня, как он только что вспомнил, он действительно должен был
получать пенсию. Но попробуй-ка проживи эти проклятые два дня! Так что
такая вот нечаянная гостья пришлась сейчас как раз кстати. Пару денечков
можно из нее пососать. Пенсия, конечно, тоже не безразмерна. Даже при
скромном питьевом аппетите Добрякову хватало ее недели на полторы. Ну
ничего, после этого обязательно что-нибудь придумается, как придумывалось
всегда, на протяжении вот уже бог знает скольких лет.
- Схожу, конечно, - кивнула Тоня и снова лучисто улыбнулась ему. – Ты меня
любишь? Ну хоть немного?
- Люблю, люблю, - зачастил Добряков, потом спохватился, боясь быть
уличенным в лицемерии, и сказал как можно теплее: - Ты замечательная
женщина! Такие на вес золота! Я человек военный, лирики не люблю и
говорю то, что думаю и чувствую. Так вот, таких, как ты, я еще не встречал.
- Да ладно тебе! – запунцовела она и засуетилась, засобиралась, на ходу
выспрашивая: - В тот большой магазин идти или где-нибудь поближе есть?
- Да нет, как назло, поближе-то водку не продают. Ты ведь водки хочешь
купить?
- Ну да, что деньги на квас переводить?
222
- Правильно рассуждаешь! Так вот, водку продают только в магазине. Ее у
нас запретили по киоскам продавать.
- А у нас, - махнула она рукой, - в каждой палатке дадут. Чуть добавишь – и
дадут.
Добряков подумал, что и здесь наверняка царят такие же порядки, но дальше
говорить на эту тему не хотелось, и, обняв Тоню на пороге, он еще раз
поцеловал ее:
- Звони в домофон. Знаешь, что такое? С кнопками такая штучка у
подъезда…
- Да знаю, что ж ты так. У нас тоже такие.
- Ну вот. Набираешь номер квартиры, я отсюда открываю.
Он выпустил ее из квартиры и закрыл дверь.
Жизнь налаживалась. Несмотря на перипетии с Зиной, денек в целом
выдался ничего себе. Скоро она вернется, и все будет веселее, гораздо
веселее. А теперь только чуточку подождать, совсем немного подождать.
Он снова закурил и посмотрел на мобильный телефон, который положил
утром на подоконник. Сделал глубокую затяжку и снова покосился на
телефон. Взял и начал искать нужный контакт.
«Зачем я это делаю? Выгнала ведь…» - мелькнула мысль, но палец уже
нажимал на кнопку вызова. Послышались долгие гудки. Он почувствовал, как
стучит сердце. Один гудок, другой, третий… Томительное тянулось время.
Телефон прогудел лишь несколько раз, а ему показалось, что он прождал
целую вечность.
«Ну ответь же, ответь! - мысленно взмолился он. – Все брошу, прибегу, как
распоследний шелудивый пес!.. Эту подругу прогоню, к тебе одной
примчусь…»
223
Телефон прогудел еще несколько раз, потом автоответчик женским голосом
сообщил о том, что абонент в настоящее время не отвечает, и посоветовал
перезвонить позже.
«За что же ты так со мной? – грустно подумал Добряков и сбросил вызов. –
Ведь позже… ты понимаешь… позже может быть поздно! Позже может
вообще ничего больше не быть».
Терзаясь, он вспомнил недавнее утро, когда Зина такая соблазнительная в
шелковом халате с длинными кистями, одной фразой, одним едва заметным
движением ресниц заставила его забыть обо всем на свете. Да, понимал он, в
то утро древняя пословица явно дала осечку, не сработала, и что это было за
наслаждение!
Он подумал о Тоне и понял, что с ней сегодня такого, конечно же, не было, как было позавчера с Зиной, да и впервые за много-много лет. Внешне вес
вроде прошло замечательно: и Тоня вела себя как надо, неравнодушно, и
реагировала адекватно, и сам он тоже получил, что хотел. Но… права все-
таки старая пословица, убийственно холодна в своей непререкаемой правоте.
Не было сегодня того огня, той страсти, того праздника, что был тогда. Не
