Громов: Хозяин теней. 2 - Екатерина Насута
— Тю… неужто…
Впрочем, вопросы задавать Сипягин не рискнул. Кивнул и убрался.
А одна ли девица будет?
На месте Лизоньки я бы постарался пропихнуть в вагон ещё пару-другую «родственничков», этаким сопровождением больной, без которого она прям на месте и окочурится.
Хотя сильно наглеть не должна.
Всё одно неспокойно.
И гляжу на Еремея.
А тот вздыхает и, наклонившись к Лаврушину, говорит тихонько:
— Нам бы дальше прогуляться… тут это… у мальчишки дар… Охотника…
Лаврушин подбирается и сразу.
— Алексей Михайлович…
Как-то быстро тайная тайна таковой быть перестала. С другой стороны смысл в ней, если нас всех тут могут пустить или под откос, или под пулю. Добрейший профессор, повествуя мне о временах былых, отметил, что террористы не особо-то за безопасность мирного населения радели. Лес рубят, щепки, как говорится… а становится щепкой мне не хотелось.
Шушукаются втроём, с этим, с раненым, и тот задумчив делается. Потом говорит:
— Может и получится… главное, чтоб господа революционеры в беспокойство не вошли и раньше времени воевать не затеяли. Если там и вправду бомбы, то варианта два. Часовой механизм и внешний артефакт. Второй сложнее, но удобнее. Всё же точно рассчитать время не так-то и просто. В этом случае искра будет у Лизоньки… а вот где она…
Я понятия не имею, где она. Но, думаю, где-то рядом с Аполлоном, который, получивши желаемое, может и передумать с помощью сестрице. Так что будет она контролировать возлюбленного, никуда не денется.
— Она сейчас наверняка на нервах, — Алексей Михайлович сушку разломил. — А стало быть, любая малость может спровоцировать…
— А помнится, — заговорил раненый, — Их превосходительство искали толкового человека для охраны. И старшему мальчику наставника приглядывали. А тут этакая оказия замечательная. Отчего бы и не познакомить?
Вот не знаю, кто это такой, но голова у него варит.
— Точнее… скажем так, составить протекцию. Тем паче вы и вправду весьма известная личность, а их превосходительство умеет ценить… талантливых людей. И детишек своих прихватите…
— Со мной ещё…
— Титулярный советник, — перебил Алексей Михайлович. — Весьма толковый экземпляр, к слову… Пётр Васильевич, не откажите, побеседуйте с человеком о том, о сём, пока я вот… прощупайте, как он в целом. Доклад его сыроват, конечно, но как основа… впрочем, не важно. Малюков!
Дверь опять отворилась.
— Пойдёшь… знаешь, где гости наши ехали? Вот и отлично. Скажи… как его?
— Лаврентий Сигизмундович.
— Вот, скажи уважаемому, что я желал бы с ним побеседовать. И проводи вон пока к Петру Васильевичу. Со всем возможным уважением. Ясно?
— Так точно!
— И без этой вот военщины давай. Человек всё же цивильный, испугается ещё… И мальчика, который с ним, тоже сюда.
— Пусть оба идут, — подал голос раненый. — Мы с Петром посидим… а вы давайте. Времени немного.
— Час-полтора, — Алексей Михайлович ненадолго задумался. — Там дальше сложный участок дороги, леса и болота. Леса-то ладно, а вот болота опасны… насыпи порой размывает, проходчиков немного, поэтому там поезд вынужден будет сбросить скорость.
— Думаете…
— Думаю, им нужно будет как-то уходить. Через три часа мы должны прибыть в Суднево. Перед самым городом участок прямой, хороший, так что там состав обычно прибавляет… мы ж это обсуждали, Пётр Васильевич. Там и остановить сложнее, и скрыться. Правда, я надеялся, что они всё же дотянут до Горлынки, но, верно, решили не рисковать. Или терпения не хватило… прошу, господа. Молодой человек.
Это было адресовано персонально мне. И вот чего отвечать?
— Не смущайте мальца. Он у нас политесам необученный… — Еремей вышел первым и меня за спину задвинул.
— Это зря. Вежливость никогда не будет лишней.
Колёса отбивали ритм. Тень держалась рядышком, хотя теперь я знал, что её никто-то, кроме меня и ещё, возможно, Еремея, не видит.
Во всяком случае дама, выглянувшая из следующего купе, тень не заметила. А та скользнула под ноги, крутанулась и двинулась дальше. Правда, теперь она шла неспешно, принюхиваясь. Я очки приподнял. Так и есть, едва заметный след вился по ковру.
Кто ж это натоптал-то опричною силой?
— Алексей Михайлович! А я вас ищу!
— Что-то случилось, Мария Егоровна?
— Случилось… надобно поезд назад повернуть.
— Боюсь, это невозможно…
Тень приподнялась, едва не уткнувшись клювом в высокую причёску дамы. А потом опустилась на ноги и, крутанувшись, порысила дальше.
— Там что-то… такое… нехорошее, — я снова остро ощутил недостаток образования. Пыль? Мусор? След? Как описать.
— Но нам нужно! Сереженька занемог! У него жар! Аннушка волнуется… — голос дамы становился выше и выше.
— Позволите глянуть?
— А вы разве доктор⁈ Нам нужен доктор! Я ведь говорила, что нельзя ехать с детьми и не брать с собой целителя…
Тень заурчала, и я дёрнул Еремея за рукав, заставив отступить.
Купе.
Почти такое же, как то, в котором изволил путешествовать Алексей Михайлович, разве что диваны застланы пушистыми пледами. На одном высится гора подушек, среди которой затерялась кукольного вида девочка. Она сидела, прижимаясь к толстой женщине, и сосала палец. Нервно. Быстро. Взгляд её был устремлён на второй диван, где вытянулся мальчишка лет шести-семи с виду.
Ну, мне так кажется.
У изголовья устроилась молодая женщина, которая теперь отжимала тряпку в миске, то и дело поглядывая на мальчика.
— Там… дрянь. Из тени, — тихо сказал я Еремею.
— Вы не понимаете! Нам срочно нужно поворачивать. Сереженьке дурно…
— Мария Егоровна! — в вагон почти вбежала Лизонька. — Что случилось⁈
— Случилось? Что случилось? — голос дамы сорвался на визг. — Это ты спрашиваешь? Где ты была, дрянь⁈ Почему бросила детей? У Сереженьки жар…
И вызван он отнюдь не простудой.
Глазами тени я видел дымку, что окутывала мальчишку. Она обжилась в нём, в животе, откуда и растекалась по всему телу.
— … а тебя вечно не найти! Это Аннушка могла терпеть подобную беспечность, милочка…
— Мама, — дверь купе приоткрылась. — Сереже стало хуже…
— Нам надо глянуть, — Еремей перехватил Алексея Михайловича. — Парнишка, может, заразился чем… с той стороны.
Внимательный взгляд.
И кивок.
— Анна, берите свою матушку и отведите её к отцу, — когда Алексей Михайлович командовал, даже у меня возникало желание подчиниться. — Мы пока
