Громов: Хозяин теней. 2 - Екатерина Насута
— Я знаю одного отличного целителя! Он едет как раз этим поездом! — влезла Лизонька.
Чтоб тебя…
Могла ли она…
Нет, это же ребёнок. Или… могла?
— Это старый друг семьи… он сопровождает мою кузину… он целитель…
— Мама…
— Господи, да откуда здесь взяться нормальному целителю⁈
— У него диплом петербуржского…
— Не важно, хоть какой…
— Идите за целителем, — решился Алексей Михайлович, развернув Лизоньку к выходу. — Найдите кого из нижних чинов, чтобы проводили… а мы пока…
Тень, урча, встала на задние лапы.
Она обнюхивала мальчишку и, быстро, часто работая языком, подбирала ошмётки тумана, его окружавшего. Но вот дальше не лезла, словно… разрешения ждала? Точно. Разрешения. И на меня оглядывается, разве что хвостом не виляет.
— Проследите, Мария Егоровна, — Алексей Михайлович махнул Еремею. — Мы пока сами посмотрим… у меня и артефакты есть, если что.
Дверь в купе он закрыл раньше, чем оторопевшая дама сунулась внутрь.
Да, всё то же. Разве что девчушка тянет шею, чтобы разглядеть… что?
А вот толстая женщина уже стянула с мальчишки рубашку и старательно обтирает тощее тело его.
— Твою же ж…
Я вижу сыпь, что расползается по животу. Её чуть больше слева и сам живот в этом месте вспухает. Причём сыпь эта странноватая, такая, тоненькими бугорочками, что выпирают изнутри.
— Потница, господин, — голос женщины дрожит. — Потница…
— Уберите…
— Поздно, господин… Сиси, покажи ручки.
И девочка протягивает ладошки, на которых проступают мелкие пока бледные пупырки.
— Я вот тоже…
Сыпь у женщины лишь на пальцах, но кажется, и этого хватает.
— Уходите, господин, — она поднимает глаза. — Уходите, пока и вы… делайте, что должно. Господь да смилостивится. Аннушка…
— Что должно? — шёпотом спрашиваю, потому как выражение лица Алексея Михайловича мне категорически не нравится.
Теперь он испугался? Растерялся?
Всё и сразу?
— Карантин, — произносит он глухо. — Поезд надо останавливать… и подавать сигнал. Есть протокол… чтоб вас всех… — и благородные, оказывается, умеют выражаться.
А я понимаю.
Всё понимаю.
Поезд останавливается.
И ждёт… помощи? Если против этой заразы существует лекарство. Только мальчишка не доживёт. Я вижу, как тень разъедает его изнутри. И готов поклясться, что у него, в отличие от девочки и няньки, зараза проникала не через кожу.
Он что-то съел.
Или выпил.
— Нельзя останавливаться, — говорит Еремей. — Они этого и ждут.
— Мы не имеем права двигать заражённый поезд к людям.
— А остановишь и паника поднимется… пусть телеграфируют. Дадут запасной путь. Есть ведь, куда.
Я снова дёргаю Еремея. Тень волнуется, она уже тычется клювом в живот мальчишки, поглядывая на меня с нетерпением.
— Я… — не знаю, могу ли говорить. Ещё больше выдавать себя.
И вопросы возникнут.
Но… дерьмо. Я не убийца детей. Не ангел, местами и вовсе последняя скотина, но не убийца детей. А промедлить — это убийство. И я мысленно спускаю тень.
[1] Самокат. 1894. №1
Глава 12
Глава 12
Каждой семье, каждому отдельному человеку и каждому возрасту необходим автоматический питатель свежим воздухом и дезинфектор лёгких. Для укрепления и обеззараживания лёгких, зева и носоглоточной полости, для ограждения себя от насморков, бронхитов, жабы и чахотки. Без целителей и лекарств! Единственный в России склад. При редакции журнала «Спиритуалист» [1]
«Спиритуалист»
Хорошо, что её не видят.
Очень хорошо.
Это жутко выглядит, когда тварь берёт и просто засовывает голову внутрь мальчишки. А потом её тело, вцепившись когтями в плед, начинает будто ввинчиваться внутрь, и только суставчатый хвост мелко подрагивает. Паренек же, до того лежавший тихо, выгибается, раскрывая рот в безмолвном крике.
— Держи, — приказывает Еремей женщине, которая тоже готова закричать, но уже совсем не безмолвно. И сам придавливает плечи мальчишке. — Сейчас… попробуем… убрать эту погань.
Тень высовывается, вытягивая за собой длинное тонкое нечто, больше похожее на клок спутанных волос. Как-то я у Ленки из слива похожий достал. Только эти ещё и шевелятся. Впрочем, тень пошире разевает клюв и эта волосяная пакость исчезает в её пасти. Правда, волосы всё тянутся и тянутся.
Она ловко перехватывает их клювом, выдёргивая и не позволяя оборваться. А когда ком всё-таки исчезает — я вижу, как он катится по тонкой длинной шее — ныряет снова, вытаскивая ещё один.
— Тихо, Матрёна, — Алексей Михайлович, к счастью, соображает быстро и теснит женщину. — Займись вон Сиси… и молись, чтоб получилось. Хотя нет.
Он бросает на меня быстрый взгляд, и рука женщины застывает, так и не сотворив крестное знамение.
— Потом… если получится, помолишься. А ты можешь подойти ближе. Если надо.
Ага. Могу.
Толку-то? Но подхожу. И тень, давясь куском чего-то донельзя отвратного с виду, радостно хрюкает. При этом перья её поднимаются дыбом. А я… я смотрю на бок мальчишки. Его раздувает ещё сильнее. Кожа выпячивается этаким пузырём, и моя рука сама к нему тянется.
Горячее.
И мягкое наощупь. Пальцы проваливаются, а в голове мысль — я ж ни хрена ни лекарь, не повредить бы… что? Печень? Кишки?
Только вот давлю этот страх. Если я правильно всё понял, мальчишка и так обречён. А значит, шанс один. И я направляю силу, ту, из которой делал саблю. Позволяю ей впитаться в тело, в кожу вон, мышцы, потроха или что там склизкое под пальцами. И пузырь всхлипывает, раскрывается гнойною раной, выплёвывая куски черноты.
Тень их радостно ловит, спешно глотая.
А я…
Они живые, эти куски. Там. Внутри. Снаружи — будто оболочка, а под нею — та же тень, только сконцентрированная, что ли. И в ней плавает даже не волос, скорее уж ресничка.
Паразиты?
Стоит мне прикоснуться, и сила сама впитывается, а комок иссыхает. Надо же… я, выходит, и так могу. Мальчишка?
Дышит.
И ровнее, кажется… так, ещё не всё, тень зализывает рану на боку, где уже вместе с тьмой сочится и кровь. Тонкий язык мелькает быстро-быстро, подбирая мельчайшие крупицы. Надеюсь, что печень всё же не повреждена и кровь — от подкожных сосудов.
Кожа страшно кровить может.
Я, осмелев, пускаю волну силы, пытаясь мысленно как-то настроить её на тварей. Они ещё там, внутри. Тень выбрала крупные скопления, но вот эта сыпь… пузырьки — даже не пузырьки, а будто спичечные головки, торчащие из кожи, один за другим лопаются.
А я выпиваю эти, недозревшие, яйца.
И не только
