Модно, сексуально, бессознательно. Психоанализ стиля и вечной проблемы «мне опять нечего надеть» - Паскаль Наварри
Брендом, как первым шагом к роскоши, озабочены не только некоторые матери, но также многие дети, и в обездоленных семьях, начиная со школьных уроков, возможность иметь брендовую бейсболку или фирменный рюкзак тоже становится целью, иногда до такой степени, что, вероятно, можно говорить о новой униформе, продиктованной модой.
Не станет ли новым способом определения социальных различий привычка с самого детства надевать на себя брендовую одежду, благодаря которой вас будут считать богатым, тогда как почти вся наша повседневная жизнь постоянно доказывает, что это не совсем так или совсем не так?
Таким образом, в этом процессе задействованы и родители, и дети: в основе интереса к моде и брендам лежит подражание и в то же время стремление быть замеченным и желание обольщать. Логично, что через эти феномены, которых дети не могут не ощущать, они выражают желание носить такую же одежду, как взрослые, ту одежду, которая олицетворяет их власть и обольстительность.
Например: сколько мальчиков всего несколько лет назад терпеть не могли короткие штанишки, навязанные им статусом ребенка, и с нетерпением ждали того возраста, когда по праву смогут носить брюки?
Если присмотреться к этому поближе, то сегодня можно наблюдать реальное изменение со стороны взрослых: центральное место занимает желание во что бы то ни стало сохранить молодость, а тревога в ответ на малейший признак старения такова, что некоторым атрибутам молодости, как носителям новизны и ее посулов, придается чрезвычайное значение.
Речь идет не только о том, чтобы оставаться молодым среди молодых, но также о том, чтобы оставаться таким же молодым, как молодые, что приводит к тому, что некоторые взрослые люди завидуют не только физическому аспекту детства, но, в частности, некоторым из его психологических характеристик.
«Нарциссические переносы» от взрослых к детям
О каких атрибутах молодости идет речь? Создается впечатление, что кроме гладкой кожи, отсутствия морщин и физического состояния, характерного для детства, это желание переходит, главным образом, на идею о том, что на детей якобы не распространяются правила, руководящие жизнью взрослых, и им не приходится сталкиваться с границами, навязанными временем и жизнью в обществе, лежащими тяжелым грузом на плечах их родителей.
Такое отношение может проявляться, например, в озабоченности некоторых взрослых чрезмерным, по их мнению, желанием их детей иметь брендовую одежду, обувь и вообще все аксессуары. А ведь подобная озабоченность и удивление масштабам этого феномена, а также его стоимость способны застать врасплох. Так как, в конечном счете, довольно наивно полагать, что одни лишь дети могут остаться безразличными, видя, как их родители, братья и сестры или родственники получают определенное удовольствие, и слыша, как средства массовой информации без умолку твердят о том, что внешний вид и мода – главное в жизни!
Нет ли в этой видимой озабоченности взрослых признания в том, как трудно сдерживать этот процесс, считая себя большими детьми и обладая очень скудными возможностями ограничивать тех, кого они должны воспитывать, и, в сущности, будучи вполне довольными тем, что для их потомства не существует границ, которые они навязывают себе?
На самом деле такое отношение (часто проявляющееся в обращении к «специалистам» с целью узнать, что нужно делать) нередко является результатом переноса на детей доли нарциссизма, которым страдают и от которого не в состоянии отказаться взрослые. Бессознательно поощряя детские манию величия и нарциссизм, родители хотят верить, что могут компенсировать свой собственный ущемленный нарциссизм.
В какой-то мере мы имеем дело с продолжением и обострением описанного Фрейдом процесса: «Рассматривая поведение родителей, с нежностью относящихся к своим детям, мы должны распознать в нем восстановление и воспроизведение их собственного нарциссизма, от которого они давно отказались… Болезнь, смерть, отказ от наслаждения, ограничения по собственной воле не имеют никакого значения для ребенка; законы природы, как и законы общества, не властны над ним, он действительно снова становится центром и ядром творения. His majesty the baby [его величество ребенок], которым мы воображали себя когда-то прежде»[83].
Но иллюзорная вера в возможность сохранять мегаломанию, выйдя из детского возраста, у тех, кто таким образом «может позволить себе все и всего добиться» потому лишь, что они очень молоды, имеет существенную обратную сторону: взросление больше не в цене, напротив, стать взрослым – значит многое потерять. Также, когда взрослые позволяют маленьким девочкам одеваться как женщинам под ошибочным предлогом, что к ним неприменимо понятие сексуального обольщения, происходит та же любопытная метаморфоза.
Под маской кажущейся благодушной вседозволенности скрывается отрицание детской сексуальности. И пока это отрицание служит нарциссическим эксгибиционистским влечениям взрослых, перенесенным на детей, в то же время с этой точки зрения взрослое состояние переживается как постепенная и неизбежная утрата способности обольщать, утрата инфантильности.
Мода и «смешение языков» между взрослыми и детьми
Через бессознательную тягу взрослых к всемогуществу детских желаний устанавливается своего рода смешение языков между взрослыми и детьми[84]. В самом деле, свойственное детям желание обольщения побуждает их к взрослению, чтобы иметь возможность обольщать так же, как взрослые. Однако если на это бессознательное желание дается такой же бессознательный ответ, состоящий в том, что, будучи детьми, они так же обольстительны, как взрослые, и даже больше, то что же остается в качестве проекта на будущее?
Невозможно сформировать никакого идеала собственного «я», который можно было бы спроецировать перед собой и который мог бы стать движущей силой взросления. А если образ лишен недостатков, если, на взгляд других людей, он уже слишком «совершенный», ни один созидательный выбор не представляется необходимым: в своеобразной путанице будущего и настоящего, времени, которое нельзя повернуть назад, и где нет возможности подождать, доминирует возбуждение. В сиюминутном настоящем слишком сильное сближение превращается в тяжелую ношу и помеху для психического здоровья ребенка.
В сказках часто прибегают к описаниям одежды, чтобы выразить различные этапы, которые должен пройти ребенок, достигая взрослого возраста: сказка «Ослиная шкура», отличающаяся пикантной иронией, прекрасно иллюстрирует смысл этих этапов и их рисков через желания родителей.
На смертном одре мать прекрасной принцессы берет со своего мужа-короля обещание, что он снова женится «только на той принцессе, которая будет краше и лучше, чем она». Шарль Перро уточняет: «Предположительно, королева, не страдавшая от недостатка себялюбия, потребовала такую клятву, не веря, что можно найти на свете хотя бы одну женщину, которая могла бы сравняться с ней, думая, что так король наверняка никогда не женится. Но король считает, что его дочь намного превосходит красотой его жену: „Ее молодость, приятная свежесть и прекрасный цвет лица воспламеняют короля…“»
Делая вид, что
