Приключения Турткоза - Суннатулла Анарбаев
Сулейман-ата понятия не имел, кто такой был Дерсу Узала; когда его сравнивали с ним, только скромно говорил: «Каждый должен хорошо знать то дело, которое его кормит. Я и знаю своё дело, и никакой моей особой заслуги в этом нет». Но в душе старик всё же гордился. Не тем, что его сравнивали с каким-то знаменитым человеком, а тем, что люди ценили в нём охотника. Конечно, он в этом не новичок: охотится с тех пор, как себя помнит. Нужда заставила. И навидался всего на своём веку — дай бог каждому. Не чужаком, не хищником чувствовал себя среди природы, а частью её. Ходил на волков и на диких кабанов. И не по прихоти, как некоторые, а тогда, когда хищники начинали вредить людям. В тугаях и зарослях ставил капканы на лисиц. Специальной плетёной корзиной ловил рыбу в реке. Никогда не уносил всей добычи домой: охотно угощал путников, делился с соседями, с незадачливыми охотниками. Поэтому-то и тянулись к нему люди — знакомые и незнакомые. Щедростью души подкупал.
Говорят, лесть приятна даже богу. Но Сулейман-ата терпеть не мог лести. А ложь и вовсе. Не терпел и подлости. Но однажды случилось так, что всё это, вместе взятое, разом обрушилось на него…
…Стояла осень, дул промозглый, противный ветер, который гнал по небу низкие лохматые облака. В дверь хижины (нынешнего дома тогда ещё не было) постучались. Накинув на плечи чапан, ата вышел на улицу. У ворот стоял среднего роста, коренастый человек, за плечом — ружьё, опоясан патронташем, у ног на земле — рюкзак.
— Входите, будьте гостем, — пригласил бобо. — Милости просим… Закоченели небось… Вон какая погода стоит…
Человек вошёл, точнее, не вошёл, а вкатился в комнату, будто большой тяжёлый мяч, скинул куртку и патронташ, вмиг освоился и почувствовал себя как дома. С аппетитом поедая предложенный ужин, гость заговорил и уже более не останавливался. Он доложил, что фамилия его Явка́чев, что отправиться к Сулейману-ата ему посоветовали друзья, которые уже бывали здесь, что они очень хвалили старого охотника и что вот он, Явкачев, и приехал…
Хозяйка подала чай. Громко, со смаком прихлёбывая из пиалы, с хрустом откусывая колотый сахар, гость неумолчно говорил. Хозяину он и слова не давал вставить. Рассказал, в каких водоёмах какая рыба водится, на что и в какое время её лучше всего ловить, какие змеи сколько граммов яда вырабатывают в месяц, чем питаются слоны, какие народности мира живут охотой, по какому принципу муравьи ладят свои муравейники, сколько дней верблюд может обходиться без воды… В общем, наговорил столько, что у деда и у старухи голова разболелась. Лишь изредка прерывал он свой рассказ, чтобы взять карандаш и блокнотик, которые положил рядом с собой на тюфяк, и что-то быстро-быстро записывал. Ещё он часто, очень часто приглаживал свои густые курчавые волосы, точно хотел сказать: «Посмотрите, какая у меня пышная шевелюра!» А шевелюра у него была иссиня-чёрная, и казалось, что это парик. Потому что сам он был светлокожий, ресницы белёсые, а глаза какие-то водянистые, неопределённого цвета.
«Странный человек, — думал бобо, глядя на гостя. — Знаний в нём, как в мешке набито. Только словно бы этот мешок переворошили, и всё в нём смешалось. Слыхано ли, мне, старому охотнику, рассказывает про муравейники, про змей и верблюдов? Я хоть и книг мудрых не читал, но в жизни видал побольше его». Тем не менее старик не обиделся на Явкачева. «В каждом человеке свои чудачества, — решил он. — Его прислали ко мне хорошие люди, значит, и он неплохой».
Утром, когда небо прояснилось, выглянуло солнце и сразу всё вокруг ожило, Явкачев засобирался на охоту. Он звал с собой и деда, но тот отказался. Надо было смазать на зиму распределительные щитки на плотине, кое-где подправить дамбу. Неизвестно, какой ещё будет весна, к ней-то и надо готовиться загодя.
— Жаль, что не хотите со мной, — сказал Явкачев и, глянув на чёрно-рыжую собаку, лежавшую в тени поодаль, спросил:
— Не дадите ли мне с собой корноухого?
Пса и в самом деле звали Корноухим. Одно ухо он потерял, ещё когда малым щенком Сулейман-ата впервые взял его на охоту. Только они напали на след лисицы, щенок обрадованно заскулил, заволновался и, не слушая хозяина, рванув вперёд, исчез в зарослях колючки. Сулейман-ата побежал следом, окликая щенка, но тот и сам уже выскочил обратно, жалобно скуля, с повисшим ухом. Делать нечего, дед пожурил щенка за горячность и перевязал рану. Но эта первая беда не образумила Корноухого: он остался таким горячим и азартным на всю жизнь. А надо сказать, что эдакий нрав для охотничьей собаки не самое лучшее. Поэтому-то Сулейману-ата не хотелось посылать Корноухого с Явкачевым, боялся, как бы не случилось новой беды.
— Намучаетесь с ним, — сказал дед. — Очень уж он строптив…
— Не бойтесь! — Лихо расправив плечи, охотник вогнал в стволы ружья по патрону. — Со мной ваш пёс не пропадёт. Я ведь Явкачев. А знаете, что это означает? Человек, от которого бегут враги. С Корноухим мы ни одной твари не упустим.
Сулейман-ата не хотел огорчать гостя. К тому же по всему было видно, что охотник он бывалый, хоть, конечно, малость того, хвастлив.
— Ну что ж, пусть идёт, — согласился ата. Эти слова он сказал так, словно родного сына посылал на трудное испытание.
Корноухий, который, казалось, только тем и был занят, что наблюдал за горлинками, мгновенно вскочил и рванул по тропке, ведущей к тугаям. Изредка он оглядывался на Явка-чева, точно желая удостовериться, поспевает ли охотник за ним, и нёсся дальше, успевая обежать и обнюхать каждый куст и дерево, встречающиеся на пути.
— Вон ты каков? Делал вид, что всё тебе безразлично, а сам рвался на охоту! — добродушно улыбнулся бобо, глядя вслед Корноухому.
Явкачев быстро семенил за псом, чтобы не отстать, и выглядел очень смешно в своих охотничьих резиновых сапогах выше колен.
Корноухий бежал легко, низко опустив голову, унюхивая все запахи, исходившие от
